Сначала копать было трудно, мешали трава и корни, потом стало легче. Я
выкопал яму и пошел в дом, взял покрывало на стуле, где любил сидеть Вася,
- завернул кота в плотную ткань и понес к обрыву. По дороге останавливался,
нечем было дышать, я стоял, прижав Васю к груди, и ждал. Наконец добрался
до места, опустил сверток в яму и стал закапывать. Особенно трудно бросить
землю прямо на тело. Мне казалось, что Вася вздрагивает, как будто
просыпается от прикосновения руки, и что ему тяжело и душно, а душно было
мне, и я ничего не видел от слез. Когда земля падает на слой земли уже не
так страшно. Я закопал яму, уплотнил землю, а сверху положил куски дерна с
жухлой травой. Трава эта только кажется мертвой, а придет весна, и она
вырастет снова.
Я вернулся к дому и закрыл поплотней дверь. Теперь мне нужно приходить
сюда, чтобы Васины старания не пропали даром - ведь брошенные дома тут же
начинают разваливаться... Я шел и думал: как сказать Ларисе?.. Нет, не
могу... и не поймет она эту историю с домом, которая так трогала меня,
пусть надеется, что Вася вернется. Мне вдруг показалось, что стоит
обернуться - и я увижу черную фигурку на крыше... Но я вспомнил тяжесть
свертка, сухой плеск падающей земли и ускорил шаг, чтобы уйти от притяжения
этого места.
Ларисе ничего не сказал, а вот с Блясом поделился, пусть и он пожалеет
кота. Васе это, конечно, ни к чему, это мы боимся смерти одинокой и
молчаливой... Романа история тронула "надо же... кот... А ведь и у меня там
дом остался..." Он был деревенским человеком, а они свой дом помнят, это
вам не клетка в клетке, как у горожан. Насчет Васи решили молчать, не такой
человек Лариса, чтобы перестать надеяться. Недели через две кто-то сказал
ей в деревне, что видели двух цыганок с черным котом, они направлялись в
райцентр на базар. Лариса ездила туда - в самом деле, цыганки были, правда,
без кота. Но она повеселела - значит, Вася убежал и где-то недалеко, и не
такой он кот, чтобы пропасть, наверняка вернется, они ведь издалека
возвращаются...
После печального дня Васиной смерти тихое равновесие в природе
нарушилось - подули ветры, зашуршали дожди, и стало ясно, что осень
кончается.
Конец осени
Осень начиналась с приема у Ларисы, а кончалась она подготовкой к
зиме. Обнаружилось, что среди множества исходящих от ЖЭКа распоряжений не
было самого важного - как нам готовиться. И мы взялись за дело сами, как
умели, потому что знали - зима придет, хочет этого начальство или нет.
Такова дерзость природы, дурной пример для тех, кто просто хочет жить, не
рассчитывая на грядущее счастье. ЖЭКовцев самовольная смена времен года,
конечно, расстраивала, тем более - зима, время скудное, бесплодное,
десятины собраны, ниоткуда ничего не возьмется, не прибавится... и хлопот
много - отчет! а значит, пора за дело приниматься: ЛЧК на носу... В
райцентровской газете печатали красными буквами - "распоясались черные
тунеядцы", "поле огрызается" и "кто съел мясо?" - и с недельным опозданием
привозили к нам.
Теперь предстояло запастись разной едой. Пищу странную и особенную
лучше всех готовила Лариса, а вот нашу, простую и надежную - Мария с Анной.
Бляс тоже умел, но не любил возиться, и ничего, кроме свинины, не
признавал, зато по части приготовления мяса никто с ним не мог спорить...
Пришло время квасить капусту. Долго спорили, полукочанами или не
полукочанами и класть ли яблоки. В конце концов решили, что полукочаны,
слоя два на бочку, положить стоит, яблоки никому не нужны и портят вкус, а
вот морковь обязательно надо: натереть на крупной терке, и побольше, чтобы
капуста выглядела веселой - в оранжево-красную крапинку, и добавить тмину,
а как же... других пряностей ни в коем случае не "ложить", а тмин просто
необходимо положить. Тмин, как всегда, нашелся у запасливого Аугуста. В
деле участвовали все, но главной была Мария.
- Смотри, соли не переложи, - волновался Бляс.
- Да знаю, знаю, - отмахивалась Мария, - вот пристал... - Но и она
волновалась.
Бочки парили, потом брали хлебный мякиш, свежий, и промазывали им дно
и углы, тщательно, как замазкой. Теперь все будет как надо... Резали,
солили, растирали руками, закладывали слой за слоем, полукочаны аккуратно
засыпали резаной капустой и утрамбовывали. Получилось две бочки по сотне
килограммов - на весь подъезд. Прибегал даже Крылов - давал советы и убегал
к своей истории. Коты смотрели с удивлением - который год! могли бы и
привыкнуть! - брезгливо нюхали капустные листья и удивлялись людской
всеядности. Пришел Артист, просунул нос в дверь, ему дали понюхать
капустный лист, а он его моментально сжевал, видимо, решил всех поразить,
но не до него было... Все беспокоились - "не забудь протыкать..." - и
действительно, пока капуста бродит, нужно выпускать газ, он скапливается у
дна и может испортить вкус. Но Мария ничего не забывала, брала длинную,
отполированную до блеска палку, которая ждала своей работы целый год - и
протыкала - до дна, и в воздухе долго стоял запах метана и других газов,
сопутствующих брожению... А тут вдруг пошли грибы, поздние, как полезли,
как полезли... даже Бляс с Аугустом устали собирать, плюнули - "ну их,
пусть остаются, нам хватит..."
К осени Феликс совсем избаловался - суп перестал есть, а мясо
предпочитал вареное и даже, оказывается, любил жареное. Я думал сначала,
что дело в зубах - ведь старик, и старался для него, а потом увидел как-то,
что он свободно перекусывает мелкие кости... Ну, зажрался кот, еще жарить я
тебе буду... Лариса по-прежнему бегала в деревню - доставала молоко от
особой козы. Антон молоко хвалил, а сам тайком переливал в баночку и
приносил мне, я давал Феликсу. И вареное мясо коту в конце концов надоело,
он требовал только молока, стал задумчив, шерсть у него к осени отросла,
потяжелела, и он раздобрел - ходил важно, спокойно, по лестнице поднимался
не спеша. Если вкусная еда не давала покоя, то он закапывал ее - деловито
ходил вокруг миски и скреб лапой линолеум... после этого спокойно уходил.
Но от рыбы никогда не отказывался - с размаху выбивал ее когтистой лапой у
меня из рук и тащил в угол. Он делал это с шиком и очень резко: как я ни
пробовал отдернуть руку, чтобы он промахнулся, ничего не получалось - он
настигал добычу...
Но как сытно ни ел мой друг, спускаясь с лестницы, он не мог не
заглянуть в ведро с отбросами и часто залезал в него так, что виднелся
только хвост. Он не обращал внимания на мои уговоры и шипение в ночной
тишине, и мне приходилось не очень вежливо извлекать его из ведра и
выпроваживать на улицу...
К зиме вокруг нас стали собираться коты, которых я не знал. Летом они
кормились на полях, у магазина, а были и перебежчики, которые жили то в
ЖЭКе, то у нас, но это были светлые, в ЖЭКе черных не держали... Пришел
большой, тигровой масти кот Маркиз, с бандитской рожей и неприятными
замашками. Он где-то отрастил огромное брюхо, которое при ходьбе колыхалось
из стороны в сторону. Маркиз вел себя нагло, и Феликсу пришлось поставить
его на место. Он сделал это так же, как с Серым. Маркиз ходил кругами,
вопил, раздувался до невероятных размеров, но под давлением взгляда черного
кота слинял и выше второго этажа с тех пор не поднимался. Но и здесь, на
ступеньках между вторым и первым, он как-то столкнулся с Крисом, и тот
жутко избил толстяка. Напрасно, вырвавшись из подъезда, Маркиз надеялся
улизнуть - не было кота быстрей Криса, - он гнал Маркиза по всем улицам
города... Но на следующий день Маркиз появился снова, вел себя скромно и
был прощен: получил разрешение жить в соседнем подъезде, и Лариса приносила
ему еду... Появилась трехцветная кошечка и привлекла всеобщее внимание.
Если Маркиз был чернопятенным с натяжкой - все зависело от установок,
которые менялись каждый год, то трехцветка определенно была в числе
запрещенных. Ее тоже кормила Лариса, а наверх ей пробиться не удавалось -
Люська как бешеная накидывалась на нее и преследовала по всем этажам...
Пришел очень красивый голубовато-серый кот, его так и звали Голубым или
Голубчиком. Он как-то сразу определился к Блясу и спал и ел у него. Этих
знали по прежним годам, но были и такие, которых раньше никто не видел, и
даже два черных котенка прибежали и остались. Коты шли на тепло, кончилась
осень, кончилась... И они шли навстречу опасности, потому что в трубах, в
оврагах их никто бы не нашел. Гертруда знал, когда устраивать облаву. Он
грозился установить в доме импортный прибор, который ожидали со дня на
день, чтобы сигнализировал в ЖЭК о состоянии дел. Бляс говорил, что
разобьет эту штуку, но котометра пока не было...
Теперь у нас были и грибы, и капуста, и картошка, и свинина... и окна
законопатили, и щели, дыры забили, заделали, как могли, так что, можно
сказать, к зиме подготовились. В завершение подготовки Бляс с Аугустом
сгоняли в райцентр и притащили огромную, литров двадцать, бутыль
пустырника. На все расспросы - как удалось? - Аугуст отмалчивался, а Бляс
таинственно ухмылялся. Они привезли новости - опять что-то готовилось. То
ли из советов решили сделать комитеты, то ли из комитетов - советы, то ли
запретить базары, то ли разрешить, то ли воспитать хозяина без
собственности, то ли вырастить собственность без хозяина... Никто толком не
знал ничего, но такие слухи всегда предшествовали неурядицам. И все-таки мы
упрямо надеялись, что причинение новых благ минует нас - и зиму как-нибудь
переживем...
6. ЗИМНИЕ ТРЕВОГИ
Болезнь
Время подступало суматошное и тревожное - кальмары, потом облава... А
может, сначала облава? Говорили, что и так бывало... И - надо же! в такой
неподходящий момент я заболел. Простудился, что поделаешь... Нет, бывает,
вдребезги простужен, а все-таки не болен, держишься, и даже появляется
особая энергия - то ли от ощущения тепла в руках и ногах, сопутствующего
простуде, то ли от внутреннего сопротивления болезни. А болезнь - это
болезнь: утром садишься на кровати и чувствуешь - мир повернулся к тебе
другой стороной, воздух прозрачен и странен, звуки другие, и запахи не те,
а голова и все тело в этом новом пространстве - чужие.
Вот в таком состоянии я проснулся как-то утром - зимним, потому что
тепло истощилось, солнце устало, и холод завладел нами. Как он обжигает в
первое утро, когда выходишь в осенней обуви на ослепительный снег...
кажется, что трагедию зимы просто невозможно пережить. По-моему, это вторая
по силе трагедия после заката. Вторая потому, что свет все же пробивается
сквозь сплошную пелену облаков в серые зимние дни, и за двести этих дней
успеваешь даже привыкнуть к холоду и темноте, и скрываешь в груди надежду
на тепло - иначе не выживешь. С детства помню такое вот свое отношение к
зиме. Я легко верил, что предки мои холода не знали, жили у вечно синего
моря, среди апельсиновых рощ. А я жил и состарился на этой суровой земле, и
даже полюбил ее - по-своему, горько и безнадежно... Но что об этом
говорить, вот теперь болею. И в болезни можно найти что-то приятное, а не
только гадость. Мы все спешим, спешим, а ведь ничего хорошего не рождается
раньше срока. Болезнь дает законную остановку. Счастливы дети, которые
болеют, их не так легко сбить на заезженную колею, они оглядываются и
удивляются. А я?.. - А я денек отдохну. Устал, видите ли... Казалось бы,
какие здесь дела? А вот, представьте себе, целый день занят. Во-первых, все
эти коты и собаки не приходят разом к обеду, они звери свободные и едят,
когда проголодаются, каково их кормить? И потом - должен я немного
подработать на мясо и прочую еду? - одни супом, хотя и хорошим, жить
трудно, и значит, я помогаю Блясу и Аугусту, чем могу. А разве не надо
подумать об облаве? - и эта работа вместе с Антоном требует времени. А
вечером явится друг Феликс, с ним надо посидеть в кресле, и накормить его,
и побеседовать... Вот заболел - и все пошло прахом. Ерунда, несколько дней
ничего не изменят. Нет, до вечера полежу, а там придет Феликс. И я лежу и
разглядываю свою квартиру...
Каждая квартира лучше всего понятна из какого-нибудь укромного уголка
и непонятна стоящему посредине комнаты постороннему человеку. В этой
квартире два таких места - кресло у окна и кровать. Вот здесь можно сидеть
и смотреть на фонарь за окном удобно и безопасно... а когда лежишь, то
видишь обе комнаты, и знаешь еще, что за углом коридорчик, там кухня: можно
встать и бесшумно в темноте пойти туда, постоять у окна и пройти обратно,
стараясь не замечать ненадежной выходной двери. Почему эти двери так
ненадежны? Они перестали быть защитой, а ключ - удивительный кусочек
металла - перестал быть тайной... Хорошо, что не скребет, не толкает дверь
"дядя", старый знакомый Коля, губастый юноша с вечно багровыми ушами. А, не
стоит об этом... Историк копается за стеной, но и он мне не нужен.
Отлежусь... Когда лежишь, Феликс иногда прыгает на кровать и нюхает бороду.
Я видел, как Крис и Вася... покойный Вася... столкнувшись, также обнюхивают
друг друга. Как странны, должно быть, им наши гладкие белые руки... а лица?
И еще дружат с нами - до чего терпимые существа... Пожалуй, температура
поднимается... Может, открыть дверь?.. Нет, Коля войдет... кожа на носу у
него, как кожура граната, цвет такой же, и вмятины. Такого же цвета клешня
Анемподиста... ну и уделали его!.. В нем много непосредственного,
удивительно, что он еще живой... Странные бывают сочетания - Анемподист и
Гертруда, Гертруда и Мария, Феликс и Артист... Надо же! Подружились,
встречаются на улице, сидят вместе, отдыхают, потом расходятся... суровый
Феликс и вечно играющий какую-нибудь роль пес... Надо встать, я ведь обещал
написать про Бима, как он ждал тридцать лет...
Я забылся, увидел горбатую линию оврага, перечеркнувшую небо. По линии
идет, взбирается вверх белый кот, дошел до излома, повернул вниз. А голова
где?.. Все расплывается перед глазами, то кажется, что головы две, то ни
одной... Кто это бежит навстречу ему, хвост взметнул - черный хвост.
Феликс, ты?.. Вот встретились два кота, обнюхали друг друга - черный и
белый, спрыгнули с линии, уходят вдаль... Кто там стучит? Это за мной
пришли. Нет, ветка за окном стучит, бьется о стекло. Еще рано... Нет, нет,
нет - я еще жив, еще не написал про Бима... Феликс должен прийти... потом
подвалы... потом облава... потом обвал...
Я снова забылся и увидел тот домик на окраине, но теперь я знал, что
за углом лежит Вася. Нельзя его оставлять... И он действительно там лежал,
спрятав голову в граве, но я чувствовал, что он живой и просто прячется, а
глаз его смотрит не отрываясь на меня. Я нагнулся... и увидел, как из-за
спины надвигается тень... хотел закричать, рванулся в сторону - и
проснулся, в поту, с гулко стучащим сердцем. В дверь кто-то стучал, не так,
как Коля, - бросался всем телом, а деликатно, еле слышно - Антон...
А через полчаса я пил чай с медом, диким, самым полезным, потому что
пчеловоды - бессовестный народ, сами знаете, чем кормят пчел. Потом пришла
Мария, стала ахать и наводить порядок... вот чего мне только не хватало!..
Но я немного ожил, и когда явился друг Феликс, заглянул в окно - никогда не
знаешь, откуда он явится, то я был почти в порядке. И все-таки провалялся
неделю, потом стал выходить на улицу, но долго еще был слаб. Вот так
неудачно началось это темное и тревожное время - зима.
Овраг зашевелился
Говорят, беда не приходит одна, только разделался с болезнью, как
другая неприятность стучит в ворота, на этот раз для всех, и с совершенно
неожиданной стороны. Для нас, людей бесконечных плоских просторов и унылого
ровного горизонта, земля как нищая мать: живем без сытости, но в покое - не
привыкли ждать опасности из глубин. Когда землю стали поглощать трещины и
овраги и проявили себя подземные пустоты, отношение к ней мало изменилось.
Ведь трудно осознать, что мы, как жители гор, прилепились к склону огромной
скалы, а от провала нас отделяет не облако, а тонкий слой земли, может, до
поры и надежный для таких насекомых, как мы, но слабый и неустойчивый под
напором исполинских сил, которые проснулись и действуют... Под нами была
пустота, а перед домом рос и вгрызался в землю овраг.
Почти каждый день я подходил к нему и слушал. Здесь, кажется, все
спокойно... На пологих местах росли деревья, расположились наши огороды,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг