- И я не пойду, - замотал головой Худжирт после быстрой и невыдержанной
речи Борохойн-батора. Молод он еще и лишняя горячность не избыта. - Весна нынче
теплая, зима была снежная. Степь расцвела, значит, будет приплод у скота.
Прокормимся и без Саккарема!
- Двенадцать тысяч воинов, мужчин, которые могли кормить свои семьи, ушли
в вечность за последние три весны, - добавил Худук. Его место тоже было
почетным - сразу за вождем киренов. - Зачем новые смерти? Во имя чего? Золота?
Его нельзя съесть! Рабов? К чему они в Степи, когда любой мергейтский мальчишка
знает, как управляться с табунами?
Гурцат молчал. Он признавал право ханов высказать свои мысли. Однако
почему никто, даже умудренный восемью десятками весен Эртай, не может увидеть
круги, идущие по воде? Меорэ, пусть и многочисленные, но слабые, оказались той
последней каплей, которая вызывает оползень в холмах. Ничто не вечно, даже
Степь. Худжирт твердит, что грядущий год будет богат урожаем трав, потомством
лошадей, овец... У него в улусе, наверное, так и случится. Но кто встанет за
прибрежных мергейтов, кочующих у восходных берегов Великого океана? Разве не их
становища были выжжены и разграблены меорэ? Не их ли скот был угнан, жены и
дети захвачены в рабство, а у мужчин из всего достояния остались только
сверкающие под солнцем сабли, которые они принесли хагану, горя желанием
отомстить пришельцам?
Как бы то ни было, за три года войны меорэ разгромлены. Не меньше трети
пространств Степи разорено, выжжено, а на месте бывших кюрийе-нов сейчас одни
пепелища... Там никто не сможет жить по крайней мере пять лет. Дальняя часть
Степи доныне занята остатками "племени, пришедшего из-за моря",- неуловимыми
летучими отрядами пучеглазых, курчавых и беспощадных меорэ, слишком быстро
приспособившихся к жизни на чужой земле. Маленькие улусы никогда не будут
чувствовать себя в безопасности.
"Они винят меня за поражение в полуночных лесах... Думают, будто я нарочно
загнал войско в гнилые болота и отдал на растерзание лесовикам с белой кожей и
светлыми глазами? - думал Гурцат, лишь краем уха прислушиваясь к разговорам
Большого Круга, сводившимся к одному - война кончена, хаган нам теперь не
нужен, а коли вновь появится опасность, тогда и будем решать. - Меорэ пришли,
но они пришли не только к нам, в Степь. Нашествие затронуло и земли Саккарема,
и людей с полуночи. Начался водоворот, будто на весенней реке возле гор. Одни
племена сгоняют с насиженных мест другие, особенно там, где кончается Степь и
начинаются леса. Третьи выходят в Степь и пытаются жить за счет грабежей
дальних, маленьких улусов и кюрийенов... Грозит беда, и никто не хочет этого
понять".
- Хош! - Гурцат неожиданно для своих гостей хлопнул себя ладонью по колену
( повторил: - Довольно!
- Ты знаешь наши слова и мысли, - проскрипел Эртай, старейший из
старейших. - Скажи, зачем нужен поход в полуденные земли? К чему мне и другим
ханам отдавать тебе своих воинов?
Гости замолчали. Все-таки Гурцат пока оставался избранным ими хаганом и
его слово могло многое изменить.
- Под моей рукой, - как всегда, медленно и тихо начал Гурцат, убедившись,
что все одиннадцать пар глаз смотрят на него, - три тумена. Тридцать тысяч
лучших воителей...
В Кругу прошел ропот. Как же, разве воины хагийнов, шайбани или киренов
хуже, чем его псы? Или Гурцат намеренно собрался оскорбить вождей?
- Молчите. - Хаган дождался, пока гости успокоятся. - Скажу так: из трех
туменов лишь четверть принадлежит к моему роду. Кем являются остальные, вы
знаете?
- Знаем, - почти прошептал Эртай. - Эти трусы, вместо того чтобы умереть
защищаясь, прибежали к тебе за помощью...
- Неправда, - покачал головой Гурцат. - Скажи, Эртай, разве люди твоего
кюрийена, стоящего глубоко в Степи, смогли бы выдержать натиск незваных гостей?
Разве твое племя оборонило бы себя?
Старик промолчал. В узких щелочках его глаз читалось одно упрямство. Какое
дело Эртаю, главе рода хагийнов, до каких-то побережных становищ?
Гурцат продолжил:
- Я могу лишь благодарить заоблачных богов за то, что они вразумили вождей
Большого Круга и заставили их объединиться против общей опасности. Мы потеряли
часть земель, большинство моих воинов теперь изгнанники, не способные кормить
сами себя и оставшихся в живых родичей. Что скажут вожди, если тумены
поднимутся и пойдут на вас войной? Вот ты, Худжирт-хан, сказал, будто год будет
урожайным. Для твоего улуса - будет. Но не для моего. Как мне на своих землях
кормить триста сотен воинов и двадцать тысяч их женщин, старцев и детей?
Беловолосый чужеземец, не произнесший пока ни слова, едва заметно
пошевелился. Видимо, это означало, что он одобряет слова хагана.
- Ты сам принял их под свою опеку! - ответил толстяк. - И ты не прав.
Степняк-мергейт никогда не поднимет меч на сородича. Пусть таковой и происходит
из другого кюрийена.
- Хочешь пойти и взять силой земли Саккарема - иди, - воскликнул Борохойн-
батор. - Но без нас! Кто сказал, будто держит раскрытую ладонь над тремя
туменами? Пусть эти тумены принесут тебе Саккарем на золотом блюде!
Некоторые вожди Круга засмеялись. Каждый понимал, что взять могучий
Саккарем тридцатью тысячами воинов, пусть и лучших, невозможно. Шад, сидящий на
золотом троне в Мельсине, невероятно силен. Когда два года назад, в разгар
нашествия меорэ, дошли вести с полудня о том, как непобедимая конница шада
сбросила обратно в море пришельцев, все вожди Степи хлопнули себя по колену и
сказали: "Хош! - Хорошо!" Настоящих воинов следует уважать.
Гурцату больше не верили. Вначале, сказав слово, открывшее Большой Круг,
хаган попытался добиться желаемого своей властью, коей его наделили три весны
назад эти же самые вожди.
Ему ответили:
- Золотого Сокола Степи избранному вождю дарует Круг. И Круг его может
забрать обратно. Это была не скрытая ничем угроза. Золотой Сокол уже многие
века хранился в скрытом от всех капище в горах, бессменно охраняемый шаманами.
Сей знак высшей власти над Степью вручался вождю, который в момент великой
опасности имел достаточно мудрости, чтобы объединить рассеянные племена
мергейтов и повести их за собой. Ныне Золотой Сокол украшал древко знамени
Гурцата. Хаган не собирался расставаться с ним. Ибо только он один (да немногие
приближенные) понимал, что беда не минула Степь, а лишь затаилась на недолгое
время.
Перед Большим Кругом Гурцат встретил первую волну недоверия. Теперь
следовала вторая, еще более ожесточенная.
Вожди племен, удрученных долгой войной, не желали слушать о продолжении
походов. К чему воевать с Мельсиной Саккаремской? Много потерь, мало выгоды,
как уже случилось год назад в лесах. Да и солнцеликий шад не оскудел воинской
силой. А что побережье разорено да Лисий полуостров по-прежнему в руках
пучеглазых меорэ... Гурцат ближе всего к границе, пускай и разбирается. И не
стоит угрожать мощью своих туменов, составленных из беженцев с берега Великого
океана.
- Тогда, - проронил хаган, глядя куда-то вдаль и одновременно на каждого
из вождей, - пусть ханы примут у себя, в своих кюрийенах, мужчин и женщин из
прибрежных родов. Дадут им земли, пастбища, скот... Это будут доблестные воины,
способные лишь обогатить ваши становища. Либо я пойду в поход на полдень, а вы
возьмете к себе семьи моих нукеров. Когда вернусь, я возмещу ваши потери...
- Когда он вернется? - снова взвился Борохойн-батор, обращаясь не к
хагану, а к вождям. - А если Гурцат не вернется никогда? ТТТяд Мельсины могуч,
что для него три тумена? Посмотрите, сколько земель на побережье! Почему бы
воинам хагана Гурцата не вернуться обратно и не начать возрождать свои
кюрийены? Заодно и засевших на Лисьем полуострове меорэ добьют!..
- Верно! Правильно говорит! Земли чисты! - Сразу несколько ханов подняли
свои голоса. Однако Гурцат вытянул руку ладонью вперед, и возбужденные речи
стихли. Он еще оставался хаганом, и другие вожди по вековечному закону обязаны
были подчиняться.
- Земли чисты? - прищурился Гурцат. В его голосе послышалось раздражение.
- Ты, Борохойн, был там? Видел выжженный ковыль? Пересохшие колодцы? Пастбища,
превратившиеся в соляные поля, после того как меорэ разрушили каналы
водоотводов? Как там жить?
- Прибрежники сами покинули отцовские земли, напугавшись черномазых
пришельцев, - сморщился молодой батор. - Пускай сами и выкручиваются. Их женщин
я могу принять, но только новыми женами своих нукеров. А то, что ты говорил, -
не по закону. В каждом кюрийене мужчина имеет право брать жен из другого
становища. Но чужие воины приносят разлад в род. Я сказал!
- Хош! Хош! - поддержали ханы. - Чужаки не нужны!
- Они не чужаки, - внезапно повысил голос хаган. - Они такие же мергейты,
как и вы! Разве мергейт когда-нибудь отказывал в помощи соседу?..
И тут хагана перебили. Гурцат понял, что это предвестие близкого конца его
власти над Степью. Когда говорит повелитель, никто не вправе вставлять свое
слово.
- Замолчите! - Бородатый Эртай поднял руку, будто владыка. Он не замечал
пепелящего взгляда Гурцата. - К чему ненужные споры? Помочь - поможем. Дадим
скот, дадим войлок и бурдюки с кумысом. Однако людей из других племен не
примем. Я приехал сюда говорить с богами. С людьми я уже поговорил... И понял,
что хаган перестал быть защитником Степи. Луна, наверное, взошла. Шаманы уже
бьют в бубны. Сейчас каждый пойдет разговаривать с Отцом-Небом и Матерью-
Землей. А завтра утром Большой Круг решит, нужен ли родам мергейтов хаган. Или
Золотого Сокола придется отправить обратно в горы, а хан Гурцат будет волен
делать все, что ему заблагорассудится. Хош! Я сказал.
- Хорошо, - неожиданно быстро согласился хозяин юрты. - Вы желаете
говорить с богами?
- Да! - горным обвалом скатился общий ответ.
- Боги тоже хотят увидеть вас, - усмехнулся Гурцат. - Ховэр! Пусть нукеры
принесут угощение гостям, прежде чем мы пойдем к священному столбу и увидим
белого коня!
Большой сотник, незаметно появившийся из полумрака, склонился перед
хаганом и произнес:
- Твоя воля. Великий, - воля богов.
Гурцат неслыханно уважил пришедших к нему вождей. Некоторые ханы даже
углядели в том подтверждение его покорности Большому Кругу: деревянные чашки
были принесены гостям не рабами, как обычно, а нукерами хагана. Да что
нукерами! Сотниками! У каждого на шлеме или шапке красовались орлиные перья!
Запенилось в сосудах жирное кобылье молоко, налитое всем из одного
бурдюка. Хаган выпил первым - старый обычай: никто не заподозрит хозяина дома в
намерении отравить приехавших к нему. Впрочем, Степь уже многие годы не помнила
случая любого убытка или поношения, причиненного гостям, - будь то в ханской
юрте или жалкой кибитке овцевода.
Молчаливый советник хагана питье не принял. Ему, высокоученому нардарцу,
было противно кобылье молоко. Человек просто переводил взгляд с одного гостя на
другого да поигрывал каким-то маленьким, неприметным камешком, который
перебрасывал из ладони в ладонь. Камень постепенно начинал едва заметно
светиться изнутри.
Лишь пригубив угощение, седоволосый Эртай поднял руку.
- Не следует сейчас пить чашу до дна, - надтреснутым голосом сказал хан. И
верно: кумыс был пьянящим, перебродившим. - Нашему разуму должно оставаться
незамутненным. Хаган. - Эртай повернулся к Гурцату. Последний заметил, что
старик не удостоил его при обращении даже кивком. Нет больше хагана. Слова
одни...- Пора идти. Ночное светило высоко. Боги не станут ждать смертных.
- Верно, - произнес Гурцат, закрывая глаза. Хаган Степи уже увидел все,
что ему требовалось. У входа в юрту замерла неприметная тень - пришел шаман
Саийгин. Насторожен. Выжидает. - Нельзя испытывать терпение Заоблачных.
Чужеземный советник Гурцата два раза громко кашлянул и сжал в кулаке свой
камешек. Владыка Степи теперь знал, как поступать дальше.
Хаган сделал вид, что желает встать, как-то неловко задел локтем бронзовую
подставку со светильником, и лампа, покачнувшись, соскользнула с треноги и
упала на белую кошму. Фитилек угас, захлебнувшись в хлынувшем потоке
растопленного жира.
Темнее в шатре не стало - вдоль стен было расставлено еще много
светильников. Однако принесшие хмельное питье воины хагана, почтительно
стоявшие за спинами гостей, поняли знак.
Первым кинжал выхватил большой сотник Ховэр. Одновременно с ним обнажил
оружие Техьел-батор. Потом и остальные.
Старый Эртай умер мгновенно. Нож прошел у него меж ребер, пониже левой
лопатки, рядом с хребтом, поразив утомленное долгими годами сердце вождя
хагийнов.
Техьел, которому достался толстый Худжирт, ударил не слишком удачно. Во-
первых, у хана далекого улуса киренов была надета кольчуга под чапаном. Во-
вторых, Худжирт успел вовремя рвануться в сторону, с резвостью, удивительной
для его дородного тела. Воин хагана настиг тонко запищавшего от внезапно
свалившегося на него ужаса толстяка одним прыжком - Худжирт пытался уползти к
выходу.
Не зря Техьел по прозвищу Плешивый считался лучшим бойцом на ножах.
Человеческому глазу было не различить, как он, сбив левой ладонью с головы
Худжирта войлочную шапку, схватил хана за волосы, резко отдернул его голову
назад, сделал правой, сжимавшей нож рукой, два надреза, а за ними и третий,
рассекший шейные позвонки за кадыком.
- Он далеко не ушел! - зачем-то выкрикнул батор, поднимая голову толстяка
и бросая ее к ногам неподвижно сидящего на подушках Гурцата. Хаган даже не
посмотрел на Техьела.
В полумраке никто не обращал внимания на нардарца, который по-прежнему не
двигался с места. Словно его не интересовали кровь и смерть. Только почему-то
один из его сжатых кулаков был светлее - будто советник скрыл в ладони
маленькую, но яркую лампу. Тусклый пульсирующий свет пробивался меж его
пальцев.
Из одиннадцати ханов быстро умерли семеро, зарубленные или зарезанные
верными нукерами Гурцата: старики и вожди, которые давно променяли боевое седло
на кожаные подушки и мягкие саккаремские перины в своих юртах. Воевали сыновья,
а ханы отдавали приказы да во время войны следили за благочинием в своих
улусах.
Еще двоих убили сразу после того, как ошеломленные гости смогли взяться за
оружие, отобрать которое даже при входе в юрту хагана никто не имел права.
Сотники Гурцата ударили со спины, не дожидаясь, пока враги повелителя
повернутся к ним лицом. Шакалу - смерть шакала.
Гурцат слегка напрягся и с большим трудом подавил желание самому вступить
в бой, когда увидел, что сильный и молодой Борохойн-батор избежал первого удара
и, обнажив саблю, зарубил одного из нукеров. Борохойн всегда был замечательным
воином. Вождь Эрэн-Хото с семнадцати лет дрался рядом с другими ханами против
меорэ, ходил под водительством Гурцата в полуночные земли и сумел вывести из
мрачных лесов и непроходимых топей свою тысячу почти без потерь... Хаган
пожалел, что Борохойн не остался с ним.
Много честолюбия, еще больше упрямства и столько же гордости. А умом боги
его обделили...
- Брось саблю! - Гурцату не требовалось перекрикивать нукеров, окруживших
Борохойн-батора. Голос повелителя должен быть различим и во время пылевой бури,
и среди раскатов грозы. Сотники услышали, да и Борохойн не оказался лух.
- Грязный безухий пес! - прорычал воин из Эрэн-Хото, держа изогнутый
клинок перед собой. Нукеры хагана не осмеливались нападать на человека, с
которым говорит владыка Степи. - Эта кровь никогда не будет смыта с твоих рук!
Крови было действительно много. Белая кошма, расстеленная на полу юрты
Гурцата, покрылась бесформенными багровыми пятнами. Брызги разлетелись на
стены, подошвы сапог приближенных хагана оставляли грязные коричневатые следы
на снежном войлочном покрывале... У ступней Гурцата лежала голова Худжирта.
Глаза умершего хана были полуприкрыты и смотрели на бойню безразлично. Худжирт
уже говорил с богами, как и сулил Гурцат.
- Отдай оружие, и я оставлю тебе жизнь, - твердо сказал хаган. - Я обещаю.
- Что ты обещаешь? - яростным криком перебил его Борохойн. - Вся Степь
теперь узнает, как ценить твое слово! Навоз стоит дороже!
- Не дороже, - покачал головой Гурцат. - Я обещал, что каждый из вас будет
говорить с богами. И сдержал клятву.
- Хаган никогда не произнесет слова лжи. - Голос показался Борохойну
знакомым. Он скосил глаза и увидел человека в длинной коричневой одежде и
бесцветной войлочной шапочке с красным пером. Шаман. Верховный шаман хагана.
Саийгин.
- Научились краснословию у саккаремцев? - сквозь зубы прошипел вождь Эрэн-
Хото. - Да, я хотел побеседовать с Заоблачными! А теперь...- Борохойн смело
взглянул в глаза сотникам Гурцата и, выкрикнув "Хош!", рванулся вперед.
Даже Техьел и Ховэр были ранены - обреченный на смерть волк не щадит как
противника, так и себя самого. Борохойн буквально смел троих нукеров,
загораживавших мятежному хану дорогу к подушкам Гурцата, отрубил руку
четвертому, сбил с ног и ударил саблей большого сотника в бедро... Теперь
молодого батора и человека, называвшего себя хаганом Степи, разделяли лишь три
шага. Расстояние, достаточное для того, чтобы нанести смертельный удар и
отомстить за оскорбление, нанесенное не только ему самому, но и всем мергейтам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг