Никто из верных нукеров не успел заслонить собой Гурцата. Никто не встал
на дороге разъяренного тигра из Эрэн-Хото, а кто осмелился прежде - умер.
"Смерть? - Хаган по-прежнему не шевелился. - Моя смерть - смерть
мергейтов. Но если появляется возможность выбрать..."
Борохойн медленно, будто в полусне - так виделось Гурцату, - поднял саблю
двумя руками и обрушил ее на голову хагана, надеясь рассечь череп надвое.
Сверкающее изогнутое лезвие с ясно различимым шипением распарывало воздух и...
Звук удара металла о металл. Хаган успел спасти себе жизнь. Тонкий кинжал,
который, по утверждениям саккаремских торговцев, был выкован где-то далеко на
Закате, в сказочном Нарлаке, преградил дорогу падающей стали, не отбив удар, но
отведя его в сторону.
Три щелчка самострельных тетив. Гурцат видел стрелы, сорвавшиеся с лож,
будто оставляющие за собой голубоватый след. Чувствовал, как распространились
волны ударов металла о человеческое тело. Острия, пробив насквозь грудь и шею
Борохойна, вновь показали свои темные от крови рыльца и ринулись дальше, к
стенам юрты.
Борохойн-батор упал, скрыв под своим телом мертвую голову Худжирта.
- Славный был воин, - равнодушно произнес Гурцат. - Недомыслие погубило
его.
- Их десять! - вдруг воскликнул шаман. - Десять! Где одиннадцатый?
Хаган осторожно привстал с подушек. Сосчитал валяющиеся по всей юрте тела.
Четверо убитых нукеров из Непобедимой тысячи. И только десять вождей племен.
Где же одиннадцатый? Куда подевался Худук-хан?
- Ты все сделал правильно, владыка, - вдруг услышал Гурцат тихий голос.
Человек выговаривал мергейтские слова неправильно и искаженно, но речь его была
быстрой, без запинок. - У тебя оставался единственный выход, одно правильное
решение, иначе они сделали бы то же самое с тобой и твоими родичами.
- Уходи, - буркнул хаган. - Я не хочу тебя видеть до утра.
Советник поклонился и исчез за пологом. Его камень-игрушка, теперь отнюдь
не испускавший свет, был завернут в шелковую тряпочку и лежал в кармане
просторного саккаремского халата.
Звуки в ночи разносятся хорошо. Даже когда ты стоишь в десяти шагах от
юрты, можно услышать разговоры ее хозяина, тихое пение женщин или плач ребенка.
Менгу, как ни приказывал себе не вслушиваться в беседу ханов и повелителя,
отлично различал гневные речи Борохойна, постоянные вздохи толстого вождя
киренов и редкие фразы Гурцата.
"Хаган правильно говорит, - думал Менгу, когда владыка Степи рассказывал
гостям о бедах прибрежных племен, изгнанных нашествием с дедовских земель. -
Почему ханы не желают помочь? Ведь прибрежники воевали вместе с нами! А если бы
их улусы были разрушены, разве не приняли бы в Байшинте таких же мергейтов,
пускай и из другого колена? Эта война всех будто с ума свела..."
Менгу переступил с ноги на ногу. Становилось прохладно, а сотник Ховэр
запретил десятникам, стоящим возле неразожженных костров, петлей окруживших
юрту хагана, подавать голос или уходить.
...Полная луна поднималась над гребнями холмов. Очень издалека долетел и
сразу осекся радостный вой волков, как и люди, чтивших ночное светило. Плеск
воды, преодолевавшей пороги и камни быстрого Идэра, чудился колдовской музыкой,
которую любят слушать заоблачные боги. Голоса в палатке стихли - видать, хаган
угощал гостей, перед тем как отправиться к священным столбам и белому коню бога
войны.
Поначалу Менгу не понял, что произошло. Крики раздались настолько
внезапно, что молодой нукер вздрогнул и обернулся.
"Наверное, где-то подрались, - решил Менгу. Мысль о том, что кричать могут
в юрте Гурцата, в голову ему не пришла. Кто осмелится нарушить благочиние перед
лицом хагана? - Ох, кому-то достанется..."
Но именно у полога жилища повелителя возникло странное оживление. Из юрты
выбежали люди, раздался голос большого сотника Ховэра, послышался удар стали о
сталь...
- Костры! Зажигай костры! - Ховэр, морщась, прихрамывая и почему-то зажав
правой ладонью бедро, обежал вокруг юрты. Менгу углядел, что меж его пальцев
струится кровь, казавшаяся в лунных лучах черной. В неподвижном воздухе
появился запах крови. Поднебесные боги, что случилось? Неужели ханы осмелились
пролить кровь в становище вождя? Или... наоборот?
Откуда-то к Ховэру подскочил человек со связкой тонких тростниковых
факелов, на кончиках которых уже теплился синевато-оранжевый огонь. Менгу,
забрав свой факел, ткнул его в кучу облитых не то маслом, не то жиром веток
степного кустарника, пламя занялось мгновенно, а рядом, по кругу, зажглись еще
одиннадцать костров. Одиннадцать?. .
- Один гаси! - вдруг рявкнул Ховэр из полумрака. - Должно быть десять
огней! Только десять! Менгу, пожри тебя горный дух! Гаси свой!
Нукер, не раздумывая, выполнил приказ, содрав с себя старенький чапан и
накрыв им огонь. Пришлось потом еще затаптывать последние искры. Иссушенный
кустарник, да еще пропитанный жиром, упорно не хотел гаснуть. Лишь когда даже
самая маленькая искорка задымилась и исчезла, Менгу позволил себе осмотреться.
Стоя возле костров, нельзя различить то, что происходит за кругом
отбрасываемого пламенем света. Менгу заметил только подбежавших к ханской юрте
и нырнувших за полог людей, потом откуда-то со стороны холмов пришел звук
множества копыт, бьющих о сухую землю...
"Да что такое происходит? - Менгу не испугался. Он просто не умел бояться.
- Ночной налет меорэ? Откуда? Они заперты на Лисьем полуострове, а сам Лисий -
в семи днях быстрого конного хода! Свои напали? Сказки! Мергейты не поднимут
оружие на родичей. Но если бы вдруг случилось подобное, то Непобедимую тысячу
немедля бы подняли дозорные... Почему кричали в юрте хагана?"
Ночью слух невероятно обостряется. Иногда можно услышать такое, что
невозможно различить днем: как ползет по войлочной стене юрты жучок, как пищат
охотящиеся на кузнечиков травные мыши или сдвигается подмытый водой камень в
Hдэре. Вот и сейчас Менгу даже сквозь разговоры столпившихся у шатра хагана
сотников и тысячников его непобедимого войска распознал звук разрезаемой чем-то
острым ткани.
На светлом боку юрты появился черный шрам с оранжевыми краями - бликами от
светильников, горевших внутри. Из щели бесшумно вынырнул человек. Чужой
человек. В богатом саккарем-ском халате, без шапки. Кроме Менгу, его никто не
заметил. Остальные десятники, стоявшие у костров, либо вслушивались в
доносящиеся с берега реки звуки битвы, либо внимательно следили за командирами.
Последние, как один, держали в руках обнаженные сабли, однако в юрту Гурцата
заходить не смели.
- Стой,- тихо приказал Менгу неизвестному. Учуяв опасность, тот нырнул в
темноту. Человек видел, что вырваться из круга костров можно только в одном
месте - там, где цепь огней была прервана.
- Умри! - Человек не выкрикнул это слово, а скорее прошептал. Менгу было
достаточно такого предупреждения - он вовремя увернулся, и короткий кривой
кинжал распорол не живот десятника, а рубаху.
"Это враг. Враг хагана. Он с оружием. - Менгу на мгновение застыл. - Звать
других или догонять? Опять десять плетей заработаю - Ховэр ясно приказал никуда
не уходить от костров. А пока буду кричать - человек убежит..."
И верный нукер хагана бросился вслед за перепрыгнувшим через погасший
костер неизвестным.
* * *
Цурсог-батор, туменчи войска великого хагана Гурцата, стоял на холме рядом
с шаманами и ждал. Рядом, едва слышно покашливая, восседал на маленькой
длинношерстной кобылке Амар, младший брат Ховэра, большого сотника. Шаманы тихо
сидели в кругу возле умирающего костерка и еле слышно тянули неимоверно древнюю
и непонятную песню, призванную даровать победу владыке Степи. Победу над кем?
Цурсог прекрасно понимал, что священная ночь полной весенней луны будет
осквернена кровью. Нет, не кровью рабов или пришлых. Умрут мергейты. Родичи. Но
если хаган приказал - значит, так тому и быть. Только Гурцат говорит с богами.
Раз боги сказали сделать то, что будет сделано, - никто не может поспорить с
Заоблачными.
- Огни появляются, - пробормотал Амар, посматривая вниз из-под богатой
меховой шапки. - Три... Восемь... Десять.
И точно - в кольце костров, разведенных у юрт на границе становища, начало
загораться новое пламя. В отдалении, на самом берегу Идэра, весело поблескивали
огненные точки - лагерь гостей и их ближних.
- Десять. - Амар для верности пересчитал еще раз. - Где одиннадцатый?
Для Цурсога и брата большого сотника десять огней означали - хотя бы один
из вождей племен уцелел и остался жив. Может быть, этот единственный теперь
спешит к своим, чтобы предупредить? Значит, надо выводить полутысячу в бой
немедленно, пока воины из дальних улусов не смогли противостоять нападению...
Гурцат так говорил двум командирам засадной полутысячи: "Если горят все
одиннадцать костров - значит, вожди либо встали рядом со мной и пойдут в битву,
либо все отправились разговаривать с Заоблачными. Если ханы согласятся -
зажжется двенадцатый костер, самый большой. Если огней будет меньше - убивайте
всех".
Всхрапнули лошади, шаманы обратили свой взор к полной луне, сотники,
повинуясь приказам Амара и туменчи, подняли отряды. В обход большого холма к
лагерю гостей все стремительнее и стремительнее потекла черная лавина. Как и
повелел хаган, убивали всех. Полутысяча этой ночью потеряла лишь восемнадцать
человек погибшими. Еще четыре десятка воинов были ранены, в основном легко.
Менгу удивлялся, отчего в лагере хагана так спокойно. Никаких лишних
выкриков, мельтешащих людей, напуганных женщин. Будто каждый (кроме самого
Менгу) знает, что произойдет в ночь полной луны. Нукеры, стоявшие подле юрт
тысячников и охранявшие жен и достояние своих вождей, равнодушно вслушиваются в
отдаленный, постепенно затихающий шум битвы на берегу и вовсе не стремятся
вынуть оружие из ножен. Словно пребывают в уверенности - хагану Гурца-ту и его
военачальникам не грозит опасность.
Молодой нукер искал беглеца. Неизвестный человек с кривым ножом не мог
миновать цепь Непобедимых, окруживших первое кольцо юрт, в которых обитали
ближайшие родичи и женщины Гурцата. Строй был плотен, а незаменимый и умный
Ховэр ясно приказал еще днем: после восхода луны за первый круг никого не
выпускать иначе чем по приказу хагана. Того, кто будет прорываться силой,-
убить.
Менгу, однако, не знал о строжайших словах большого сотника и, следуя за
почти неразличимым топотом сапог человека, вылетел за большие палатки,
обступившие юрту хагана, и мигом был схвачен Непобедимыми.
- Кто такой? - Голос незнакомый, а лица никак не разглядеть. Бывшие
настороже воины мгновенно ухватили Менгу за руки, сбили с ног и уложили на
землю лицом вниз. Чья-то ступня придавливала его голову к жесткой, утоптанной
траве.
- По приказу хагана! - прохрипел нукер, понимая - чем дольше он здесь
провозится, тем труднее будет найти.. Менгу сам не знал, кого ищет, но понимал,
что от удачи или неудачи поисков зависит не только его судьба.
- Кто такой? - повторился вопрос.
- Менгу, десятник охранной тысячи! Под началом большого сотника! Выполняю
приказ хагана!
Он внезапно понял одно: если Непобедимые не поверят - свистнет сабля, и не
будет больше Менгу, сына Алтана из улуса Байшинт.
- Поднимите его.
Полусотник взял Менгу за плечи и развернул лицом к лунным лучам.
- Я тебя видел, - кивнул он и поднял глаза на шапку нукера, чудом не
слетевшую с головы. Одно орлиное перо. - Когда, интересно, ты стал десятником?
- Приказ хагана, - упрямо повторил Менгу. - Отпустите!
- Пусть сияет солнце над великим повелителем, - машинально произнес
полусотник охранного отряда. - За цепь стражи не выпущу. А так - иди.
Железные ладони нукеров, удерживавшие предплечья Менгу, разжались.
- Вы не видели только что убегавшего человека? - тяжело выдохнув, спросил
он. - Халат не то золотистый, не то желтый. Из саккаремской парчи. В руке нож.
- Нет, - уверенно покачал головой незнакомый полусотник. - Ты первый, кого
мы схватили. Иначе я бы уже знал.
- Если появится - убить. - Менгу выкрикнул это, отбегая к палаткам первого
кольца. И добавил для значительности: - Так повелел владыка Степи!
Снова темнота. Не слышно шорохов, звука шагов или стонов - Менгу еще возле
юрты Гурцата приметил, что беглец был ранен. Может быть, он умер? Или затаился
в тени одной из юрт? Миновать цепь охраны человек наверняка не мог - нукеры
стоят в двух-трех шагах друг от друга, и каждый исполняет волю хагана так,
словно приказали заоблачные боги. Кузнечик не проскользнет. Значит, неизвестный
в желтом халате неподалеку.
Менгу насторожился. Мешали внезапно донесшиеся со стороны белой юрты
голоса - военачальники Гурцата о чем-то совещались, очень некстати появившийся
ветерок поднял шуршащую пыль и засвистел между палаток.
- Где он? - прошептал Менгу, задавая вопрос самому себе. И осторожным
шагом двинулся вдоль круга юрт, постоянно прислушиваясь.
Здесь - очень красивая большая палатка темно-синего цвета - живет госпожа
Урдэй, старшая жена хагана, даровавшая ему сыновей-наследников. Каждый в войске
Гурцата знал, что подходить к юрте Урдэй ближе чем на пять шагов нельзя. Нельзя
и заговорить с самыми верными нукерами хагана, стоящими рядом на страже. Если
они и видели беглеца, то все одно помочь не смогут. Дальше стояли юрты братьев
повелителя, рядом с которыми удивительно невзрачно смотрелась старинная,
побитая временем кибитка шамана Саийгина. Несколько юрт других жен.
Везде тихо. Родичи хагана спят или притворяются, что спят, в
действительности прислушиваясь к почти неразличимым звукам, приходящим из
самого сердца становища.
Менгу отчаялся. Он старательно осматривал тенистые стороны юрт, где
человек мог скрыться от беспощадных синеватых лучей ночного светила, и старался
не обращать внимания на настороженные взгляды охранявших спокойствие нукеров -
младших сыновей рода эргелов, из которого происходил сам Гурцат.
Эту юрту Менгу помнил. Войлок был окрашен .в оранжевый цвет, ночью
мнившийся коричневым. Сам один раз стоял возле нее на страже, как отдаленный
родственник хагана. Ночей десять назад. Тут живет самая любимая жена Гурцата -
,c$` o госпожа Илдиджинь. Вместе с тремя рабынями и слугой-евнухом из
Саккарема. Но почему сквозь щель меж пологом и стеной юрты пробивается легкий,
неуловимый свет масляной лампы? С кем шепчется Илдиджинь, забыв, что ночью ее
могут услышать даже в палатках нукеров внешнего круга?
- Уходи. - Менгу замер и, наклонив голову, вслушался. Разговор был очень
тихим, большая часть слов исчезала в хлопанье колышущегося на ветерке войлока
юрты и пронзительных звуках, издаваемых цикадами. - Уходи. Я не могу тебя
принять, Худук. Конечно, я сумею тебя спрятать ва время, но как выйти за
пределы лагеря моего мужа?
- ...Да хранит его Вечное Небо! - Худук-хан произнес эти слова слишком
громко, не сумев сдержать ярость. - Он убил всех! Всех, ты понимаешь?
- Успокойся, - серебром переливался женский голосок.- И позволь мне
перевязать рану. Я думаю так: утром охранную цепь снимут. Я дам тебе одежды
Джазира, моего евнуха. Если удача, сыном которой ты стал этой ночью, не оставит
тебя, утром проберешься на берег Идэра. Дальше поручи свою судьбу в руки
Заоблачных...
Ударил порыв ветра, и речи госпожи, разговаривавшей с ханом племени
шайбани, были заглушены. Менгу наконец догадался, кого преследовал - одного из
одиннадцати вождей. Того, чью жизнь символизировал одиннадцатый, погашенный
костер.
"Что теперь делать? - Менгу застыл, будто сосулька на горных водопадах
холодного Идэра. - Говорят, мать Илдиджинь происходила из шайбани... О боги,
кажется, жена хагана - родная племянница Худук-хана! Вот почему он наверняка
разыскивал ее юрту! И она поможет ему сбежать..."
Менгу соображал быстро, но действовать ему мешало два соображения. Во-
первых, ворваться ночью в жилище супруги Гурцата означало неминуемо навлечь на
себя гнев повелителя. Во-вторых, закон говорит: если пришел к жене, дочери или
сестре своего господина без его разрешения, то пусть наказанием будет смерть.
Однако можно ли равнять смерть ничтожного нукера с великой опасностью для
народа мергей-тов? Что надлежит выбрать?
Если хаган, разговаривающий с Заоблачными, решил, что вожди, выступившие
против своего народа в тяжелый год, должны умереть, - значит, быть по сему. А
когда тело человека по имени Менгу умрет, его дух придет к богам и они, благие
и справедливые, рассудят, правильно он поступил или достоин наказания...
Менгу решился, шагнул вперед, взявшись за рукоять сабли, оттолкнул
попытавшегося загородить ему дорогу евнуха в черных одеждах и, откинув полог,
вошел в юрту госпожи Илдиджинь.
- Ты кто? - Она настоящая царевна. Лицо гордое, надменное, но одновременно
это лицо красивейшей из женщин. Илдиджинь знает, что муж водительствует сейчас
над всей Степью. Что ни один мужчина, кроме тех, кого она хочет видеть, не
смеет нарушить покой любимой жены хагана.
- Менгу, десятник Непобедимых. - Эту фразу нукер из Байшинта попытался
произнести с достоинством, стараясь не смотреть в окрасившиеся гневом
миндалевидные очи Илдиджинь. И тотчас смутился. Он видел жен и дочерей хагана
только на празднике Коб-Бар издали. Недаром вся Степь говорила: "Наследницы
Гурцата столь же грозны, как отец, и прекрасны не менее своих матерей". Старшую
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг