Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - А старшина?
     - Та убило его... и Санечку убило... В голову его, Санечку...
     Она то  ли  всхлипнула,  то ли застонала,  но справилась,  заговорила
быстро-быстро:
     - А  Ваську  в  живот.  Такой  важкий,  чертяка!..  Перла,   перла...
отволокла...   перевязую...  а  он  матерится  в  голос...  конец,  думаю,
набегут...  а он  ничего...  замолчал...  без  памяти  он,  Васька...  Ой,
Николаич!
     Зина  вдруг  вцепилась  руками  в  волосы  и  не  заплакала -  завыла
тихонько, так что у Бориса Николаевича мурашки пошли по спине.
     - Зиночка, - он несмело погладил ее по плечу. - Ну?
     - Ой, уйди ты! - простонала она, качаясь. - Уйди куда-нибудь!
     - Я пойду,  - с  готовностью  согласился  он.  -  К  шоссе...  гляну.
Только... может, что надо?
     - Чего ему надо? В госпиталь та на стол... ничего вже ему не надо. Да
уйди ты, заради бога!
     - Я быстренько, ладно? Если что...
     Она нетерпеливо дернула рукой, и Борис Николаевич тихонько отошел.
     Ему повезло:  он не наткнулся ни на Саню,  ни на Шелгунова. Наверное,
он сильно забрал в сторону,  потому что и кусты здесь были другие - выше и
плотней,  с крупными черными листьями.  Он еле продрался  сквозь  путаницу
веток к самому краю дороги.
     Здесь  было  уже  светло:  серый предутренний свет  пропитал воздух и
погасил звезды. Машины с ревом катились на шоссе чужие, пятнистые, гнусные
твари.  Он не хотел на них глядеть. Он стал глядеть в сторону, где чернели
обломки взорванной ночью легковушки. Там стояло несколько немцев в тяжелых
касках и почему-то с бляхами на груди.
     А  потом из  ревущего потока вдруг вырвались две  машины,  съехали на
обочину и остановились. Из кузова посыпались солдаты.
     "Все, - подумал Борис Николаевич. - Конец"
     Он  глядел,  как  офицер  в  уродливой,  какой-то  вздернутой фуражке
размахивает  перед  ними  рукам",   как  они,   выставив  автоматы,  цепью
растягиваются вдоль опушки, и страх жег его изнутри, суша губы.
     Вот сейчас тот крайний... черная дыра дула - и смерть. Услышу выстрел
или нет? Сейчас...
     Винтовка  лежала  под  рукой...   совсем  было  позабыл...  вспомнил,
подтянул, прижался щекой к прикладу. Винтовка против автоматов... а их тут
рота... не меньше...
     Офицер махнул рукой, и они пошли. Сейчас...
     И  вдруг Борис Николаевич понял,  что немец его не  видит...  пройдет
мимо. Мимо! Я буду жив! Жив... я... а они? Зина и Васька...
     "Ну и пусть!  - яростно подумал он. - Так ему и надо! А Зина? Но я же
их не спасу!  Если я...  и  меня убьют,  разве я их спасу?  Убьют...  меня
убьют...  меня...  а  Валя одна...  и Сережка.  А я...  Я ведь к своим еще
доберусь!  Я  ведь  воевать буду...  убивать их,  проклятых!  И  никто  не
узнает... никто не узнает... никогда..."
     Борис Николаевич всхлипнул, передернул затвор и выстрелил.


     ...Он был  один в бесформенном душном нигде,  и какая-то внешняя сила
деловито  и  безжалостно  выдирала  его  из  него  самого,  запихивала   в
опустевшую оболочку новую, неведомую сущность, и Борис Николаевич (или уже
не Борис Николаевич?) сопротивлялся, как мог, цеплялся за то, что казалось
самым  надежным  -  за  воспоминания,  но  воспоминания  тоже  ускользали,
менялись, оборачивались иной жизнью, иной, невероятной, судьбой. И, смятое
тяжестью этой иной судьбы,  то,  что было Борисом Николаевичем погасло,  и
остался он - единственный, тот, кто был всегда.


     ...Третий дым  он  увидел  уже  перед  закатом  и на миг остановился,
угрюмо стиснув ружье.  Дым был медленный,  ленивый,  уже потерявший жирную
черноту - видно,  деревню сожгли ночью или на рассвете.  Та самая деревня,
где должен ждать Вальфар...
     Он  как-то  побоялся додумывать эту мысль.  Медленно,  очень медленно
двинулся вперед,  не сводя глаз с  тающей в  позолоченном небе тучки дыма.
Если Вальфар все-таки пришел вчера...  нет,  в стороне бы он не остался...
единственный его недостаток.
     Было  очень  трудно  давить страх:  сидел  внутри сереньким комочком,
готовый  выпрыгнуть  и  смять  мысли.   Страх  одиночества.  Страх  гибели
последней надежды. Если Вальфара нет...
     Он представил себе этот путь - не до границы,  тут он и сам доберется
-  по  землям  Тиррина  -  и  скверный  холодок прошел по спине.  Там,  во
владеньях полоумных князьков,  в горных вотчинах  бесчисленных  шаек,  вся
надежда  была  только  на  разбойничьи  связи  Вальфара,  на его дружков и
побратимов.  А если я не доберусь? Смерть? Он только угрюмо пожал плечами.
Смерть - это пустяки.  Всякий человек смертен, а солдат тем более. Страшно
не умереть,  страшно не дойти,  не сделать своего главного  дела,  которое
способен сделать только ты.
     На  миг он пожалел о  своей дурацкой осторожности:  надо было взять с
собой десяток надежных парней.  Отряд - это куда верней, не проползем, так
пробьемся.  Только на миг. Ни одному человеку он не мог рассказать о своем
деле. Слишком много "надежных" друзей оказались вдруг врагами, даже хуже -
не врагами,  а трусами, жалкими червями, которые забились в норки, ожидая,
чем кончится бой...
     Что-то  странное мелькнуло в  памяти:  жена,  сын,  обрывки  какой-то
давней,  ненастоящей жизни.  Мелькнуло и  погасло.  Все  это  давным-давно
потеряло смысл.  Все  потеряло смысл после поражения под  Баррасом,  когда
враги,  грабя и убивая, затопили страну. Нет, гораздо раньше. Когда, зная,
что страна предана и продана,  мы все-таки стояли у Барраса,  вместо того,
чтобы уйти в леса, сберегая свои жалкие силы.
     - К черту! - сказал он вслух. - Вальфар мог опоздать.
     Нет, сам  он  в  это  не  верил.  Вальфар не мог опоздать.  Просто он
д о л ж е н  был так думать, чтобы не струсить и не повернуть назад.
     Горький,  безнадежный  запах  гари  еще  на  околице  стиснул  горло.
Задыхаясь,  он шел по бывшей деревенской улице.  Здесь была особая тишина.
Тишина пожарища. Тишина смерти.
     Странный полузнакомый звук заставил было его встрепенуться,  но  звук
оборвался, и он сразу забыл о нем.
     Здесь не щадили никого.
     Ни взрослых, ни детей.
     Он уже понял, что это значит.
     Вальфара он нашел на другом конце деревни - длинное,  изломанное тело
на окровавленной земле.  Наверняка он прихватил с собой не  одного  врага.
Всего несколько врагов!
     - Эх,  ты!  - тихо сказал он.  Глянул в последний раз на  оскаленное,
посиневшее лицо, на ощетинившиеся в агонии усы, повернулся и побрел прочь.
     Непонятный звук преследовал его, даже, кажется, становился громче, он
все не мог вспомнить,  что же это такое.  Он шел на звук,  пытаясь одолеть
тусклую одурь боли,  а  она не  поддавалась,  висела серым облаком вокруг,
стирая и искажая мир. И вдруг она лопнула, он сразу все понял и, свернув с
тропинки, торопливо зашагал через луг.
     Сумерки уже обесцветили мир,  но  е е  он увидел издалека.  Судорожно
прижав руку к груди, женщина удивленно глядела в небо. Наверное, она так и
не поняла,  что с ней случилось.  Ни боли, ни страха не было на ее молодом
лице,  только вопрос - тот самый,  что жег еще под Баррасом: как же ты это
допустил? - и он виновато отвел глаза.
     Плач раздался снова - яростный, требовательный крик младенца. Тряпки,
в которые он был завернут,  размотались,  и малыш торопливо полз к нему от
тела матери - совсем голый, крепенький мальчик с толстыми, в перевязочках,
ножками.
     "Ты с ума сошел!  - подумал он.  - Не смей! Если не дойдешь... Это же
предательство...   ты   их   всех  предаешь...  живых  и  мертвых...  даже
нерожденных...  тех,  что родятся рабами.  Один или тысячи? Нет! Я не смею
помочь тебе, бедняга..."
     Он нагнулся, кое-как завернул ребенка в тряпье и взял его на руки.
     Малыш кричал и все хватал его открытым ротиком,  потом вдруг замолк и
тихонько засопел, изредка громко всхлипывая.
     "Дурак!  -  думал он.  - Подлец! Зачем? Если я встречу людей... Может
быть, я все-таки встречу людей?"
     А  потом он уже ни о  чем не думал.  Шел сквозь густеющую темноту,  и
теплое тельце ребенка страшной тяжестью лежало у него на груди.
     Выкатилась луна, огромная, медная, обозначила зубчатые верхушки леса,
острую  крышу  уцелевшей  мельницы.  Здесь  надо  сворачивать.  Он  больно
запнулся о камень и шепотом выругался.  Добраться бы до Графова родника...
укромное местечко...  мы с Клареном там ночевали,  когда охотились в  этих
местах.
     Он даже поморщился от боли.  Кларен...  самый лучший из друзей... а я
его  бросил  у  стен  Барраса...  непогребенным.  Еще одна боль и еще одна
вина... а сколько их будет, если не дойду? Единственный, кто достоин вести
переговоры  с  надменным  властителем Тиррина - как же,  владелец капельки
королевской крови!  Он горько усмехнулся,  таким далеким и жалким было это
родство,  и так мало оно значило для него раньше.  Врешь! Кое-что значило.
Позволяло тебе быть самим собой и плевать на то,  что  шепчут  у  тебя  за
спиною. Это теперь все потеряло смысл. Осталось одно: ты, мужчина, солдат,
позволил врагам захватить свою страну и глумиться над ней.  И если  ты  не
дойдешь...
     За Сухим логом пошел матерый лес.  Черный,  жуткий,  полный неведомых
опасностей. И руки заняты - ни от врага, ни от зверя не отбиться. Если...
     - Все  равно дойду!  -  сказал он  вслух.  -  Дойду -  будьте вы  все
прокляты!
     ...Сначала он  почуял запах  дыма  и  замер,  осторожно вслушиваясь в
темноту. Место-то занято. Все один к одному... может, беженцы? Чужому сюда
непросто попасть...
     Он крался к поляне,  как зверь,  ногами видя каждый корень. Усталости
как ни  бывало,  -  снова стали зорки глаза и  упруго тело.  Только внутри
пустота. Ни страха, ни надежды. Ничего. Совсем ничего.
     Красный отблеск по веткам, он опять остановился, осторожно перехватил
ребенка,  освобождая руку.  И тут проклятый младенец заорал.  Он испуганно
зажал ему  рот,  но  ребенок все бился,  выгибаясь дугой,  и  он  невольно
удивился тому, сколько силы в этом крохотном тельце.
     - Эй, кто там? - окликнул от костра женский голос. - Иди, не бойся!
     Он опять взял младенца двумя руками и вышел на свет.  Их было человек
десять -  несколько женщин с детьми и старик,  большой и седоусый. Рядом с
ним  прикорнули  двое  белоголовых  мальчишек.  Они  не  проснулись,  хоть
младенец орал, как боевая труба.
     Женщины и старик молча глядели на вооруженного человека с ребенком на
руках, и ни страха, ни удивленья не было в их опустевших от горя лицах.
     Он стоял перед ними с орущим младенцем на руках, и все тот же вопрос,
тот же трижды распроклятый вопрос чудился ему в  их  глазах:  как  ты  это
допустил? Как ты посмел это допустить?
     - Дай,  -  не поднимаясь, сказала одна из женщин, и он молча протянул
ей ребенка. Она положила малыша на колени, равнодушно расстегнула платье и
дала младенцу грудь. Мальчик захлебнулся криком, захлюпал, зачмокал.
     Молчание черной стеной сдавило костер,  он вдруг почувствовал,  что у
него подгибаются колени,  и  тяжело сел.  Старик протянул кусок хлеба;  он
взял, надкусил - и вдруг уснул, словно занавеску задернули.
     А  потом он  проснулся от  какой-то смутной холодной тревоги.  Костер
погас,  серый свет сочился между ветвями.  Женщины спали;  на широкой юбке
самой молодой уютно посапывал перепеленатый младенец. А старика не было, и
мальчишек тоже.
     Тревога не отставала, тусклым неуютным комом сидела в груди.
     "Пора, - подумал он.  - Весь день впереди, и до границы рукой подать.
Хорошо бы до полудня миновать Альберн... дальше полегче будет".
     И  не  шевельнулся.  Сидел,  пока старик не  возник из чаши.  Дед был
настоящий лесовик -  просочился между веток,  как клок тумана. Куда же это
он мальчишек дел?
     - Беда, господин, - сказал старик. - О н и.
     - Где? Сколько?
     Старик пожал плечами. Помолчал и сказал нехотя:
     - Много.  За  речкой.  -  Опять  помолчал.  -  Я,  господин,  малость
по-ихнему разумею. Тоже воевал. Смолоду. Ищут кого-то.
     - Вот оно что.
     Он  сам удивился своему спокойствию.  Значит,  Риуз.  Больше никто не
знал. Еще один "верный" друг!
     - Найдут?
     Старик опять пожал плечами.
     Глупый вопрос.  Если их направили на след, то уже проводников дали. Я
не из тех, кого безопасно предавать.
     - Успеем уйти?
     - Они не успеют.
     Старик поглядел на женщин,  и  он тоже послушно повернул голову.  Та,
что кормила ребенка,  проснулась.  Села,  зевнула, подняла руки к волосам.
Ребенок скатился с подола на траву, но не проснулся. Он зачем-то торопливо
взял малыша на руки.
     "Уходить, - думал он.  -  Черта  с  два  они  меня  поймают!  А  эти?
Несколько женщин и старик,  который уже не может воевать...  если залечь у
Сухого лога... там есть такое местечко за валуном... не скоро выковырят...
Все успеют уйти. Глупости! Я им нужен, только я... не пойдут дальше..."
     "Не дури!  - сказал он себе.  - Это Вальфару было можно.  Нет,  и ему
нельзя.  Несколько человек - и вся страна? Военный союз с Тиррином. Тысячи
отчаянных,  вечно голодных горцев...  проклятая страна!..  но они уйдут...
Тиррину нужны мы - маленькая живая страна между ним и империей. Это только
я могу сделать. Я один, вот в чем подлость. Смирись. Наступи на душу. Есть
долг. Только долг. Черт с ним, пойду напрямик к Альберну. Не посмеют через
границу..."
     Старик молча глядел на  него.  Ни  гнева,  ни надежды не было в  этом
взгляде,  только бесконечное древнее терпение.  Он был готов.  Давно и  ко
всему.  А младенец спал.  Хмурил во сне свои реденькие брови, и на круглом
подбородочке блестела струйка слюны.
     Он протянул ребенка женщине,  встал, стащил с плеча тяжелое кремневое
ружье и пошел навстречу врагам...


     Душно было в забитой приборами комнате, серый предутренний свет висел
в  окне.  Владимир Аркадьевич открыл глаза,  как-то  удивленно огляделся и
медленно потащил с головы тяжелый шлем. Встал, потянулся, подошел к креслу
и  долго  глядел  на  спящего.  Странное  было  у  него  лицо:  радостное?
смущенное? испуганное? И еще что-то в глазах... может быть, зависть?
     - Ну вот,  -  сказал он,  наконец.  -  Дождался. Человек, а? Старый я
осел!  - Он тихонько засмеялся, и все лишнее ушло с лица, как-то сразу оно
ожило,  помолодело, и даже серые тени бессонной ночи уже не старили его. -
А второго варианта он все-таки не вытянул... даже приятно... человек!
     Усмехнулся и  принялся торопливо снимать датчики и сматывать провода.
Кончил,  убрал  за  кресло шлем,  достал из  шкафчика ампулу с  нашатырем,
обломил кончик и сунул ее под нос Борису Николаевичу.
     Борис  Николаевич чихнул  и  открыл  глаза.  Испуганно огляделся -  и
вспомнил.
     - А аппаратура у вас импортная, надо полагать?

__________________________________________________________________________

          В 11.   Вдова   колдуна:  Сборник  фаитастики.  /  Сост.  И.  О.
     Игнатьева. - М.: Молодая гвардия, 1991. - 688 с.
          ISBN 5-235-01952-0
          Сборник составлен по материалам семинаров, проводимых Всесоюзным
     творческим объединением молодых писателей-фантастов ври ИПО ЦК  ВЛКСМ
     "Молодая гвардия".
          ИБ 7575
     На 1-й странице обложки: Отарий Кандауров. "Молчание ночи"
          Тираж 150 000 экз.
     Составитель              И. О. И г н а т ь е в а
     Ответственный редактор   В. И. П и щ е н к о
     Ответственные за выпуск  Е. А. Г р у ш к о, Ю. А. И в а н о в
     Редактор                 Е. Н. К р ю к о в а
     Оформление               Л. А. К о л о с о в а
     Технический редактор     О. В. В о л к о в а

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг