- Уйди, - застонала Клава. - Не трогай ее. - Она приподняла заваленную к
ее ногам голову сестры и поцеловала ее в лоб. Таня была холодная, как разры-
тый песок. Слезы снова захлестнули Клаву. Она поискала для сестры в кармане
кусочек колотого сахара, какие Павел Максимович давал ей по одному в день,
вместо конфеты, но потом вспомнила, что на ней же чужое платье.
- Клава, - вдруг еле слышно шепнули мертвые губы, одним выдохом воздуха.
- Оставь меня тут. Мне тут хорошо.
Клава, затаив дыхание, вгляделась в контуры Таниного рта. Они были не-
подвижны, но тихий воздушный звук откуда-то появлялся в Клаве, будто его
создавал падающий вокруг снег.
- Ступай на восток, мышка, - прошептал снег. - Там твоя судьба.
- А как же ты? - всхлипнула Клава.
- Оставь меня тут. Мне тут хорошо.
- Тут уже снег идет, - заплакала Клава. - Ты замерзнешь.
- А ты меня зарой. Мне не будет холодно. Только крестик сними.
Клава послушно стащила с Таниной головы цепочку с крестиком, бережно
выплетая ее из волос.
- Отнеси на восток, - шепнул снег.
- Таня, но это ведь ты? - прохныкала Клава. - Ты ведь не умерла?
- Я умерла, мышка. Ты должна меня зарыть.
- Нет, - стиснув зубы, всхлипнула Клава.
- Я умерла. Меня разорвало на куски. Ниже груди у меня только песок.
- Нет.
- Зарой меня, пожалуйста, - ласково шепнул снег. - Прощай, мышка. Я тебя
люблю.
Больше Таня ничего не говорила.
Клава отвернулась и сползла по песку ко дну ямы, сдавленно рыдая. Со-
чувствуя ей, Петька завыл на песочной куче, жутко и тоскливо.
- Закапывай ее, что сидишь! - поломанным голосом прикрикнула на него
Клава, на мгновение оторвав лицо от рук. - Закапывай, сволочь!
Петька стал зарывать, а Клава нетвердо поднялась и, рыдая, полезла по
склону ямы наверх. Она чуть не сорвалась и ушибла коленку о торчащий из пес-
ка булыжник, но все-таки выбралась на площадь. Снег уже занес пушистым сава-
ном труп Вестмирева, вытянувшийся на мостовой. Клава прижалась к столбу нес-
ветящего фонаря и стала целовать шершавый, высокий, снежный камень, потому
что это было теперь надгробие над Таниной могилой.
Потом, когда снег больше не падал, она услышала шаги сапог и рассмотрела
свои перепачканные песком, оцарапанные руки, да Петьку, сидящего возле тела
мертвого красноармейца. Со стороны вокзала навстречу Клаве шли люди, запах-
нутые в бушлаты, Клава не видела их лиц, но знала, что лица эти злы. Хриплым
голосом она сделала из идущих клохи, и они со стуком посыпались на мостовую,
как вязанка дров. Злые лица их полопались, словно у брошенных в огонь кукол.
Клава облизнула пересохшие губы и пошла через площадь. Со стороны можно было
подумать, что она идет в сторону вокзала, но на самом деле она двигалась к
далекой точке горизонта, откуда должно было вопреки всему снова подняться
солнце.
4. Колесница смерти
Вокзал стоял темен и пуст. По всему понятно было, что люди давно сгинули
с его путей, а вместо них в темных углах под потолком зала ожидания посели-
лись какие-то изверги, оттуда слышался клекот, хлопанье крыльев и непонятный
хруст. Единственный свет шел из окошка будки, построенной вдали между путя-
ми, свет тот был слаб, он не предназначен был освещать внешнее, к тому же
поле его перегораживали близстоящие семафоры и мертвые поезда, которые соз-
давали таким образом сложный рельеф бытия и неизвестности, по своему иска-
женному подобию. В бытии видны были предметы вокзала: длинные лавки, ржавые
рельсы, сложенные вдоль путей, громады вагонов, казавшиеся сгорбленными
из-за собственной смазанной тени, крысы, разбросанные по полу и перекатываю-
щиеся сквозняком с места на место, иногда, завихряясь, поток воздуха даже
подбрасывал их на сидения лавок.
Слабый, перекошенный свет таинственного источника олицетворил для Клавы
восток, поэтому она пошла к будке, переступая крыс и глядя куда-то вверх,
куда свет уже не мог долететь. Пространство лежало там за пределами осозна-
ния, хотя Клаве и казалось, будто она различает тени извергов, парящие под
потолком. Порой они чудились ей даже внизу, проносящимися в полосах мрака за
спинами вагонов, наверное, подумала Клава, они охотятся на крыс. Перед буд-
кой, на полностью подвластном свету участке утрамбованной земли, что-то ле-
жало, вытянувшись вдоль стены, лишь подойдя совсем близко, Клава поняла, что
это человек, и что он почему-то еще жив.
На самом деле она ошибалась: то был не человек, а Трифон Аз. Он даже ле-
жал на земле как-то не по-человечески, словно его положили, а перед тем еще
и вставили в спину некий зажим. Трифон был худ, черен распатланным волосом,
губы его были постоянно приоткрыты и сухи от протекающего через них ветра,
словно Трифон нуждался в дополнительном воздухе. Можно было предположить,
что он просто с рождения не умеет дышать, потому и изворачивается в атмос-
ферном объеме. На самом деле все было гораздо хуже.
Странно, к примеру, было уже то, что Трифон не имел человеческой фами-
лии. По большому счету, у него и имени не было, потому что имя он тоже при-
думал себе сам. Никто не знал, как зовут Трифона на самом деле. Фамилию же
Трифон решил взять себе краткую, из одной буквы, чтобы не обременять бумаж-
ную область государственного аппарата, поскольку же опасался букву ту за-
быть, то спросил, которая есть первая по алфавиту, сам же Трифон алфавита не
знал и не понимал, зачем он сдался.
При ходьбе Трифон поворачивался дополнительно вокруг собственной оси,
чего совершенно не требовал рельеф текущего места, даже наоборот, вращение
мешало Трифону идти, но он шел, а часто при этом еще и пел. Пел Трифон раз-
ное, и все фальшиво, как сломанный патефон, большей частью песен, которые
вспоминались ему, вовсе не существовало. Одна девушка как-то надела на Три-
фона картуз, да с тех пор так и ходил он в этом картузе, надвинув его на
лоб, так что кучерявые волосы прикрывали взгляд, а взгляд у Трифона, даже
когда он смеялся, был пуст и страшен.
До революции Трифон работал мойщиком подвижного состава и много пил.
Когда началась война, Трифон беспричинно озлобился и убил соседскую кошку
ударом сапога, заявив, что она - шлюха. Хозяйка кошки донесла на Трифона в
участок, и его уволили с работы, после чего он пошел побираться по путям
следования поездов. Потому что Трифон верил не в Бога, а в неумолимую силу
паровоза. Эта вера происходила в нем от изумления перед стремительностью пе-
ремещения огромных железных механизмов, которому он не находил аналогии в
природе, а это значило, что Бога нет, потому что какой же то Бог, если чело-
век его превзошел? Так Трифон отмел представление о Боге как рудиментарный
дурман, и тем самым духовно сблизился с коммунистами, тоже признававшими,
что паровоз важнее Бога. Но Трифон ставил себя выше коммунистов, потому что
знал: паровоз важнее всего. От этого он не примкнул к революции, а ходил с
песней по шпалам, шпалы, как полагал Трифон, проложены были в единственно
возможных для движения местах, оттого поезда и ездят так быстро, что дороги
раньше были неправильные.
Когда в город пришли красные, Трифона поймали и привели на вокзал, чтобы
он работал, а не просто воспевал механизмы. Трифон смирился, но людей к себе
не подпускал. Идиотски воя, он лупил в свободное от труда время куском ме-
талла по ржавым рельсам, отчего один контуженый красноармеец из санитарного
вагона выстрелил в Трифона винтовкой, а потом стал биться головой об стену,
и, пока его остановили, расколол себе череп и умер от потери мозгов, а пора-
женный выстрелом Трифон упал, катался и стучал во многие места земли, словно
ломился в запертую дверь с просьбой о могиле, но земля отвергла его, наконец
он валяться бросил, встал, отряхнул песок, и пули в нем никакой не нашли.
Однако Трифон навсегда запомнил гром выстрела, водяные, отупевшие глаза ря-
бого красноармейца, уставившиеся на него из окна теплушки, такие же мутные и
травоядные, как у самого Трифона, а потом сокрушительный удар по голове,
словно мордой летящего со всей скоростью поезда. И тогда, пав наземь, Трифон
увидел тот поезд, уносящийся мимо его тела, сбитого под откос в предгрозовой
тишине проваленного сознания, поезд поедал под собой рельсы, он жег землю
огнем, и земля оставалась черной и мертвой позади, кроме того горели рядом с
линией рельс деревья, подожженные машиной во мгновения недалекого прошлого,
мгновения тяжелые, как мраморные плиты. Пока тело Трифона кувыркалось и уда-
рялось в запертую дверь земли, неграмотная душа прочла на уходящем брониро-
ванном борту надпись: "Товарищ Свердлов". И Трифон вспомнил без остатка все
то, чего с ним никогда не было. И осознал свою цель.
- Где тут поезд в Сибирь? - спросила Клава вывернутое перед нею тело.
- Нет поезда, - глухо и неправильно просипел Трифон. - Надо дрезиной.
Под Залесской битый состав лежит, если мимо него проедем, дойдем до Сибири.
А другой дороги нет.
- Давай! - рявкнул из тьмы Петька.
Трифон понял: эти доведут его до цели. И вдруг захохотал так, что крысы
бросились врассыпную по всей площади вокзала, как побежавшие по воде круги.
Через час Трифон уже гнал дрезину в темных, мокрых от растаявшего снега, по-
лях. Петька с Клавой сидели за его спиной, как языческие чучела, олицетво-
рявшие собою что-то вроде вечно жаждущей мести, Клава, например, могла бы
изображать ее недремлющее око, а Петька - карающую лапу. Но Трифон и не
смотрел на них, он смотрел вперед, где не видно было даже рельсового пути в
сырой траве, Трифон качался, все больше разгоняя дрезину, и пел. В замкнутом
помещении вокзала Трифон не в силах был петь, только выть, колотя по рельсу,
здесь же, на огромном просторе, песня сама рвалась у него из глотки невыно-
симым зовом, и Трифон воспроизводил ее как мог расстроенным инструментом
своего тела: он то утробно ревел, широко разевая рот, насупив брови и опус-
кая нижнюю челюсть до кадыка, то надсадно ухал, порываясь головой вперед, то
голосил растянутые, перемешанные в кашу слова, закинувшись назад и хрипя от
неверно набираемого воздуха. Вдобавок Трифон чуял еще пробивающий всякую его
кость барабанный бой - подземный грохот идущей низом колесницы смерти, но не
мог его воссоздать, только дробно стучал сапогами о дно дрезины, вторя тому
бешеному такту.
Уже в предрассветных сумерках от песни Никифора взошла над сбитым с
рельс составом под станцией Залесской воронья стая. Этот состав был огромен,
когда шел к своей неведомой цели, наверное, он вез на Москву полчища верных
царю солдат, пока красные партизаны не взорвали под ним пути, и вся металли-
ческая лавина обрушилась тогда под откос, убивая себя своей же массой. Мощь
накопленной империализмом силы была настолько велика, что поезд некоторое
время шел еще по полю без рельс, раздирая землю, титанический скрежет его
обрушил ветхие избы в деревне Залесской и смешал с кровью молоко коров. По-
том поезд стала рвать агония умирающего строя, яростно расшвыривая куски ва-
гонов и не пригодных больше для войны человеческих тел. Дрезина, ведомая
притихшим Никифором, неслась теперь между искореженными обгоревшими обломка-
ми, среди которых, как не растаявший снег, траву густо усеивали кости. С вы-
соты оглушительно орало тучей повисшее над дрезиной воронье. Сваленный с ко-
лес поезд был не страшен Клаве, но где-то впереди чувствовала она нечто ог-
ромное и опасное, уже двинувшееся ей навстречу. Трифон тоже почуял приближе-
ние своей цели и заревел в смертельном упоении. Из-за горизонта раздался
грохот. Могучий, скрежещущий удар разорвал землю на ржаном поле.
- Стой! - крикнула Клава Трифону, но того уже ничто не могло остановить.
Трифон выл, Трифон ревел, Трифон несся навстречу бронированной смерти. Вто-
рой снаряд ударил ближе, но несколько сзади, подняв к небу земляной столб.
Клаву стошнило от страха и она почувствовала болезненный спазм кишки, словно
ее уже схватил за плечи бородатый Васька Баранов, теперь еще и мертвый. Три-
фон неистово забил сапогами по дрезине.
- Таваарищсвееердлоов! - запел он, широко разевая пасть. Петька прыгнул
на него сверху, вцепившись зубами Трифону в загривок пиджака, пытаясь сва-
лить его под откос. Трифон мертвой хваткой вцепился в рычаги дрезины и про-
должал осатанело выть. Клава встала во весь рост. Третий снаряд пронесся так
близко над ее головой, что от его визга у Клавы чуть не вылезли мозги. Земля
вздрогнула за ее спиной от глухого исполинского удара и затряслась, точно
убитая пулей в лоб. На голову Клаве посыпались комья вырванной почвы. Клава
задохнулась от близости смерти, которую ощущала сейчас как входящую в тело
через кишечник боль космической мощности. Бронепоезд непостижимым образом
видел их, а Клава по-прежнему его не видела. Она знала, что должна видеть
врага, чтобы уничтожить. Как бешеная летучая свинья, в воздухе завизжал чет-
вертый снаряд. Клава цепко закрестилась. Он летел прямо в нее.
Дико пискнув, Клава раскинула руки крестом и бросилась в ветер. Снаряд
ударил перед самой дрезиной, свернув рельсы и разнеся шпалы в щепы. Дрезину
швырнуло набок, и Петька вместе с Трифоном покатились по насыпи в рожь.
Взрывная волна еще выше подбросила Клаву, и она сверху увидела врага. Броне-
поезд стоял в низине, сплошь оклепанный броней. "Товарищ Свердлов", написано
было на его борту. На морде паровоза лучилась алая, как артериальная кровь,
звезда. Клаву стошнило от бессилия. Даже окон не было в стенах вагонов,
только пушечные дула соединяли внутренность гигантской машины с прохладной
стихией утреннего воздуха, а это значило, что деревенящий мышиный взгляд
Клавы не в силах был проникнуть туда и приняться за изготовление клохов.
Бронепоезд перестал стрелять, потому что сбил дрезину с рельс, но живой
прожектор на голове паровоза знал, что не весь противник еще обездвижен и
смешан с землей. Из него ударил ровный сектор света и быстро пополз белой
стеной по сумеречному небосводу в поисках маленького летучего врага. Машина
та была гордостью молодой Страны Советов. Ее создал гениальный конструктор
Капитон Ладов, на несколько веков опередивший свое нищее время. Стальной ги-
гант был собран в первые тяжелые годы новой жизни, когда белогвардейские
толпы осаждали республику и не давали ей дышать свободным воздухом лесов и
полей. Одно лишь солнце продолжало ходить над советской землей, презирая им-
периализм, и именно его, из уважения за верность, решил взять себе в образец
Капитон Ладов, он придумал двигатель, подобный солнцу, который был особой,
неизвестной и по сей день, разновидностью атомного. Пролетарский гений по-
местил часть солнца внутрь сверхпрочной брони и двинул получившуюся массу на
классового врага, как единую, всесокрушающую волю трудового народа. "Товарищ
Свердлов" ходил со скоростью выше звуковой, а мог идти и еще намного быст-
рее, но никто не использовал всей его силы, и так ветер наполнялся уже вок-
руг него огнем, горящие птицы уносились к облакам, а земля обрушивала с себя
избы и выламывала в лесах просеки, стремившиеся в направлении царства капи-
тала и прежде срока указывавшие ему на его погибель. Ибо атомный бронепоезд,
как призрак коммунизма, должен был пройти по Европе, и он уже мог по ней
пройти, потому что не нуждался даже в рельсах для своего бешеного движения к
победе, только план Совнаркома был в разрушении всего империализма как одно-
го здания, а для этого надо еще было построить подземный туннель подо дном
Атлантического океана, только тогда становилось возможным сходу вогнать
атомный кол в сердце мирового Кощея. Капитон Ладов был уполномочен изыскать
способ выжечь нужную массу земли силой бушующей впустую магмы, но вскоре
умер от того, что совершенно не спал, а только курил и думал над ускорением
победы рабочего класса. Тогда решено было, что атомная машина убьет пока ка-
питализм на доступной ей территории, и на ближайшее время назначен был каз-
нящий удар Европе, пока же "Товарищ Свердлов" ходил в здешней земле, выжигая
из нее жизнь, потому что машины его не должны были остановиться ни на секун-
ду, ведь внутри него билось настоящее атомное сердце, которое ежесекундно
грозило разорваться от любви к свободе и стать вторым солнцем над землей.
Из-за этого в бронированных недрах без устали трудились кочегары, братья Ра-
гозины, Степан и Матвей, по пояс голые, лысые и яростные, трудились они день
и ночь, охлаждая сердце двигателя пересасыванием угнетающей жар воды. Раго-
зиным уже давно не требовалось человеческой пищи, они жили за счет излишней
мощи машины, из них выходила даже иногда ртами ненужная больше для обмена
веществ кровь, чтобы испариться и тоже послужить охлаждению исполинской топ-
ки.
С таким соперником предстояло сразиться Клаве, и она с самого начала по-
няла, что неминуемо погибнет. Она поднялась повыше, дрожа от холода, и пони-
мая, что сектор молочного света скоро остановится на ней. Что будет потом,
Клава не знала, но предчувствовала, что будет конец. И в самом деле, "Това-
рищ Свердлов" мог поражать воздушные цели, к примеру, посланные коварными
английскими эксплуататорами самолеты, при помощи электрического разряда в
невообразимое количество вольт, который создавал, используя землю и небо в
качестве пластин гигантского конденсатора. Терпко горя от щемящего влечения
к смерти, Клава устремилась ей навстречу, не в силах дожидаться обнаружения
и терпеть холодный ветер небесных высот.
- Ну, давай, - шепнула она. - Чего ты ждешь?
Стена света метнулась и застыла на ней всей своей толщиной, и Клава ле-
тела теперь в сияющем тумане, совершенно ничего не видя. С дробным, колющим
слух гудением бронепоезд стал аккумулировать энергию для удара. В далеком
Кремле, на заседании Совнаркома, оратор нервно потер рукой лоб, сдвинув на
нос пенсне, заспанные глаза слезились, расплывались буквы на листке.
- Цель наша, товарищи, - медленно проговорил он.
- Ну, давай, - снова нетерпеливо шепнула Клава, стремительно падая с вы-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг