дом. Предпочел-таки видеть кучу каждый день, только бы не видеть кота... А
с брошенными домами происходит что-то удивительное. Пока живут люди,
каким-то чудом все держится, даже если не чинят ничего, а стоит уехать
жильцам - и стены начинают трескаться, и крыша проваливается... Как будто
они были живыми - и начали умирать, а дома умирают медленней, чем люди, но
ведь умирают...
- Смотрите, что получается, - говорит Крылов и сует мне какой-то
график, - беру современность в узком аспекте, рассматриваю ее как следствие
в многомерном континууме возможных причин, веду обратную экстраполяцию в
прошлое, к причинам, рассматриваю их непротиворечивые множества... Вывожу
зависимость... Теперь проверяю: беру известные факты из прошлого,
закладываю, экстраполирую в настоящее... Почти отработано, сейчас бы мне
машину...
- И что, проверка получается? Он несколько смущен:
- Явных противоречий нет, но по некоторым факторам выходит, что
настоящего быть не может...
- Вот тебе раз, ведь оно есть!
- Я уверен, дело не в теории, а в том, как рассматривать настоящее...
видимо, неверные факторы заложил... - он протирает очки.
Я говорю:
- Пойдемте погуляем, или тогда ваша теория совсем рухнет?
- Моя теория верна, все дело в факторах, - он остается весь в теории,
а я ухожу гулять.
Я иду и вижу, что миру еще не конец, и желтый еще светел, и коричневый
цвет чист, и багровые ягоды не тронуты черными пятнами... Не-ет, мы еще
поживем до зимы... Я иду туда, где наверняка встречу знакомую личность.
Гордый, заносчивый, высокомерный, а вот какой интересный кот. Сидит себе
один и сидит перед заброшенным домиком, на крылечке, или пробирается внутрь
своими ходами, залезает на подоконник, смотрит через стекло... Удивительно
и то, что домик этот в хорошем состоянии, может, Вася как-то действует?.. В
самом деле, что ли, поле у него такое...
Сегодня он на крыше, на самом краю, смотрит на меня сверху, молчит.
Можно к тебе?.. Тяну дверь, вхожу. И вижу натюрморт на столе. Серая бумага,
стакан - фиолетовое с розовым, вилка, тарелка... желтое, коричневое,
красноватое... Как не видел раньше! Написать, может, и сложно, но не
главная сложность, главная - увидеть... или вообразить, это все равно...
Что такое хорошая картина? Она сразу входит в глаз, целиком. Некоторые
очень плохие картины тоже сразу кидаются в глаз, но их хватает только на
первый бросок - они тут же выдыхаются, съеживаются и отступают. Ну, что
хорошего в этих старых вещах?.. Зачем рисовать стакан, вилку... или яблоко,
цветы - в жизни их вполне достаточно. Они дают нам повод сказать свое -
немного о них, а больше о другом - о целом пространстве, в которое мы,
преобразуя, включаем эти вещи, и которым владеем, не деля ни с кем. Свое
пространство - вот что главное. А в литературе разве не так? Разве слова за
первым, резким и точным, смыслом не имеют более глубокий, разве в одном
ряду с другими не образуют подъемы и спады, так напоминающие наше живое
дыхание и музыку?..
А Вася тем временем слез с крыши и устроился рядом со мной на
подоконнике. Он так сидел, как, бывает, сидишь и сливаешься с тишиной в
полном спокойствии души... могуг еще где-то тикать часы, или ветка
постучится в окно - не мешает. Вот и Вася здесь сливался с тишиной, а у
Ларисы он отбивался от ее напористой любви, которая поглотила в свое время
Антона. Кот оказался крепче слабого человека, или Лариса ослабела к
старости, не знаю... Все-таки Вася нашел равновесие, он не был мерзавцем и
время от времени позволял себя любить. Лариса страдала, но боюсь, что без
страдающей стороны здесь не обойтись... Я вспомнил кота на картине, котенка
еще - он всеми был любим, к этому привыкают, и что делать потом? Как Феликс
вынес все это... здесь нужна особая душа - и особый, конечно, хвост, не так
ли, Вася?.. У него тоже неплохой хвост - он может оставаться сам с собой,
ему интересно это... качество, не облегчающее жизнь, а переводящее ее в
другое русло. Вот и живопись позволяет остаться самому с собой, но совсем
не облегчают жизнь эти переходы от света к тени, эти рядом положенные
пятна, такие разные, но согласные в чем-то главном. Может быть, даже
растравляют тоску... Я писал картины тогда, лихорадочно много писал, покоя
не было, давило чувство - попался... в лапы к гуманистам, как сказал
поэт... двери закрыли перед тобой, и всем, всем - и тем, кто хотел уехать и
кто не хотел, возражал, спорил, тем тоже тяжесть на грудь легла...
И все-таки, черт возьми, пройдут века, все это чугунное, надменное,
тупое - сгинет, забудется - и останутся два-три пятна на розовом платье...
обрыв между светом и тенью... кем-то негромко сказанное слово - и вызовут
неясную тоску у какой-нибудь одной души, стоящей перед своим порогом...
Поговорили мы с Васей, и я пошел домой. Кот снова забрался на крышу и
смотрел мне вслед. Потом крыша скрылась за деревьями, и я больше не
оборачивался. Я шел и думал:
- Нет, кота с собой не возьмешь... и здесь оставить я его не смогу.
Останемся на зиму, останемся. Ничего, сейчас еще тепло, и октябрь,
спокойный месяц и даже приятный - впереди... Переживем, переживем...
5. ОСЕННИЕ ЗАБОТЫ
Приметы осени
Если бы летом было так красиво, как осенью, а осенью так тепло, как
летом, то получилось бы одно продолжительное время года, прекрасное во всех
отношениях. С моей точки зрения, лету не хватает гармонии и такта или меры
- цвет однообразен и груб, и света больше, чем нужно, чтобы разглядеть
оттенки. А у осени цвета хватает для самого взыскательного глаза, и в ней
есть особая сила борьбы между светом и тьмой - прозрачным сияющим небом и
чернотой земли... Я готов был бы примириться со всеми недостатками осени,
кроме одного - она сдает свои укрепления зиме, этого я ей не могу
простить...
К осени коты оживляются. Летом они хмурые и малоподвижные, шерсть
висит клочьями, и только в сумерках они немного приходят в себя - сидят на
лавочках, гуляют и смотрят на небо. Феликс в жару отсиживался в прохладных
подвалах, а сейчас он спал на желтых листьях под деревьями. Сначала я
боялся за него, а потом убедился, что обнаружить его непросто рядом уже
оголялась земля, такая же черная... С ним у меня немного было хлопот,
другие мысли навалились. Как писать?.. Вернее, как спрятать то, что пишешь.
Вот такая игра нам предстояла. Я бродил по квартире, искал потайные места.
Феликс удивлялся - "почему не сидишь в кресле?.." ходил за мной из комнаты
в комнату и смотрел круглыми глазами. "Филя, подожди, ну подожди..."
В наше время пограничных наук и слияния разных профессий никого уже
ничем не удивишь. Образовалась новая наука: управление людьми, с заходами в
физиологию, психологию, даже психиатрию, куда угодно, лишь бы получше
управлять. Если не удавалось управиться с помощью свежего знания, то всегда
под рукой была древняя и надежная наука - заставлять. И где-то между ними
разместилась могущественная полунаука-полуискусство - людей перекраивать,
перековывать и переплавлять, лепить и проектировать заново заблудшие души.
А чтобы обслуживать эти столпы знания, из разрозненных практических навыков
возникла скромная дисциплина - умение проникать туда, где не ждут, узнать
то, что скрывают. Специалисту в этой области обнаружить записи в квартире
ничего не стоит. За картины?.. Смешно... Плинтусы? Карнизы? Двери?
Перегородки? Паркет?.. Я понял, что бездарен, в который раз! и решил, что
тетрадь будет отличной подставкой для чайника. Мы взяли маленький
симпатичный карандашик и открыли тетрадь. Что нас ждет сегодня? Феликс
понюхал карандаш и отвернулся. Придется мне самому решать...
Наступали сумерки, и мы шли гулять в сторону реки. Вначале спуск был
медленным - плавным, дорожка бежала между кустами с удивительными листьями,
сверху зелеными, а с нижней стороны багрово-красными, и при солнечном свете
с ними происходили чудеса, которые к литературе отношения не имеют, это
область живописи... а сейчас это были просто черные почти кусты, и стояли
они молча, потому что ветра не было... Дорожка внезапно обрывалась - дальше
спуск крутой, и мы не шли туда. Внизу темнота сгущалась, начинались пустые
холодные пространства, куда не дотягивались мой разум и воображение... В
эти спокойные часы появлялись птицы, кружили над нами и кричали. Мы
следили, как они поворачивают - удивительно - как будто новую мелодию
начинают в слаженном оркестре... но потом я заметил, что от стаи отбиваются
отдельные птицы и, как мелкие кусочки сажи, мечутся, уходят ввысь. Эти меня
интересовали больше других - я неисправим, подражание меня пугает. Что им
делать теперь, куда лететь?..
Темнело, стаи рассеивались - и становилось совсем тихо, только крупные
капли падали с верхних листьев на нижние, а оттуда на землю, на слой желтых
листьев, закончивших свою воздушную жизнь. От весны до осени время бежит с
горы, а теперь будет карабкаться в гору - к зиме. И нам идти обратно - в
гору. Мы идем не спеша, Феликс впереди, бежит легко, хвост, как маленькая
елочка, покачивается из стороны в сторону... Великое дело - четыре лапы.
Впрочем, у меня и на две не хватает сил... Что значит возраст? Это годы, и
как мы их воспринимаем. Феликс не думает об этом, у него есть годы и нет
возраста... и он понял удивительную вещь - нельзя умереть раньше, чем жизнь
станет чуть-чуть понятней.
А, вот и огни показались. Дом постепенно вырастает перед нами. Пятый
этаж... Аугуст, Мария и Анна поужинали и, как всегда, играют в карты. Анна
быстро устает и уходит к себе, а эти двое сидят долго. У них теплей, чем у
всех, - Мария любит готовить. Аугуст в пижаме, перед ним рюмочка
пустырника. Сегодня ходили к свиньям не три, а четыре раза - хрюшки
набирают вес... Вот четвертый... Коля храпит, а Люська собралась вниз,
перед домом начинается движение, можно теперь и себя показать... Третий...
здесь темно, окна Крылова с другой стороны... Второй... и здесь темно. Бляс
давно забросил свою квартиру. Я был у него - это склад дорогих вещей. Вещи,
деньги толстяк любит, а вот остался в подвале - просторнее, говорит, а
может, не хочет зависеть ни от кого?.. ведь за шуточками его не поймешь -
совсем непростой человек... Первый этаж показался - Антон, Лариса... Антон,
как всегда, читает лежа - единственная привычка, против которой Лариса
бессильна. "Удивительный вы человек, Антоний..." Она испекла печенье из
овсяной муки с морковью и приносит попробовать.
- О-о-о, какая прэ-элесть...
- Вы мне льстите, Антоний, ужасный вы человек...
Идиллия какая-то, а ведь придавила она его тяжелой лапой. Но что
теперь говорить - тридцать лет... жизнь прожита, ничего не скажешь.
Вот и подвал, подвальчик, мерцает вольный огонь - открытое пламя. Не
для наших клеток этот зверь, а в подвале - прекрасно. И суетятся у пламени
два старика - жарят свининку на ужин. Бляс - постную, толстыми ломтями,
Аугуст - тоже толстыми, но с жиром, как настоящий эстонец. Бляс ему -
"умрешь скоро..." Аугуст молчит, ухмыляется, на Блясово брюхо поглядывает.
Сам он сухой, тощий, обожженное летним солнцем лицо - и светло-голубые
глаза. "Много говоришь - скорей помрешь".
А по лестницам скользят быстрые тени - это наши молодцы пробираются к
ужину. Крис галопом бежит на пятый. Серж не поспевает за ним - ворчит,
степенно взбирается. Люська выждала, пока эти двое прошли к себе, - и вниз.
И с первого этажа - легкая тень - вниз - в кусты - на дорогу - и бегом. Это
таинственный Вася, наскоро поужинав, спешит на свой далекий пост. Лариса
глянет, ахнет - кота уже нет. "И рыбку не доел... этот совершенно
невозможный Василий..." В субботу у Ларисы торжественный прием - все
приглашены на торт "Наполеон", который она печет каждый год в начале осени.
Она долго высчитывает этот день, он зависит от луны и положения звезд.
"Наполеон" приносит удачу - доживем до весны...
Вечер "Наполеона" у Ларисы
Я пришел в назначенное время и оказался первым гостем. У Ларисы убрано
- все мусорные кучи тщательным образом сметены в одну, и она аккуратно
прикрыта бумажкой. Стол. стулья, все свободные места заняты - везде лежат
коржи фирменного торта. Лариса даже не вышла. Нервная, с красными пятнами
на щеках, она металась между коржами. Шла сборки торта. Коржи были
нумерованы, их должно было быть тридцать два, а вот, судя по Ларисиным
причитаниям, семнадцатого не было.
Это вы съели, признайтесь, - требовала она от Антона. который топтался
в дверях, бестолково размахивая коротенькими ручками.
- Я не е-е-е-л, - блеял Антон и вдруг догадался: Он ведь сыро-ой...
- Вы можете и сырой... где же он?..
Наконец корж нашелся, Антон вздохнул спокойно, и мы прошли в комнату.
С этими коржами всегда было так. Ларисa начинала печь их за несколько дней,
и все равно торт опаздывал. Но зато это был исключительный торт. Он был как
башня, как постамент для Анемподистова пса, и все, что было в доме и в
окрестностях города, в полузаброшенных деревеньках за много километров от
нас, - все загонялось в этот постамент. И мы, как мыши, тщетно пытались
расшатать его, вгрызались в основание и, обессиленные, отпадали, и много
дней потом нас ловили дома и на улице, звали, умоляли, тащили силой -
"приди, съешь, помоги..."
А в комнате у них были книги: поэзия и альбомы живописи у Антона на
его полочке, на Ларисиной - перепечатки астрологической,
парапсихологической и йогической литературы, труды съездов по синим и
красным пришельцам, книги о голодании, воздержании, беге трусцой и
сыроедении. Никаких почти книг не продавали, а эта литература по-прежнему
поступала нескончаемым потоком. Мы смотрели книги... У Ларисы собирались
все, кроме Блясова и Коли. Бляс не любил умные разговоры, а Коля знал, что
здесь не пьют ничего, кроме чая и кислого-прекислого сока из ягод
барбариса, которые в этом году созрели в совершенно фантастических
количествах.
Пришли Аугуст, Мария и Анна с Сержем. Серый все не выходил из дома.
Крис приглашением пренебрег, в сладком он не разбирался и из всех собраний
признавал только подвальные, у Бляса, со свининкой и песнями. Ждали теперь
Крылова, а он все не шел. Наконец упал нож, который представлял нашего
историка в несложном столовом наборе Ларисы - и сразу же явился чопорный
старик в белоснежной рубашке с черной бабочкой. Он осветил комнату оскалом
зубов и каждому пожал руку сухой трескучей лапкой.
Лариса все еще копалась на кухне. Разговор натощак вертелся вокруг
политики - что было, что будет... Крылов утверждал, что мир так и будет
катиться под гору, медленно - пока не выкачают все природные богатства, а
потом гораздо быстрей. Я вспомнил, что он говорил летом, полный оптимизма -
"человечество прокормит себя, земля отдохнет...", но решил не напоминать
ему. В конце концов, многое зависит от настроения, да и в прогнозах на
будущее он такой же дилетант, как и все мы, не считая Ларисы, его конек -
прошлое, не слишком далекое, но лет эдак двести-триста он захватывал своими
графиками...
- Только б не было войны... - вздохнула Мария. Наши неурядицы войной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг