Нардарцы - Асверус и Хенрик, молодые посланники Лаура, - только согласно
кивнули, а вот опытный в большой политике эрл Трайс вообще не шевельнулся, что
означало - нарлакский посол огорчен. Еще лет двести назад государь Нарлака
подписал рескрипт о помощи Саккарему - тогда шла война с Аррантиадой, вожди
которой стремились превратить свой остров в могущественную империю, обладающую
колониями на всех континентах, что, разумеется, никак не могло понравиться
владыкам стран материка. Договор был бессрочный, о нем давно забыли, да и
Саккарем с тех пор не раз воевал с Нарлаком. Однако соглашение не расторгали:
почтенный Трайс, досконально изучивший за время своего посольства все
государственные рескрипты, связывавшие между собой шаданат и его страну, точно
знал, что соглашение по-прежнему действительно. Значит, придется помогать. Для
нарлаков данное слово священно, пусть и было дано двадцать десятилетий назад.
- С завтрашнего дня, - Энарек говорил спокойно, но голос его изредка
срывался, - по повелению шада будут взиматься дополнительные налоги. Мы начнем
собирать резервное ополчение и объявим наем чужеземных воинов в армию
Саккарема... Каждый из вас, уважаемые, получит списки указа, заверенные малой
печатью.
Энарек смолк. Даманхур тоже не произносил ни слова. В традициях
мельсинских приемов столь долгая пауза означала: пришло время задавать вопросы.
Но не саккаремцам, а послам, желающим прояснить для себя состояние дел.
Первым, разумеется, вперед выступил сегван - люди с островов бесстрашны
даже перед ликом грозного саккаремского шада. Даманхур чуть заметно кивнул,
позволяя варвару сказать свое слово, и подумал про себя: "Странный человек.
Даже во дворец заявился в своей обычной одежде. Какой интересный обычай -
завязывать бороду в косичку. Смотрится дико..."
- Великий куне, да одарят тебя благословением все боги мира и воитель
Храмн!
- Рокочущему голосу старого сегвана мог бы позавидовать любой из глашатаев
Мельсины. - Я что хочу сказать... Купцов, значит, тоже поборами обложат?
Сегванские фарманы, торгующие в Мельсине, и так отдают с каждого золотого щади
две гепты в казну! Мы не жалуемся, раз таков закон. Сегваны чтят закон. Мы,
конечно...
- Я понял твои речи, - поднял руку Энарек, прекрасно зная, что если сегван
заведет разговор о деньгах, налогах или товарах, то не остановится до захода
солнца. - Налоги для содержания войска обязаны платить все. Иноземные купцы в
том числе. Это обеспечит вашу неприкосновенность в Саккареме. Я ответил на твой
вопрос?
- Разорение, - буркнул в седые усы Эйвинд-фарман и отступил назад, добавив
едва слышно: - Они, значит, год или два воевать будут, а мы за это плати?
Тотчас раздался резкий скрипучий голос сиятельного эрла Трайса. Он, в
отличие от Эйвинда, не прорывался вперед, расталкивая локтями соседей. Посол
даже на шада не смотрел, рассеянно уставившись себе под ноги.
- Приветствую солнцеликого от имени кенига Нарлака... Насколько мне
ведомо, мергейты бьются с Саккаремом уже не менее трех седмиц. Могу ли я
смиренно просить объяснений - отчего указ об объявлении войны вышел только
сегодня? Неужели положение настолько осложнилось, что Золотой Трон Мельсины
опасается отдать степнякам коренные земли государства и не справиться с
нашествием собственными силами? Однако я подтверждаю: мой кениг исполнит все
обязательства перед шаданатом, принятые нашими предками.
Трайс мог сколько угодно раздавать громкие обещания и ссылаться на
предков. Нарлак слишком далеко, пока вести дойдут до столицы, пока кениг
соберет эрлов, танов и ополчение рыцарей, пока оно доберется через пустыни
Халисуна к саккаремским рубежам... Уже и война, наверное, закончится.
- Шад с благодарностью относится к твоим словам, - не замедлил ответить
]нарек, пытаясь не обращать внимания на откровенно заскучавшего Даманхура,
который, как и сам эрл Трайс, понимал, что союз с Нарлаком - пустой звук. - И
ты во многом прав, владетельный господин Трайс. Угроза перестала быть
отдаленной. Два дня назад мергейты тремя крупными армиями вторглись в коренной
Саккарем, преодолев горы Кух-Бенан, и...- Энарек запнулся,- и уничтожили корпус
десятитысячника Эль-Калиба. Сам светлейший Эль-Калиб пленен, а затем казнен
дикарями с полуночи. Кроме того, нам известно, что два туме-на мергейтов
готовятся к переправе через Дийялу в Тадж аль-Саккарем.
- Как?! - забыв, что дейвани еще не закончил разговор с послом нарлакской
державы, не сдержался молодой нардарец Хенрик Лаур. - Междуречье? Там же всего
двадцать семь лиг до границы Нардара! Три конных перехода! Почему нам никто
ничего не сказал?!
- Уверяю, в нашем молчании не крылось злого умысла, - грустно улыбнулся
Энарек, видя горячность юного представителя нардарской правящей династии. -
Лишь сегодня гонец принес нам вести об ужасах, происходящих к полуночи от
Мельсины. Такой войны еще не было...
- Что кроется за твоими последними словами? - без предисловий вступил в
беседу величественный посол Аррантиады. Складки его тоги колыхнулись, заиграла
на свету красно-золотая, с волнообразным рисунком оторочка просторного одеяния.
- Война всегда война, бранное ремесло сопровождается великими бедствиями как
для простого народа, так и для правителей. Чего же необычного на сей раз?
- Необычного? - тихо переспросил Энарек. - Вы спрашиваете о необычном,
благородный Гермед? Никогда, со времен падения Небесной горы и Темных Лет,
земли нашего мира не видели подобных ужасов! Мергейты, которые по сути своей
народ отнюдь не злобный, творят на захваченных землях невероятное... Мы не
знаем, что послужило причиной их необузданной ярости. Боюсь, сей народ ныне
обуян... обуян... я не знаю! Это бешенство, сумасшествие, кровавое
помешательство!
Аррант округлил глаза и осторожно поинтересовался:
- Так что именно случилось?
* * *
За четыре дня, предшествовавших совету во дворце саккаремского шада, одна
из крепостей на Кух-Бенане, оборонявшая проходы через перевал в глубину страны,
сдалась на милость степняков. Тысячник, командовавший укреплением Гуджехар,
решил, что бесполезно сопротивляться столь гигантской армии мергейтов. Гарнизон
Гуджехара сложил оружие и впустил врага в крепость. Все саккаремские воины были
тотчас вырезаны, остальное население согнали в главную башню, которую затем
подожгли.
Вдоль дороги, ведущей через плодородную долину Табесин к переправам на
реке Дийяле, степной десятитысячник-туменчи Цурсог выставил пятьсот шестьдесят
три кола, на которых казнили не только землевладельцев, воинов или чиновников
шада, но и женщин с детьми. Мергейты хватали всех, кто попадался на глаза.
В своем лагере, разбитом уже за Кух-Бенаном, хаган Гурцат, сидя на белой
кошме, бесстрастно взирал, как подчиненные ему нукеры из тысячи Непобедимых
приносят добычу своему владыке. Перед шелковым шатром хагана поднимались кучки
золота, цветных камней, изысканных украшений, дорогих тканей... Гурцат приказал
выбросить сокровища в реку, дабы не обременять себя и свое войско лишней
тяжестью. Когда лагерь был снят и тумены ушли дальше на полдень, возле места,
где стоял шатер хагана, осталась лишь огромная пирамида из человеческих голов -
памятник победы мергейтов.
На следующий день Гурцат повелел своим туменчи донести до войска слова
хагана:
- Каждый нукер, десятник, сотник или тысячник не должен брать лишнюю
добычу, обременяющую коня и всадника, оставляя ее на месте. Для нас ценна лишь
чистая земля, а посему мергейты очистят ее от дурного племени и всего, что
ненавистно Заоблачным, - поселения сжигать, мужчин убивать всех до единого,
равно как и детей мужского пола, женщин старше двадцати лет убивать, старцев
убивать! В том воля Заоблачных, открытая мне.
Когда Гурцат, как обычно, медленно и невозмутимо говорил это, по правую
руку от него сидел странный человек, отнюдь не мергейт по облику. У него были
соломенные волосы, настороженные большие серые глаза и сильные, покрытые
a"%b+k,( волосками руки. Человек поигрывал завернутым в шелковую ткань
самоцветом и еле заметно грустно улыбался.
После взятия перевалов мергейты за два дня сожгли на землях Саккарема
сорок восемь деревень, четыре города, множество пшеничных и хлопковых полей.
Еще восемь городов степняки держали в осаде, так как поджечь их не удалось, а
мастера-халисунцы еще не справились с постройкой осадных машин.
...В летописях Последней Войны говорилось, что за время похода Гурцата (и
это не считая завоеваний вторгнувшегося в Междуречье корпуса Цурсога) от гор
Кух-Бенан к Мельсине погибло не меньше пятисот тысяч саккаремцев, убитых
бессмысленно и жестоко. Повести доносят до нас такие слова: "Безумие,
охватившее войско Гурцата Великого, шло не от жажды золота, овец или иной
добычи. Его источник крылся не в пределах обитаемого мира, а на его границе.
Там, где скалы подпирают небеса, а недра таят в себе неведомое, враждебное
людям волшебство".
...За день до совета у шада десяток степняков ворвался в храмовую школу
небольшого поселка Джуймент, стоявшего у дороги на Мельсину. Вначале мергейты
пригвоздили стрелами к деревянной стене пожилого учителя-мардиба, затем
кинжалами вспороли животы пятнадцати малолетним ученикам, осквернив кровью
маленький храм Атта-Хаджа, и столь же быстро умчались вдогонку своей сотне,
движущейся к полудню. Никто из степняков даже не подумал смыть с ладоней кровь
в ближайшем ручье.
Черная туча конников застилала зеленые равнины, оставляя за собой угольно-
коричневую землю и скрывавшие небо клубы пыли. То, что не успевали уничтожить
люди, доставалось лошадям. Послушные степные кони с одинаковой жадностью
поедали зерна свежей пшеницы, виноградные листья и просто траву с заливных
лугов.
Степняки вторглись в древние земли Саккарема сразу с трех направлений:
вдоль побережья океана и через два перевала невысоких холмистых гор. Тысячи под
командованием Цурсога пока еще стояли на берегах Дийялы, строя плоты и
дожидаясь приказа от великого хагана. Междуречье, Венец Саккарема, готовилось к
обороне и взывало к милосердию Атта-Хаджа, обрушившего на земли своих верных
детей столь чудовищное бедствие.
Старший и любимый сын Даманхура Абу-Бахр, управитель Дангарской области -
огромного полуострова, вдававшегося в Полуденный океан, - тратил безмерное
количество золота, по приказу отца торопливо создавая армию наемников. В
городской гавани Дангары покачивались длинные ,ладьи сегванов, аррантские
галеры, снекки воинственных, закованных в тяжелые доспехи нарла-ков. Весть о
великой войне на Длинной земле, как иногда именовали Восходный континент, с
быстротой молнии пронеслась по окружающему миру, и каждый, умевший зарабатывать
золото своей силой и мечом, спешил испытать счастья.
Авангард конного степного войска вышел к холмам, на которых возвышалась
гордая Мельсина и откуда уже отчетливо различался блеск ее куполов и крыш, в
двадцать шестой день летнего месяца Речной Выдры 1320 года, считая от падения
Небесной горы.
Командовал бесчисленными тысячами мергейтов не сам Гурцат, а большой
сотник по имени Ховэр. Куда исчез сам повелитель Степи и несколько его
приближенных, а также одна из сотен Непобедимых, никто не знал. В войске
поговаривали, будто хаган, взяв небольшую охрану, спешно уехал на полночь, к
Самоцветным горам.
Корабль шада Даманхура по-прежнему стоял у причала Мельсинского порта.
Солнцеликий не хотел покидать свою столицу.
Часть вторая
ДОРОГА В НИКУДА
Dies irae. dies ilia, soluet saeclum in favilla...
День гнева, тот день, повергнет мир во прах... (лат.)
Глава седьмая СОВЕТНИК ХАГАНА
Да, повелитель, ты верно поступил, вняв моему совету. Великое царство,
созидаемое в эти дни, непременно потребует надежного и разумного управления.
Kюбимый сын Заоблачных обязан знать, что происходит в каждой вотчине.
- Как ты сказал? Вотч?.. Это нардарское слово?
- Истинно, владыка. На язык мергейтов оно переводится как "улус". Привыкай
к иноземным словам. Простые люди скорее примут тебя повелителем, если ты...
- Когда я стану повелителем, не останется никаких иноземных языков. Все
земли будут слышать одно лишь наречие Вечной Степи. И меня не интересуют твои
"простые люди". Те, кого Заоблачные пощадят от нашего гнева, станут рабами моих
нукеров, а каждый нукер - ханом. Уходи. Сейчас я не хочу с тобой говорить.
- Как будет угодно повелителю.
Светловолосый, довольно молодой человек, казавшийся в степной войлочной
юрте совершенно посторонним созданием, коснулся лбом пола, пятясь, отступил к
выходу из палатки и, миновав четверку нукеров из Непобедимой тысячи, охранявших
покой хагана, выбрался под звездное небо.
"День ото дня разговаривать с ним становится все труднее, - подумал
человек, шагая к шелковой темно-синей палатке, в ночи казавшейся непроглядно-
черной. Походный домик значительно отличался от круглых юрт мергейтов - высокий
шатер держался на шесте, воздвигнутом в центре и подпиравшем шелестящую крышу
из ткани, да на десятке веревок-растяжек, привязанных ко вбитым в землю
колышкам. - Безусловно, советы он пока выслушивает, но я никак не могу понять,
каким образом он умудряется извращать и выворачивать наизнанку самые разумные и
принятые во всех землях мира вещи? Внешнее величие растет, а на деле все
становится еще хуже..."
Развязав толстые плетеные шнурки, стягивавшие полог небольшого шатра, он
нырнул внутрь, нашарил на поясе огниво, споткнувшись о валявшуюся на ковре
подушку, дотянулся до масляной лампы, поставил ее перед собой на складной
столик и высек искру. Фитилек затеплился, разгораясь.
В шатре царила самая что ни на есть походная обстановка. Два ковра,
несколько небольших жестких подушек, набитых конским волосом, сундучок и, что
было невиданно у мергейтов, - легкая деревянная мебель, моментально
разбирающаяся или собирающаяся. Предметов набиралось не ахти: стол с тонкой
крышкой красного дерева да табурет с сиденьем из прочной грубой холстины. В
углублениях, специально вырезанных мастером в столешнице, покоились две
чернильницы и серебряный стаканчик с перьями.
Теперь, при колеблющемся свете лампы, можно было бы хорошо рассмотреть
человека, недавно вышедшего из белой юрты великого хагана Степи Гурцата. На вид
ему не дашь больше тридцати пяти лет, лицо совсем не похоже на скуластые
физиономии степняков или смуглые темноглазые лица саккаремцев. Скорее всего,
нардарец, нарлак или, в крайнем случае, сегван. Благородный нос с горбинкой,
светлые водянистые глаза (как раз такие именуются рыбьими или белыми), длинные
соломенные волосы, увязанные сзади плетеным кожаным ремешком в падающий на
плечи хвост. Взгляд не поймешь какой - надменный ли, грустный или
настороженный.
Отбросив носком сапога подушки, человек прошел к маленькому, окованному
тонкими полосками светлого железа ящику, покопался в кошельке и, вытащив ключ,
щелкнул замочком. Недра сундука не таили ничего особенного - десяток
пергаментных и папирусных свитков, уложенные в особые отделения серебряные
амулеты странного вида (какие за бесценок продаются на любом рынке мира),
небольшая старинная книжица в потертой зеленоватой обложке и два толстых,
переплетенных в крашенную синим свиную кожу тома. Один полностью, от первой
страницы до последней, исписан мелким бисерным почерком.
Хозяин палатки вытащил верхнюю книгу, запер сундук и преспокойно уселся за
стол, придвинув поближе глиняную лампу. Его тонкие, изящные пальцы, похожие на
женские, пролистали чистые страницы, которых в фолианте насчитывалось еще очень
много. Взгляд остановился на открывшемся первом листе. Изображенный крупными,
изящно вырисованными буквами стиля, называемого на закате минускул, там
красовался заголовок:
"Синяя Хроника. Начато в первый день лета 1320 года от падения Небесной
горы, от сотворения мира же - 6102. Составил Драйбен Лаур-Хельк, некогда эрл
Кешта, что в Нардаре".
- Был эрл, да весь вышел, - проворчал человек на нардарском языке,
непонятно к кому обращаясь -к самому себе или к книге. - А теперь? Смех один...
Qоветник, больше напоминающий слугу! Единственное, что сохранил, - имя. Да,
впрочем, кому оно здесь нужно, кроме меня самого? Проклятым степнякам не
заявишь: "Я, владетельный эрл, носитель серебряной короны с тремя зубцами,
родич царствующей династии Нардара, указую вам, смердам..." Тьфу! У меня нет
овец, табуна лошадей, я вовсе не глава рода и не владею улусом. Следовательно,
Драйбен из Кешта - никто.
Он еще раз сплюнул и раскрыл рукопись на недописанной странице. Последние
слова, занесенные Драйбеном только вчера вечером, гласили:
"Миновав разоренную войной долину Табесин, наш отряд приблизился к
полуденным отрогам Самоцветных гор. Командир охранной сотни Менгу выбрал место
для двухдневной стоянки в безымянном межгорье на берегу речки, видимо служащей
притоком Дийялы. Мой камень по-прежнему ведет себя изумительно, по мере
приближения к Логову сила его возрастает. Я начинаю всерьез бояться..."
Драйбен поморщился, потер зарастающий щетиной подбородок, мельком подумав
о том, что утром следовало бы побриться, извлек из-за голенища небольшой ножик
с деревянной резной рукоятью и наскоро очинил несколько перьев. Бутылочки с
бесценными чернилами из красящей жидкости каракатиц пока еще были полны.
Нардарец вздохнул, задумчиво почесал переносицу, и вот перо вновь
заскрипело по тонкому, самому лучшему пергаменту:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг