забыл про дом родной.
- Вася не пропадет, - сказал я ей, - налет ему нипочем, он смелый и
быстрый парень... "А с Феликсом надо поосторожней, - подумал сам,- старый,
опытный кот, но резвости может ему не хватить. И не возьмешь на руки, не
убережешь под мышкой, как я в детстве спасал котов от собак. Это, брат,
другие охотятся звери..."
Огороды
Хозяйственная наша система была отточена и отполирована и доведена
если не до совершенства, то до прозрачной ясности девятью поколениями
людей, работавших в строго заданном направлении и пренебрегавших теми
обстоятельствами, которые, с их точки зрения, не стоили внимания... Все мы,
за исключением Бляса и Антона, были пенсионерами и получали свой суп.
Десятую часть супа мы возвращали Анемподисту, как налог в пользу ЖЭКа. Бляс
от пенсии отказался - "сам кого угодно прокормлю", а Антон получал
зарплату. С деньгами было сложней: существовал магазин, и в нем что-то
было, но на каждый товар полагался специальный талон, он назывался
"приглашением", а талоны были у ЖЭКовцев. Антон, Бляс и все, к кому деньги
так или иначе попадали, добывали, конечно, талоны, и все были довольны.
Крылов говорил, что система корнями уходит в историю, и многозначительно
морщил лоб. Но все это касалось только предметов роскоши, как чай или
пустырник, а в основном мы кормились сами - выращивали овощи на земле и
десятую часть урожая отдавали Анемподисту в пользу ЖЭКа. Бляс держал свиней
и за это платил Анемподисту налог свининой, кроме того, он продавал мясо в
ЖЭК за деньги и талоны, "наживался", как они жаловались, а нам с Аугустом
платил свининой за работу. Он предлагал и деньги, которых у него были
залежи, но нам деньги нужны были редко, и толстые пачки пылились в шкафу у
Бляса на втором этаже.
Но это было не все. Все мы состояли в колхозе - Бляс главным
свиноводом, Аугуст - бригадиром овощеводов... а председателем избрал себя
Гертруда. И опять все хорошо - никакого тебе единоличного хозяйства... Но
корыстолюбие расшатает любую сколь угодно прочную систему - Гертруда решил
добиваться своей "десятины": "Анемподисту Анемподистово, а колхозу
колхозное отдай..." Аугуст плюнул и стал платить овощами, а Бляс платить
свининой отказался - "хватит дармоедам и того, что в ЖЭК идет". Из-за этого
между председателем Гертрудой и свиноводом Блясовым шел нескончаемый спор.
Крылов считал, что основная причина противоречия в неотделении города от
деревни; это отделение, по его расчетам, давным-давно должно было
произойти. Он говорил, что двойной налог - варварство, и пора выработать
принцип более прогрессивный, что-то вроде "колхозник подчиненного мне
бригадира - не мой колхозник".
Кроме того, были мелкие налоги, о которых обычно сообщалось в листках
на двери нашего подъезда. Эти листки клеились один на другой и со временем
образовали слой проклеенной бумаги, утеплявшей ветхую дверь... Как-то раз я
возвращался с прогулки и увидел новый листок, на этот раз объявлялось о
налоге на котов. Речь, конечно, шла не о цельночерных и чернопятенных, а о
маловредных светлых котах. Получалось, что платить придется двум официально
зарегистрированным котоводам - Аугусту с его травмированным Серым и Коле -
с Люськой. У этой блондинки недавно обнаружили темные пятнышки, но Коля
храбро доказывал в ЖЭКе, что пятна коричневые, а не черные... и вообще, это
не пятна никакие, а было расцарапано, а потом зажило так... Райцентровский
эксперт к нам ездил неохотно, да и накладно это стало для ЖЭКа -
самофинансирование теперь, так что все пока обходилось. И Коле пришлось
платить. Аугуст ругал ЖЭКовцев самыми страшными эстонскими ругательствами,
а Коля ругал по-русски, но почему-то не ЖЭК, а тех, у кого коты
запрещенные, и в результате отдуваться ему, честному. Так выражалась его
жажда справедливости.
У Бляса и Аугуста были большие огороды, и они работали там вместе с
Марией и Анной. А мы с Крыловым и Лариса с Антоном играли в огороды. Нет,
что-то и у нас росло, но не сравнить с серьезными людьми. У Ларисы был еще
отдельный крошечный участок, где она выращивала особые травы, никого туда
не пускала и возилась там почти все время. Мы таскали воду, поливали,
пропалывали и вели разные разговоры. Крылов считал, что со временем
человечество сможет прокормить себя на земле и пенсионного супа не
понадобится. Мы с Антоном сомневались и даже удивлялись его оптимизму -
ведь историк, а он нас убеждал. Из-за малого количества людей, он считал,
почвы отдохнут и снова будут давать большой урожай.
- Эт-то прекрасно, - обрадовался Антон.
- Не будет урожая, - категорически заявила Лариса, - никто не хочет
больше улавливать азот из воздуха, а без этого - конец всему живому миру.
Правда, Антоний?..
- О, да... - тут же согласился Антон, - эт-то проблэ-эма...
Крылов возразил, что микробы, улавливающие азот, еще живы, но зато
погибли те, кто сбраживал спирт, преследуемые новым и страшным вирусом, а
следовательно, становится невозможным пьянство. Ну что пустырник, что
пустырник... ведь как пили! - могли выпить стакан почти чистого спирта...
- О-о-о... - Антон был потрясен, я тоже не помнил, чтобы так чудовищно
пили, но Крылов стоял на своем и говорил убедительно:
- И если теперь не пьют - то какое очищение возможно для
человечества...
- А как там, на Западе? - робко спросил Антон.
- Пьют, и еще как... - авторитетно заявил историк. - Пьют - и уже
докатились до полного разложения...
- По-моему, пить - это ужасно, а не пить - трудно... если есть, что
пить, а у нас проблемы нет. Так же обстоит дело с преступностью - проблемы
уже нет.
Лариса, как всегда, завела разговор о котах. Она нападала на Крылова -
"бесчувственный вы человек..."
- Надо думать о людях, - убеждал историк, - у нас есть цивилизация,
история, память, культура и многое другое, чего нет у котов, и эти ценности
мы должны сохранить.
Лариса говорила, что коты - великие мудрецы и прорицатели, а черные
коты обладают особой силой, которую человечество пока не может понять.
- Ну вот, вы сами говорите, только другими словами - о поле, которое
излучают эти животные, а ведь с этого начался кошкизм...
- Я говорю о влиянии на судьбу... как можно их уничтожить, если они
влияют на судьбу? Наступит полный хаос и ничего, ничего нельзя будет
предсказать...
- Кошкисты тоже говорят о влиянии... они считают, что влияние дурное,
наука подтверждает это. А значит, надо переделать природу - котов убрать,
чтобы все шло хорошо.
Лариса была поражена - и замолчала. Крылов продолжал:
- Конечно, поле ерунда, но в данной ситуации... пусть они лучше
занимаются котами.
Опять он об этом... Я представил себе, что моего Феликса, который
столько лет ждал меня, убьют и повесят на столбе. На что мне тогда вся ваша
история и цивилизация...
С реки шел, загребая землю тяжелыми сапогами, Коля, за спиной
деревянный ящик.
- Вот ты, скажи мне, - обращался он к историку, - почему это р-рыбы не
стало? Раньше я... во-о-о... он разводил руками, - а теперь...- он еле
раздвигал пальцы, - во! - и все...
Крылов говорил ему о течении рек и глобальном изменении климата, но
Коля не верил: "Не-е-е, это все коты..."
- Ну что за чушь! - не выдерживала Лариса.
- Женщина не могёт знать этого дела, - глубокомысленно говорил "дядя"
и шел домой...
А после огорода, вечерами, мы с Феликсом смотрели па закат. Солнце
садилось слева, и, чтобы увидеть его, мы выходили на балкон. Феликс сидел у
меня на плече, и мы смотрели на медный шар, который по мере приближения к
земле менял свою форму. Наконец они касались друг друга, и постепенно
огромная тревожная темная земля поглощала маленькое бездумное светило...
золотые и красные лучи кидались во вес стороны, то высвечивали какое-то
мертвое окно и оно вспыхивало на миг, то дерево вспыхивало, горело и
сгорало съеживалось и темнело... то какое-то ничтожное стеклышко или
обломок нужного прежде, а сейчас забытого и заброшенного предмета загорался
с поразительной силой - жил и горел мгновение и умирал... момент, в
сущности, трагический. с которым ни одна трагедия не сравнится, если б мы
не были так защищены верой - оно, это же солнце, скоро всплывет из-под
земли, появится - и будет завтра...
Но чаще мы не выходили на балкон, а сидели в кухне и видели закат по
отражению в стекле распахнутого окна - и окно освещало наши задумчивые
лица: мое - бледное и морщинистое, и черное треугольное лицо кота, сидящего
на столе... Исчезало солнце и наступал краткий миг тишины и
сосредоточенности, сумрак бесшумно мчался к нам огромными скачками,
завоевывая притихшее пространство... еще тлели кое-где красные огоньки, еще
светились верхушки деревьев и крыши домов... но то, что должно произойти,
уже произошло - день сменился ночью... Скоро станет прохладно, мы прикроем
окно, перейдем в комнату, я сяду в кресло и зажгу свет, возьму книгу,
Феликс скажет "м-р-р-р" и прыгнет на колени, устроится привычными
движениями... - и, не думая о прошлом и будущем, согревая друг друга своим
теплом, мы помчимся куда-то вместе с темной разоренной землей... живы еще,
живы, живы...
Конец лета
Кончилось лето, вот и наши летние радости позади. Какое спокойное было
время - мне повезло. Впереди короткое тепло сентября и тихое умирание
природы в октябре, прозрачные желтые листья - все еще будет, но
приближается время темноты и тревоги, никуда не уйдешь от него. А может,
взять большую корзину, посадить в нее Феликса и пойти на юг? Днем кота буду
прятать, а ночью выпущу, и он бесшумно будет бежать рядом... Я пробовал
ходить с ним подальше, за город, в поля. Сначала он шел за мной, потом
останавливался и смотрел, как я ухожу. Пробежит еще немного - сядет и уже
никуда не идет, смотрит мне вслед. Я не выдерживал этого взгляда,
возвращался - он довольно урчал и поворачивал к дому, бежал теперь впереди,
хвост поднят прямой ровной елочкой, оглядывался - иду ли...
Один раз я решил отнести его далеко, может быть, он все же пойдет?
Нет, он стал сопротивляться, грозно рычал и наконец вырвался, пошел не
оглядываясь назад, не выбирая дороги... хвост опущен, спина согнута - я
обидел его. Он долго помнил этот случай и садился, как только мы достигали
границ его владений... Нет, я не смогу его взять... и оставить не могу -
чтобы опустела эта квартира, и он бы снова ходил здесь и ждал, когда же его
пустят домой, накормят и дадут посидеть в кресле, на коленях...
Мы сидели с Феликсом на кухне у окна и смотрели, как люди возвращаются
с поля. Впереди шагал Бляс, размахивал ручищами и смеялся, за ним шли
Аугуст, Мария с Анной. Остальные, в том числе и я, уже покончили со своими
игрушечными огородами. Робко стучался, приходил Антон, брал Феликса на
колени. Мы пили чай из зверобоя с мятой.
- А что писатели нынче, о чем пишут? - спрашивал Антон.
А я не знал, какие-то случайные книги доходили до нас. Говорили, что
много стало писателей узких профессий - деревенских, городских, заводских,
военных... шахтеров и металлургов... они делились еще по регионам, по
областям... Были среди них люди серьезные и честные, говорили о правде, что
реальность надо отражать правдиво, без прикрас. Все это чудесно... но не
для меня. Я верю, что Бог недаром наделил людей воображением и сделал их
разными. Как мастер, он чувствовал ограниченность воплощенной мечты и
хотел, чтобы благодаря нам не умерли те миры, которые не состоялись в
грубом и единообразном материале. Ведь в душе каждого из нас так чудно
сплелись люди, вещи, слова, мечты и сны наши, что все едино и равноправно.
И мы своими скромными силами уводим мир от простой трехмерности и
приближаем его к изначальной многомерности замысла, мы спасаем себя и
других от принуждения так называемой "реальности", в которую не вмещается и
никогда не вместится живая душа. И я боюсь свирепой серьезности тех, кто
учит "правде жизни"... Впрочем, были и хорошие книги - о природе, о
животных, избегали, правда, упоминаний о черных пятнах на них...
- А как же Бим, ухо-то черное? - спросил Антон. Во-первых, Бим не кот
и к полям отношения не имеет, а во-вторых, все трудности с утверждением
проекта были как раз из-за этого уха. Статуя будет вся из светлого металла,
но где-то в документах Анемподист допустил промах, и хотя давно уже все
выяснено-перевыяснено, и вроде бы не было этого уха вовсе, а проект все
буксовал...
Антон уходил, наступала тишина. Иногда мы слышали мягкий толчок в
дверь, кто-то надеялся войти... Я запирал Феликса на кухне и шел открывать.
Коля просовывал в щель нос, испытанный в боях, потом ногу - в мохнатом
шерстяном носке, и странным образом проникал всем своим грузным телом, как
амеба перетекал в переднюю и начинал гудеть про "р-рыбу", про север, про
евреев, которых якобы видели на базаре, а значит - быть беде... про котов
черных, от которых, точно установлено, исходят лучи, исключительно
пронзительные - люди со временем сохнут, теряют покой... а сам крутил
головой, смотрел по сторонам, прислушивался, и все заползал, заползал
подальше - к комнатам, заглядывал за порог, высматривал, а потом:
- Я тебе р-рыбы принесу - дай рубль.
- У меня нет.
- Ну, извини, извини... - и медленно, нехотя выползал... Я запирал
дверь и шел на кухню. Феликс по-прежнему сидел на столе и смотрел в окно.
Приходил иногда Бляс, косился на кота, с притворным ужасом спрашивал - "не
укусит?.." Этот человек пропадал, он мог бы накормить сотню таких
дармоедов, как мы, у него были проекты...
- Я говорю - "давайте строить дорогу". Они, в райцентре, мне - "денег
нет". - "Для этого - деньги дам". Смотрят, молчат, сопят, раскулачивать
собираются, а один дурачок кричит, надрывается - "деньги твои надо
сжечь..." А Гертруда, сукин сын, сидит, ухмыляется - надеется на бесплатную
свининку, рыжий кот... А кто дорогу строить будет?
Он вздыхал, пил чай и спускался к себе. Я запирал Феликса и шел на
прогулку. Иногда заходил за Крыловым, он лихорадочно строчил и идти
отказывался. Из его окна виднелась верхушка мусорной кучи, за ней брошенный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг