так щедро давала людям свои дары. Это ли не доказательство благодетельного
влияния близости Поляны!
Правда, отец Лады и здесь имеет свое мнение. Он говорит, что причина
хороших урожаев в том, что сама земля здесь более плодородна, чем на
севере.
Старики прощают отцу его речи. Они любят и уважают его как лучшего
работника поселка, лучшего охотника и мастера на все руки. Авторитет отца
стоит высоко не только в поселке, но и далеко вокруг него.
Даже внешность отца вызывает почтение. Он самый сильный человек в этом
краю и напоминает былинного витязя. Он единственный человек, побывавший
далеко на востоке в стране половцев. Пять лет томился Чеслав в плену и
сумел вернуться на родину. Старики не помнят такого случая, чтобы
захваченный половцами возвращался. Видимо, богатырская сила помогла
Чеславу.
В памяти Лады праздник весны всегда озарен солнцем. Никогда она не видела
весну в таком неприглядном виде. Мать рассказывает, что семнадцать лет
тому назад была такая же, но Лада не может этого помнить: ее тогда еще не
было на свете.
Влажная полутьма смыкается вокруг девушки. Огромные деревья старого леса
обступают ее со всех сторон. Здесь кричать бесполезно, звуки тают в лесу
даже в самый ясный день.
- Любава-а-а!
Лада все же пытается звать сестру. Ей так не хочется идти в глубину леса!
Утоптанная тропинка размокла, и ноги вязнут в ней. На маленьких поршнях,
сработанных отцом, налипают комья тяжелой грязи.
Лес молчит.
Лада очень любит младшую сестренку, но решает обязательно рассказать все
отцу, когда он вернется. Пусть Любавка получит хорошую трепку. Что это в
самом деле! В такую погоду убегать в лес, вместо того чтобы помочь матери
и старшей сестре. Мало того - оторвать сестру от работы и заставить наугад
блуждать по лесу.
- Любава-а-а! Отец вернулся-а-а!
Голос Лады звучит уже гневно.
И вдруг она видит сестру. Маленькая фигурка десятилетней девочки мчится ей
навстречу. Любава бежит, не разбирая дороги. На голове нет платка, и
длинные косы бьются за ее спиной. На глазах удивленной Лады девочка
несколько раз падает, стремительно поднимается и снова устремляется вперед
изо всех сил. Лада видит искаженное лицо и застывшие глаза, в которых
стоит страх.
В чем дело? Что могло так напугать ее?
Еще в трехлетнем возрасте Любава сломала ногу. Кость срослась неровно, и
девочка сильно хромает. Бегать ей трудно. И вот сейчас она бежит сломя
голову, ничего не видя впереди.
Лада убеждается в этом, когда Любава проносится мимо нее. Но она успевает
поймать сестру за край платья.
Любава дрожит всем телом. Широко открытый рот готов издать вопль, но не
раздается ни звука. Спазма страха сдавливает горло ребенка.
Лада поднимает сестру на руки, ласково гладит ее голову, стараясь
успокоить. Может быть, старый медведь вылез уже из берлоги и Любава
встретилась с ним? Нет, она не могла так испугаться, она много слышала про
безобидного зверя. Что-то другое испугало ее, но что?
- Успокойся! - ласково говорит Лада. - Ну, успокойся же! Тебя никто не
тронет. Никого нет, мы одни. Я отнесу тебя домой. Успокойся, девочка!
Но Любава дрожит все сильнее. Она смотрит на Ладу и, видимо, не узнает
сестру. Голубые глаза кажутся темными на белом, как мел, лице. Даже губы
совсем побелели.
Лада сама пугается. Она робко оглядывается, ожидая увидеть что-то ужасное.
Но лес пустынен, как всегда. Никого нет, ни человека, ни зверя.
- Где ты была?
Любава не отвечает, - видимо, она не может говорить. Её глаза всё ещё
сохраняют жутко застывшее выражение.
Лада решительно направляется к дому. Но время от времени все же невольно
оглядывается. Все спокойно, их никто не преследует. В обычном лесном шуме
не слышно посторонних звуков.
Идти трудно, но Лада уверенно держит сестру на одной руке, а другой все
время гладит ее по голове и плечам. Лада вся в отца, высокая, сильная.
Сгущаются тени вечера. Впереди одно за другим желтоватым огнем загораются
окошки изб.
Поселок рядом с лесом, почти на опушке. Избушка Чеслава в самой середине.
Войдя в поселок, Лада видит необычное зрелище. Возле их избы столпилось
много народа. Люди окружили группу незнакомых всадников человек в двадцать.
Кто это?.. Половцы?!
Но испуг длится недолго. Лада замечает мощную фигуру отца и сразу
успокаивается. Отец вернулся, - значит, бояться нечего.
Она подходит ближе, и люди поспешно расступаются перед ней, удивленные и
встревоженные. Отец бросается ей навстречу. На крыльцо, испуганная и
простоволосая, выбегает мать.
Лада передает сестру на руки отцу и коротко рассказывает обо всем.
Причитая и всхлипывая, мать уносит Любаву в избу. Девочка перестала
дрожать, но пережитый страх еще таится в ее широко открытых глазах. И она
все еще не может произнести ни слова.
Лада осматривается.
Нет, это не половцы! По рассказам стариков Лада знает, как выглядят
извечные враги ее родины. У этих и лица и одежда - все другое...
Поселок, где родилась и выросла Лада, основан недавно. Старики еще помнят
время, когда они жили у самого Киева, помнят распад Киевского государства
на несколько независимых княжеств. Стало еще тяжелей. Раздоры и
междоусобицы не давали спокойно вести хозяйство. Земледельцы мерли от
систематических неурожаев. Невыносимо трудной стала жизнь. Смерды толпами
убегали на северо-восток в леса около Волжского бассейна, где не так
чувствовалось княжеское притеснение и половецкие набеги.
Группа беглецов, в которую входил дед Лады, не дошла до Волги. Голод
заставил остановиться недалеко от Дона. Здесь было еще не безопасно, но
дальше не пошли. Киев был сравнительно близко, и опасность появления
княжеских слуг вечно висела над головой. И только тогда, когда князь
Андрей Боголюбский разорил Киев и перенес свою столицу на север, в город
Владимир, стало легче. До Владимира далеко, и княжеская рука не достанет
до придонской степи. Зажили спокойно.
В первые годы очень боялись половцев. И действительно, половецкие отряды
неоднократно появлялись в степях. Но притаившиеся на опушке леса поселки
ни разу не были замечены ими. А потом половцы совсем исчезли и не
появлялись нигде. Ходили слухи, что на них самих напали и полонили воины
Чагониза. А потом появился исчезнувший пять лет тому назад отец Лады и
подтвердил правдивость этих слухов.
С тех пор половцев никто не видел.
Не появлялись и княжеские слуги. Три поселка, расположенные недалеко друг
от друга, у самого леса, жили, не зная ничьей власти, независимо и
спокойно. Каждым из них управлял выборный староста.
Появились и переплелись родственные связи. Полевые работы велись
совместно, стада и табуны были общими, люди поклонялись одному богу и
праздник весны, единственный в году, справляли в одном поселке.
И знахарь был один. Он молился Перуну за всех и следил, чтобы на Поляну
аккуратно носили дары. Он же был врачевателем болезней и ран, иногда
получаемых на охоте. Старика уважали.
Кто первый обнаружил в лесу обиталище Перуна, теперь уже забыли. Возможно,
что человек этот уже умер. Но в том, что странное сооружение является
жилищем бога, никто не сомневался.
Действительно, странным был этот "дом". Из чего он сделан - никто не мог
понять. Как будто металл, но такого металла еще не видели. Во всяком
случае это было не железо.
В густых зарослях стоял круглый "дом" с плоской крышей. Ни дверей, ни окон
в нем не было. Внутри он был пустым, что явствовало из глухого звука,
которым отвечали стены на удар железной палицей.
Тогдашний знахарь объявил его жилищем Перуна и установил на крыше самого
бога, взятого с собой при бегстве из Киева. И с тех пор место это стало
священным.
Деревья вырубили и удалили из земли даже их корни, чтобы они не могли
вырасти снова. Перун стоял на поляне, окруженной кольцом поваленных
стволов. Когда деревянная фигура бога под действием дождей и снега
прогнила и рассыпалась, знахарь установил новую. Такая замена
производилась несколько раз, и люди постепенно стали считать богом не эту
фигуру, а самый "дом", на котором она стояла. Здесь сказывалось влияние
медленно, но настойчиво распространявшегося христианства. В сознании людей
"бог" и его изображение разделились, тогда как раньше сделанная человеком
фигура бога считалась им самим.
Годы не оказывали на "дом" никакого видимого действия. Он был таким же,
каким его впервые увидели, - блестящим, как новенький, без малейшего следа
ржавчины.
Это пугало, как все, что непонятно уму. Все предметы портятся от частых
дождей и таяния снега. Металлические предметы покрываются ржавчиной. "Дом"
был несокрушим. Ничто не могло повредить ему. Был случай, когда юный
храбрец ударил по стене мечом. Даже царапины не нашли, а дамасский клинок
сломался от силы удара.
Никто, кроме бога, не мог построить себе такого жилища. В этом никак
нельзя было сомневаться.
И люди радовались, что случай привел их к этому месту, что они жили именно
здесь, под защитой Поляны, как привыкли называть вырубку.
Все верили, что именно Поляне они обязаны тем, что половцы не обнаружили
поселка, что ни разу не появлялись княжеские слуги, что жизнь течет
спокойно и по-своему счастливо.
ЧТО ВИДЕЛА ЛЮБАВА
Медведь был голоден и зол. Неопрятная, свалявшаяся шерсть покрывала его
впалые бока. Желудок был пуст и настоятельно требовал пищи. Медведь только
что вылез из берлоги после зимней спячки.
На земле властно царила торжествующая весна. Избавившись от тяжелого груза
снега, деревья расправляли ветви, покрытые еще не раскрывшимися почками.
Всюду бежали ручейки. Почва была мокрой и вязкой, медвежьи лапы
погружались в нее глубоко.
Низко опущенный нос зверя втягивал в себя прошлогодние запахи, которые
указывали ему путь к месту, где за много прошедших лет он привык находить
обильную пищу.
Каждый год совершал медведь этот путь и каждый год, каждую весну находил
одно и то же. Изменений не происходило. Разве что дорогу пересекало новое,
упавшее за зиму, дерево.
Инстинкт заставлял зверя принюхиваться. Но бояться ему было нечего.
Он забрел в этот лес давно, когда почувствовал приближение смерти, ушел от
сородичей, чтобы острые и злые зубы молодых не разорвали его старую шкуру.
Но смерть почему-то не приходила, и старик продолжал жить в одиночестве,
привыкнув к нему год за годом.
В ближайших окрестностях его берлоги и того места, где он питался, вообще
не было никаких зверей, кроме него самого. Их отогнало присутствие здесь
большого числа неприятно пахнувших двуногих существ.
Старику очень повезло, но он не сознавал причин, по которым регулярно
находил на одном и том же месте запасы плодов, ягод и сосуды с душистым
медом. Он питался этими запасами, не думая, откуда они взялись. И
постепенно отвык самостоятельно находить пищу.
Двуногие существа были ему неприятны, но он не уходил, удерживаемый на
этом месте легкостью, с какой пища ему доставалась.
Путь от берлоги был долог, а при слабости медведя казался ему еще дольше.
Но вот наконец и хорошо знакомая поляна. Сваленные деревья окружали ее
сплошным кольцом. В середине тускло блестел непонятный предмет, пугавший
медведя в первые годы, но постепенно ставший привычным, и, как знал зверь,
совершенно безопасный. Сверху на нем стоял другой предмет, не блестевший и
формой своей напоминавший медведю внешний вид неприятных ему двуногих.
Маленькие слезящиеся глазки, наполовину прикрытые бурыми космами шерсти,
уже различали знакомые сосуды, и влажный нос чуял аппетитный запах меда.
Спазма голода сдавила желудок медведя.
Он занес переднюю лапу, чтобы привычно перебраться через завал, но
внезапно остановился и весь напрягся.
Незнакомый запах коснулся его ноздрей.
Он был не похож на известные ему запахи двуногих и четвероногих зверей, в
которых он научился хорошо разбираться за свою долгую медвежью жизнь. И в
то же время это был несомненный запах живого существа.
Медведь стоял неподвижно. Голод гнал его вперед, страх перед неизвестным
удерживал на месте.
Пока он раздумывал, как ему поступить в таком непредвиденном случае, в
странном предмете, стоявшем на середине поляны, образовалось отверстие и
появился двуногий зверь, совсем не похожий на тех, которых медведь видел
раньше.
Знакомые медведю двуногие были темны - этот светел и казался на фоне леса
бело-голубым пятном.
Ничего подобного никогда еще не приходилось видеть старому и опытному
зверю.
Страх пересилил голод. Медведь сделал движение повернуть обратно.
И в этот момент он почувствовал на себе взгляд незнакомого существа.
Если бы звери могли рассуждать, сопоставлять и анализировать события,
обладали бы логическим мышлением, то медведь, вероятно, немало удивился
своему собственному поведению. Вместо того чтобы скрыться в спасительной
чаще, что властно приказывал ему врожденный инстинкт, он перелез через
завал и направился к тому месту, где стояло двуногое, непонятное и
безусловно враждебное существо, избегать соседства с которым повелевал ему
опыт бесчисленного числа предков.
Что-то сильнее инстинкта и опыта заставило его поступить так неосторожно.
Двуногое спокойно ожидало его приближения и не выказывало никакого страха
перед властелином леса.
Медведь не мог знать, что это существо видит подобного ему зверя первый
раз в жизни и "позвало" его только для того, чтобы рассмотреть лучше.
Скованный неизвестной силой, не испытывая даже естественного страха,
медведь покорно подошел к ногам двуногого существа и остановился, забыв о
сосудах и своем голоде. Он стоял и ждал, сам не зная, чего он ждет.
Двуногое повернуло голову, но не издало ни звука. И тотчас же, словно
услышав неслышный призыв, из того же тускло поблескивающего предмета вышло
еще четверо таких же существ, вернее трое таких же. Четвертый был
несколько иным, не бело-голубой, а черный и бронзово-красный.
Это был Рени в черном плаще Гезы на плечах.
- Ты видел когда-нибудь такого зверя? - спросил его один из пришельцев.
- Нет, никогда, - ответил Рени. - Я знаю, что на далеком севере водятся
похожие, но они белого цвета.
Звук голоса, неожиданно раздавшийся в полной тишине, заставил медведя
сильно вздрогнуть, и это не укрылось от внимания людей.
- Он слышал и знает звук человеческого голоса, - сказал пришелец.
- Статуя на крыше, сосуды, - заметил Рени, - все указывает на то, что это
место посещается людьми.
- Наша камера используется как пьедестал для статуи "бога". Но это
означает, что люди здесь дики.
В "голосе" пришельца чувствовалась грусть.
Опять неудача!
Опять они явились слишком рано!
Но разве могли они надеяться на другое? Разве не они сами установили срок,
а прошло только девять десятых этого срока?
Им показалось, что человечество Земли не только не продвинулось вперед, а
даже отошло назад. Думать так заставляло крайне грубо и примитивно
сделанное изображение человека, стоявшее на крыше их цилиндрической
камеры. Оно не могло идти ни в какое сравнение со статуями эпохи Рени. Не
менее грубо были сделаны и сосуды, стоявшие на земле.
Если бы они увидели все это тысячи лет назад, не на родине Рени, а в
какой-нибудь другой стране, принадлежавшей той же эпохе, они не удивились
бы, понимая, что в одно и то же время могут существовать на планете
различные уровни культуры. Но сейчас, когда прошло столь много веков, это
их удивляло и тревожило.
Назначение сосудов было вполне очевидно, - это жертвенные дары, приносимые
идолу, которому поклонялись здешние жители. А может быть, они поклонялись
самой камере, назначение которой не могло быть им понятным.
В эпоху Рени искусство обработки металлов стояло довольно высоко,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг