бездны.
Эта фаза кончалась у самой гробовой точки. Когда мертвеца ставили около
ямы, я перво-наперво старался заглянуть в его лицо. Иногда в противовес
великому и драматическому во мне просыпались хохотливые, идиотические силы.
Мне вдруг хотелось плюнуть в лицо покойничка, иногда поднималось нелепое
ожидание, что покойник вот-вот проснется и вскочит: я зажмуривал глаза и
открывал: а вдруг скачет?
Но основным содержанием этой фазы была сама смерть и созерцание лица
покойника.
Я упивался холодно-застывшими чертами мертвеца; мне казалось, что если
я буду долго, долго до безумия взглядываться в его лицо, то сорву эту
неподвижно-кошмарную, мертвую маску и увижу за ней разгадку жизни, разгадку
самого себя. Сердце мое екало, природа вокруг принимала утонченную,
болезненно-фантастическую форму; каждый кустик становился чертиком или
Фаустом. Даже толстые, нелепые родственники около гроба казались
многозначительными. Безгранично возносился я к Престолу Великой Тайны и в
извивах дорог к ней еще с большей душераздирательностью любил себя,
обреченного. После захоронения, бредя по молчаливым тропинкам кладбища,
визгливо припадал я с мольбой о жалости к зеленым деревцам, собачкам и
ядреным нищим, попадающимся мне по пути.
Жалеют кого-нибудь оттого, что у него чего-нибудь нет: денег, ума или
женщины. Но я выл не о такой жалости; теплой, безумной,
сексуально-маразматической жалости к своему чистому, обреченному "я", к
своему дрожащему, погибельному бытию, такому родному и такому заброшенному
перед лицом непонятного мира - такой неистовой, патологической жалости
просил я; но деревца одиноко молчали в ответ, собаки лаяли и разбегались, а
нищие крестились и шарахались в сторону... И я понял, что эту жалость я могу
получить только от самого себя и что из этой жалости должно возникнуть
что-то великое...
Так и живу я сейчас, пустынно и одиноко. Почти через день хожу на свое
милое кладбище. Обедаю тут же, около тайны. Меня уже все здесь знают.
Родственников очередных покойников предупреждают обо мне. Некоторые очень
дружелюбны и после похорон угощают меня водкой; некоторые шарахаются; другие
думают, что я шпик, и отказываются хоронить.
Несколько раз бывали экстазы, когда я в слабоумненьком отупении, в
вихре, уже за гранью миров, лез, расталкивая всех, целоваться с покойниками.
Один старичок запустил тогда в меня галошей...
Зиночка раза два ко мне в кладбищенскую пивнушечку прибегала.
Посмотрит, посмотрит, раскроет глаза, ахнет и убежит... Я с ней уже ни о чем
не разговариваю...
...Зато Юрий Аркадьевич - слава богам! - опять стали меня посещать,
теперь уже, правда, по утрам.
Подмигнул мне последний раз и, пристально так глядя, сказал: "а не
кончается ли у вас, Сашенька, юность, и не пора ли вам отправляться в
решающее, мистическое путешествие?.."
...На этом обрывается тетрадь индивидуалиста.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 18.02.2003 15:24
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг