минуты телега, действительно, как шлюпка по волнам, закачалась по ухабам.
Инженер ползал по телеге, чтобы сохранить равновесие. Кузьма аккуратно
предупреждал об опасных местах. "А теперь, товарищ, забери вправо, -
говорил обычно Кузьма, - здесь колдобина".
Вскоре седок приспособился и к этим испытаниям, он начал тихонько
насвистывать, болтать ногами, смотреть вниз на две глубокие колеи - щели,
протертые колесами в липкой земле. Щели были действительно глубокими,
местами очень ровными, они доходили до самых осей телеги. Тут голова
инженера от безделья разработала грандиозный проект, как легко и экономно
разрезать земной шар, как арбуз, на три части. Для этого нужно раздать
окрестным колхозникам тонкие, высокие колеса... Проект - и сам инженер это
понимал - пустой, никчемный, но голова как-то сама продолжала
разрабатывать детали, заботиться о том, чтобы разрезанные части были
равные, чтобы было, как говорится, сделано на совесть.
Вот здесь-то и получилась неприятная история, благодаря которой молодой
научный сотрудник так и не оправдал многих чаяний и только смутил умы.
Подъезжали они к Большим Лужам. За поселком действительно раскинулась
огромная лужа. То ли здесь в прошлом выбирали грунт, глину для домашнего
обихода, то ли какой-то пруд со временем загрязнился до безобразия, только
после дождей лужа эта заливала проселочную дорогу. Телега резко качнулась,
инженер секунды две помахал руками и ласточкой полетел далеко в грязь.
Первое время он отчаянно барахтался, но, вероятно, сильно увязли ноги,
устал и стоял по грудь в грязи, задумчиво, словно приводил в исполнение
свой проект о разделении земного шара на три части. Кучер Кузьма
растерялся, он судорожно шарил в телеге, искал веревку. Раза три снимал
фуражку, чесал плешь и наконец объявил, что проклятая, наверно, вытряслась.
На минуту все стихло, когда огромный рыжий дядя из собравшейся на месте
происшествия толпы крикнул с забора Кузьме: "Мымра, отвяжи вожжи!"
Все смолкло. Действительно, это так просто. Кузьма, видимо, тоже
сконфузился. Он медленно, нехотя подошел к лошади, как бы говоря, что все
равно, смотрите, ничего не получится. А рыжий дядя непрерывно важничал,
поплевывая семечки, кричал и обидно командовал.
Все увлеклись поединком Кузьмы и рыжего, и, когда вожжи были отвязаны,
никто не заметил, как голова инженера скрылась под водой. Кузьма все же
закинул вожжи на место, где раньше маячила голова, показывая этим, что,
как он и ожидал, ничего из этого не вышло.
Удивительно, что дальнейшие двухчасовые поиски с баграми тоже не дали
никаких результатов, инженер исчез бесследно.
Пожалели утопшего и стали расходиться. Уехал и Кузьма.
Тут еще некто Авдотья Терехова завладела вниманием толпы. Она подняла
дикий крик, но из ее слов мало что можно было понять: она шла по ту
сторону плетня с полными ведрами на коромыслах и вдруг заметила диковинной
длины остроносые ботинки. Развевающийся черный плащ на ярко-красной
подкладке временами открывал "тонюсенькие ножки, как у француза". Но,
когда Авдотья подняла глаза, она вскрикнула: "С нами крестная сила" -
бросила ведра с водой. По ее словам, из-под шляпы "француза" виднелось не
лицо, а, "истинный бог, кринка из-под молока". Это было так страшно, что у
ней сердце сразу остановилось. А "француз" будто бы мгновенно растаял, как
облако, или провалился сквозь землю.
Приближаясь к Пухтинскому сельсовету, Кузьма чувствовал себя неважно. Не
то чтоб он считал себя очень виноватым в чем-то, а все же неприятно, и
разговоров не избежать.
Скажут; "Кузьма, чего же ты смотрел?" Скажут: "Кузьма, что же ты..."
- Кузьма, - окликнул кто-то. Кузьма вздрогнул и обернулся. Перед ним
кто-то стоял и держал в руках фуражку, доверху набитую мелкими желтыми
яблоками.
- Что, Кузьма, не узнал?
- Кабудь нет.
На всякий случай кучер приветливо улыбнулся и остановил лошадь.
- Меня ж ты вез со станции.
Кузьма беспомощно посмотрел по сторонам.
- Все могеть быть... - холодно ответил он и хотел тронуть лошадь. Новый
знакомый бросил яблоки в телегу и надел фуражку. Тут Кузьма признал
утопшего инженера. Инженер рассказал историю, в которой Кузьма, конечно,
ни одному слову не поверил.
Будто, как только Кузьма пошел отвязывать вожжи, инженер почувствовал
сильный толчок снизу вверх и будто его с силой выбросило под самые облака
("за что купил, за то и продаю", - говорил Кузьма), и что он будто таким
образом пролетел километров пять-шесть и снизился у самого Пухтинского
шоссе. И будто под облаками мимо него пролетел какой-то гражданин в
длинном черном плаще на ярко-красной подкладке и, поравнявшись с ним,
вежливо поздоровался, приложив к шляпе два пальца. Инженер очень хвастался
тем, что совсем не растерялся, хладнокровно расправил свой плащ и на нем,
как на парашюте, спустился вниз.
Кузьма-то хорошо знал, что плащ пассажира все время лежал в телеге, но
вежливо ухмылялся и, довольный, колотил себя по сапогам кнутовищем.
"Ври, ври, - думал Кузьма, - ври, хороший человек, сколько тебе угодно,
мне лучше - за утопленника не отвечать".
Андрюша буквально засыпал кучера разными вопросами, часто не слушая
ответа. Спросил, в частности, не появлялись ли в округе какие-либо новые
источники. Внимательно осмотрел ближайший родничок. Ложе родника было
бурого цвета. "Железистый источник, - мелькнуло в голове у Андрюши, -
может, большие залежи железняка. Может, и здесь повезет". Для геолога
главное - везение, вспомнил Андрюша кем-то сказанную фразу. В сознании
как-то само собой складывалось объяснение исчезновения Орловки.
Орловка была - была. Это факт. Орловки нет - нет. Это факт. Куда могла
деваться Орловка? Единственное объяснение - образовался грандиозный
провал, куда и опустилась Орловка. Потом под действием тех же сил провал
закрылся. Все совершенно логично, торжествовал Андрюша, и всякое другое
объяснение исключено".
Было далеко за полночь, когда доктор предложил прекратить "бдение".
- Шахразада, пора, пора спать, - говорил доктор, спешно разбирая свою
постель.
- А от вас, журналист, большего я и не ожидал. Вы ударились, согласно
природе вашей профессии, в сенсации... Исчез целиком поселок Орловка... -
Доктор пожал плечами. - Гоголь еще мог так писать!.. Здесь же, казалось
бы, научная фантастика, а не бред... Просто, извините, это газетная утка,
за которую должно в конце концов влететь репортеру. Я не представляю, как
мы выскочим из всего этого, - ворчал доктор. - Я бы сказал, это
безответственная фантазия.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Вечером, когда в купе собрались все авторы, выяснилось, что никто из
присутствующих не знает, как вести рассказ дальше.
- У нас вырос такой хвост событий, что мы не знаем, что с ним делать, -
резюмировал ситуацию доктор.
- Знаете, а я соскучилась по Ивану Ивановичу, - между прочим, сказала
Валя, - хорошо бы его снова отыскать, и, может быть, он подскажет
направление рассказа. У нас есть специалист по Ивану Ивановичу: его
коллега Иван Алексеевич.
Иван Алексеевич отнекивался и лишь после долгих уговоров стал поправлять
галстук, аккуратно застегиваться на все пуговицы, готовиться к рассказу.
"В пятницу,- начал Иван Алексеевич,- во время вечерней смены, директор
школы сидел в своем кабинете и хмуро просматривал циркуляры Наркомата, от
которых всегда ждал какого-то подвоха.
Циркуляр был совсем обыкновенный, казалось бы, и нет повода для
какого-либо беспокойства, а директор нервничал. Перечитывая в пятый раз
циркуляр, директор заметил, что источник беспокойства находится во вне, а
именно, в соседней комнате, откуда слышался голос, похожий на голос Ивана
Ивановича.
Голос будил не очень осознанные, но неприятные воспоминания, что, должно
быть, и создавало угнетенное настроение.
Сквозь щель неплотно закрытой двери можно было действительно увидеть Ивана
Ивановича в шляпе на затылке. Иван Иванович со свойственной ему несколько
развязной манерой сидел на столе и болтал ногами.
- Вы спрашиваете, откуда я? - слышал директор его голос. - Прямехонько с
Марса, еле выбрался, право. Как будто культурные существа, а как бандиты
хватают человека посреди белого дня, - гремел Иван Иванович. - Но не на
такого напали! Я устроил там грандиозный скандал этому главному, в черном
плаще на красной подкладке. Говорю: "Безобразие, я этого дела так не
оставлю!" Видимо, перетрусил и отпустил, - удовлетворенно заключил свою по
обыкновению неясную речь Иван Иванович и направился к кабинету директора.
Директор уже принял решение стоять твердо и не сдаваться.
- Ну, вот и я, - сказал Иван Иванович.
- И что же? - сухо спросил директор, не отрывая глаз от циркуляра.
- Как - и что же?.. Пришел на занятия, и все.
- Но ваше место занято, у нас другой биолог.
Директор по-прежнему читал циркуляр.
- А как же я? - повысил голос Иван Иванович.
- Ничего не знаю, - холодно ответил директор. - Вы умерли, и, согласно
объявлению в газете, - директор сунул в газетную вырезку пальцем, - и,
согласно бухгалтерской записи, вашей семье оказана помощь... денежная. Не
могу входить в ваши семейные дела и выслушивать объяснения, - директор
хотел считать разговор оконченным.
- Через четырнадцать минут начало урока, и я просто пойду в свой класс, -
Иван Иванович был полон решимости.
Директор встал и, как бы загораживая выход, приготовился к столь же
решительным действиям.
- Я не могу допустить, - сказал директор запальчиво, - чтобы в моей школе
преподавали покойники. Это же скандал, если человек, которого хоронил весь
город, вдруг публично появляется на уроке. Нет, нет, я не могу вам
доверить воспитание юношества.
- Ну какой же я покойник? Я - Иван Иванович, стою перед вами, - Иван
Иванович перешел на мирный, почти просительный тон.
- Все равно, - упрямо повторял директор. - Все равно.
- Как все равно? Я же живой!
- Все равно. Вы, может быть, живой биологически, - нашелся директор, - но
в общественном смысле - вы умерли.
Довольный тем, что наконец нашел удачную формулировку, директор смягчился
и даже задумался над судьбой Ивана Ивановича.
- Могу посоветовать вам только одно, - раздумывая, сказал директор, -
поезжайте в Воронеж и возьмите новое назначение в другой уезд, где вас не
знают.
Во время разговора Иван Иванович храбрился, но постепенно чувство какой-то
неосознанной вины стало его охватывать, он потерял былую уверенность и был
склонен последовать совету директора.
В Воронеже Иван Иванович быстро договорился о назначении, пришел в
благодушное настроение, и тут дернула его нелегкая рассказать инспекторам,
отдыхавшим за стаканом чая, свою историю. Инспектора переглянулись, и Иван
Иванович увидел, как его почти готовое, но еще не подписанное назначение
накрылось ладонью инспектора, отодвинулось к краю стола, а затем исчезло в
боковом ящике.
- Что касается назначения, - сказал инспектор, - то с этим делом придется
несколько подождать. Но если Ивану Ивановичу понадобится какая-либо
помощь, там лечение, что ли, безусловно, можно организовать.
Иван Иванович пришел в бешенство. Он поносил директора школы, угрожал
инспекторам, грозился оторвать уши ослоухому. Кончилось дело тем, что в
карете "Скорой помощи" Ивана Ивановича отправили в буйное отделение
загородной больницы. Врач больницы в который раз со скучным видом слушал
рассказ Ивана Ивановича о его злоключениях.
Появление Ивана Ивановича несколько ослабило беспокойные толки в районе.
Правда, оставался неясный случай с Орловкой. Но здравомыслящие люди
заметно успокоились. "И с Орловкой, - они говорили, - как-нибудь
образуется. Вот на что, казалось бы, странный случай с Иваном Ивановичем,
а в конце концов оказалось просто: человек был не в своем уме, и все".
- И все, - повторил доктор, - час ночи, Шахразаде пора прекратить
дозволенные речи.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
На следующее утро доктор сказал:
- Ну что же, положение прояснилось, - Орловка на Марсе, профессор с
сотрудниками на Марсе. Как они туда попали, не знаю. Тут журналист по
легкомыслию впутал нас в эту историю. Начинаются технические вопросы, это
уже по вашей части, Алексей Никанорович. Как-то вывозите, выкручивайтесь!
"Петр Николаевич, - продолжал рассказ инженер, - проснулся, как обычно,
рано. Светящийся циферблат будильника показывал шесть часов. В спальне
было сумрачно. Тяжелые шторы пропускала мало света. Петр Николаевич лежал
в думал. Ему захотелось сделать оценку одной идеи немедленно, и он, надев
халат, отправился в кабинет, сел за стол в углубился в работу.
Его размышления прервало внезапное появление Юры. Петр Николаевич впервые
видел своего молодого сотрудника в таком состоянии внутреннего возбуждения.
- Петр Николаевич, вы меня извините, я буду говорить странные вещи, -
медленно произнес Юра.
Петр Николаевич с интересом наблюдал за Юрием. Видимо, тому пришла в
голову поразившая его мысль, которую он, конечно, считает гениальной.
Недаром он вчера как-то неожиданно появился на даче. Как знакомо это ни с
чем не сравнимое ощущение радости открытия! Затем, конечно, разочарование,
как правило, но иногда...
- Вы, Юра, получили какой-нибудь необычный результат н смущены, - мягко
спросил Петр Николаевич, - не так ли? Видите, Юра, никогда не надо
смущаться необычностью результата, не надо его отбрасывать по признаку
необычайности. Надо только тщательно проверить путь, по которому вы шли...
Надежность вывода, надежность вывода...
Петр Николаевич улыбается, ясно, что он хочет рассказать забавную вещь.
- Что было бы с наукой, - Петр Николаевич кивнул головой на книжные полки,
- что было бы с наукой, если бы люди боялись необычайных выводов, Юра?
Разве обычны выводы Эйнштейна и Минковского о связи пространства и времени?
Юра любил беседовать с Петром Николаевичем на такие общие темы. Рождалось
столько мыслей. По-новому освещались привычные проблемы. Появлялось
сильное желание сделать что-то большое, значительное.
А сейчас Юра стоит скучный и ждет с нетерпением, когда профессор кончат
свою речь. Слова кажутся бледными, ненужными. Немного досадно, что умный
человек говорит с таким значительным видом, в сущности, трафаретные вещи.
- Петр Николаевич, я проснулся ночью, вышел на улицу и увидел странное
небо, странное расположение звезд, - сказал Юра. - Меня поразили Луны -
это в точности спутники Марса. Как только рассвело, я вышел из дачи. За
дачными участками начиналась бесконечная пустыня красноватых песков...
Петр Николаевич понимал отдельные слова, которые произносил Юра, но они
как-то не складывались в целое, и он растерянно слушал...
В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в комнату влетел озабоченный
Иван Иванович.
Иван Иванович когда-то был неудачным аспирантом Петра Николаевича. Петр
Николаевич до сих пор не мог простить себе, как за внешней деловитостью,
которая, в сущности, была простой суетливостью, он не заметил бездарности.
Эта суетливость иногда до такой степени раздражала профессора, что Петр
Николаевич почувствовал большое облегчение, когда отделался от
великовозрастного молодого ученого.
И вот опять Иван Иванович. Профессор недовольно поморщился, а Иван
Иванович уже привычно засуетился:
- Рад вас видеть, Петр Николаевич, на этой мрачной планете. Вот не
ожидал... А что я ожидал? Был у меня жестокий сердечный приступ, в
среду... Так... Утром в четверг пришел Владимир Константинович, врач.
Послушал меня и говорит про себя: "Крышка, пить надо меньше". И громко так
на всю комнату (у нас комната большая - вот эти и та будут вместе):
"Умер..." Вот, думаю, дурак старый - здесь же дети, жена. А ни
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг