христианским путем, православным. В конце концов цель у нас одна. Бог как
солнце, а лучи-пути к Нему разные... Это очень глубинный человек, и он
может влиять на людей. Увез он Максима к своим... там есть и церковь. Мать
Максима поехала тоже.
- А как же врачи? - спросила Катя.
- Врачи от него практически отказались. В том смысле, что спасти его
невозможно. Лекарства, конечно, взяли с собой, да там и врач есть хороший,
верующий, кстати. Но вообще внешняя ситуация его безнадежна. И чудес тут
не будет... Его дни сочтены.
Катя словно окаменела.
- И что же?
- Будет сделано главное. И перелом в лучшую сторону уже есть, я знаю.
Он будет вырван из когтей, которые уготованы ему после смерти. Трудно
представить, что большее может быть сделано для него в его положении...
Воцарилось молчание. И Олег был не в ладах с самим собой. Какая-то
высшая серьезность, благоговение и тишина царили в этой комнате. Возможно,
здесь проводились таинственные медитации.
Все это довольно отличалось от Сашиной ауры. Не было никаких
сверхзагадок.
Дышать было легче и нетревожней. Все выглядело глубоким, но вместе с
тем открытым. Если же были внутренние парадоксы, то не такие, которые
уничтожали сознание.
Перелом в разговоре наступил тогда, когда Олег вдруг упомянул имя Саши
Трепетова. Кирилл изумился и ошеломленно посмотрел на него.
- Вы его, конечно, знаете лично? - спросил Олег.
- Еще бы.
И тогда Олег начал говорить. Потом вынул записку: "Я, обретший
бессмертие, ухожу в ночь", и молча показал ее Кириллу.
Лицо Леснева внезапно исказилось, как только он прочел эти слова.
Трудно было понять, что выразилось на его лице в это мгновение, но Олегу
показалось, что как будто пронеслась черная молния и ушла внутрь. И лицо
опять стало прежним.
Быстрым движением он вернул Олегу записку и спросил:
- Один момент очень важен. Была ли практика, точнее, хотя бы отдаленный
намек, скажем/ на, так сказать, трансфигурацию реальности ?
- Нет, до этого еще не дошло.
- Значит, никаких "операций" еще не было. Вам повезло. Это крайне
опасно.
- Опасно даже в теории?
- Даже теоретически. Даже намеки. Но как я понял, не было ни практики,
ни теории. Только отбор... и ничего больше?
- Неужели это так опасно?
- Несоизмеримо опасней, чем любые игры с Дьяволом и адом, хотя это
совсем из другой оперы.
- Что же это такое? - воскликнул Олег.
Кирилл сделал странное движение рукой, которое можно было истолковать
как нежелание больше говорить об этом.
- Вы пришли сюда, как я понял из разговора с Юрой Валуевым, чтобы
получить помощь, - сказал Кирилл. - Чтобы придти к Богу и понять, что
такое Бог.
Неужели этого недостаточно? Не ищите того, что не существует.
И опять воцарилось молчание. Но отсутствие слов как-то подходило к ауре
этой комнаты. Оно было естественным и многозначительным.
Борис, наконец, прервал тишину. Он немного рассказал об их прежних
исканиях.
Чуть-чуть колебались от ветра улицы темные шторы у окон.
Разговор быстро выровнялся.
- Наш путь традиционен и проверен тысячелетиями, - говорил Кирилл. - Он
основан на индуизме, хотя мы касаемся и других восточных метафизических
течений.
Это путь знаний, высшей медитации, созерцания и претворения знаний в
духовную практику. Это путь Богореализации, не дуализма, когда вы входите
в божественную реальность и отождествляете себя с ней. Это путь к своему
Центру, к своему собственному подлинному бессмертному Я, которое скрыто и
совершенно отличается от обычного человеческого сознания. Этот Центр, это
высшее Я, неотличим от Бога, и есть Бог. Но он далек от человеческого эго,
индивидуальности. Поэтому одним из главных принципов является умение
увидеть, познать и отличить это высшее Я или self, как его называют в
некоторых книгах, от эго, от временного "я". Это один из кардинальных
вопросов, и вас научат, как это делать - практически. Если вы отождествите
себя с вашим эго и скажете "я", т.е., мое эго - есть Бог, то это чистый
сатанизм, это путь дьяволо-человека. Но если вы сможете отождествить себя
с self, с вечным Я, и скажете Я, т. е., self - есть Бог, это то же самое,
что сказать Бог есть Бог... Мы идем путем метафизических знаний, их
превращения в практику, путем медитации и созерцания, отсечения от себя
отождествления с телом, умом и "эго"... Наша цель - полное осуществление
метафизической реализации, а не только временное мгновенное или
непостоянное вхождение.
Это, следовательно, высшая цель, и она требует огромных усилий и
дисциплины. Но по мере того, как вы будете "входить" и понимать, что это
дает практически - вы будете стремиться все глубже и глубже. Если вы
действительно готовы... Но вы должны сделать попытку... Я сведу вас с
одним человеком, который будет вашим непосредственным учителем и
советчиком. Вы будете в его круге.
- Значит, мы не будем с Вами?
- Вы будете и со мной. Но этот человек подойдет вам больше, чем я. Вы
увидите это сразу.
- Так хочется войти, войти в это!!!
- Кроме того, здесь есть много тонкостей, - продолжал, улыбнувшись,
Леснев. - Например, поэт, художник вообще, имеет ряд бесспорных
преимуществ, но также и негативных сторон, которые могут сильно затруднить
его путь. Например, у него может быть сильно развито духовное "эго" - есть
и такое, и от него еще труднее освободиться, чем от обычного. Но об этом
потом. Все будет совершаться постепенно. Разумеется, полная Богореализация
при жизни - это нечто исключительное. Но важно, пока вы здесь, на земле,
хотя бы основать прочную связь с Абсолютом, как гарантом вашего бессмертия
и спасения... Кроме того, человек может овладеть промежуточными
реальностями, разного порядка, включая необычайно высокие иерархические
ступени, уже внечеловеческие. Так делают некоторые йоги: но не теряя при
этом из виду главную цель - иначе это опасно.
Иными словами, речь может идти о раскрытии всех потаенных, различного
плана, внутренних возможностей человека. И это, конечно, не просто...
Но возвратимся немного назад. У нас вы получите знания о
самоограничении, о контроле над страстями и желаниями. Рухнет миф о себе
как об индивидуальности, вы соприкоснетесь со сверхрациональным,
надиндивидуальным началом, и познаете, что это не означает потерю, а
наоборот, освобождение, ведущее в бесконечную жизнь, ибо индивидуальная
жизнь, т.е. жизнь, ограниченная какой-либо формой, только момент по пути в
высшую жизнь... Вы поймете, насколько ограничен ум, как заставить его
умолкнуть и что значит вступить в сферу сверхрациональную, в сферу
сверх-Разума, подлинного Божественного интуитивного Интеллекта.
Разумеется, пока это только возможности, хотя несомненно у вас есть
некоторые задатки, иначе бы вы не пришли сюда. В конечном счете вашим
учителем может стать ваше божественное собственное высшее Я... Цель:
вырваться за пределы воплощений, обрести бытие и за-бытие, которое вечно и
которое не прекратится даже когда исчезнет не только наш мир, но и все
миры вообще.
- Да, картина... - пробормотал Берков.
- Но это цель. Сколько шагов вы сделаете в этой жизни в этом
направлении - уже другое дело.
"Глаза, какие у него глаза, - подумал Олег. - Точно чье-то
присутствие...
И
сама эта комната, как ладья, направленная в вечность. И такое незнакомое
мне спокойствие, и... странно: глубокая доброта, даже когда Кирилл говорит
резкие по сути вещи".
- И еще, - продолжал Леснев, - наш путь - это не религия. Ни от кого не
требуется перемены веры - это было бы безумием. Но религия - это лишь один
из вариантов связи с Богом... Наш путь к Богу, основанный на не-дуализме
между Богом и миром, путь знаний и метафизической реализации, лежит в
другой сфере, чем религия. Мы не поклоняемся Кришне, не берем религиозную
сторону индуизма, наша сфера - его надрелигиозные аспекты, его космология,
духовная йога и, в первую очередь, реализация Абсолюта. Индуизм, как
известно, не только религия. И йога, в том числе высшая, - вообще не
религия. Но между восточным христианством и индуизмом есть много общего.
Вспомним традицию умной молитвы, безмолвия и обожения в Православии...
Есть и существенные различия... Но, на мой взгляд, - это два крыла одной
птицы. Здесь действует принцип дополнительности, а не взаимоисключения.
Думаю, что можно сочетать православие и путь метафизической реализации, а
не выбирать что-то одно...
Наконец, у нас вы получите глубокое представление о том, в каком
отношении находится Россия к Востоку, особенно к Индии, этой нашей
прародине, о нашем духовном родстве...
Возникло еще несколько вопросов, ясных и темных, прорезывающих душу и
уводящих... Такие же волны отрешенности и любви сопровождали ответы.
- Вам от многого нужно будет отказаться, многое трансформировать, но во
имя большего, - сказал в заключение Кирилл. - Итак, мы договорились.
Теперь вы вступаете в новую жизнь. Начнется работа, и нужна дисциплина, не
только вдохновение... Все встали, прощаясь.
- А как же Саша? - внезапно спросил Олег на самом пороге.
- О Саше забудьте, - еле уловимая улыбка тронула губы Кирилла. - Его
как бы нет.
ЭПИЛОГ
Спустя несколько дней после этой встречи у Леснева черная весть
разнеслась по неофициальной Москве. Еще не затихли волнения, связанные с
выставкой Глеба Луканова: оказалось, что все не так просто, и кому-то из
официальных комсомольских защитников этой "полулегальной" выставки здорово
попало... И вдруг известие: убит Андрей Крупаев, владелец одной из лучших
подпольных библиотек в Москве. Ведется следствие...
По-особому эта весть о смерти поразила Валю Муромцева. Вспомнил
недавние ночные звонки Андрея и его слова о том, что случилось нечто
ужасное. Последнее вероятней всего относилось к истории любви Андрея к
собственной мачехе - нежданной, ошеломляющей любви, - которая не принесла
ему ничего, кроме страдания. Андрей ушел и от своей жены Зины, и от
любимой мачехи, и от отца, и звонил тогда Муромцеву, словно из тьмы
одиночества, - он даже переехал куда-то на край Москвы... И еще тревожило
Муромцева само существование потаенной библиотеки Андрея - была ведь она
не только богословской, но и много непонятных и редких книг, даже
рукописей, было скрыто там, а некоторые из них расходились в разных
направлениях: Крупаев был связан с черным книжным рынком чуть ли не по
всему Советскому Союзу. И знал еще Муромцев, что теперь уже не достать ему
ту книжечку по древней магии, которую обещал дать ему на прочтение Андрей:
продавать он ее никому не хотел.
Муромцев заехал в до боли знакомый деревянный домик на Плющихе к Зине -
была она подавлена, и не в слезах даже; промолвила, что убийство связано с
книжным черным рынком - разного рода полууголовные посредники часто
кружились вокруг ценных книг. И что следствие усиленно подвигается в этом
направлении.
Потом она сказала, что, согласно семейным преданиям, смерть Андрея
точно в этом возрасте - через месяц ему должно было исполниться тридцать
семь лет - была предсказана цыганкой, когда Андрей был еще ребенком. И
этот груз - потихонечку, тайно - с тех пор висел на нем, копошась иногда в
сознании. Больше она ничего не хотела сообщать, нет, убийство не имеет
отношения к истории его жуткой, нелепой любви; нет, все темные слухи о его
библиотеке - только слухи; библиотека в сохранности, и она - законная
владелица теперь; но никому никаких книг она не продаст - у нее есть свои
планы относительно этого. А Андрей, мол, лежал в гробу помолодевший -
царствие ему Небесное! - но строгий, очень строгий, как будто хотел оттуда
выпрыгнуть и накричать. И мы все там будем, слава Богу - но без
подспудного желания выпрыгивать оттуда.
Так говорила Зина, сидя у окна за чаем. В руках у нее была тряпка.
Версия о книжниках-уголовниках была, по мнению Муромцева, очень близка к
истине - по ряду дополнительных сведений о последних днях Андрея и о его
запутанных отношениях с некоторыми мрачноватыми парнями из этого мира. Но
Муромцева поразила не причина убийства, а скорее подтекст, движение
невидимой кармы, дикая любовь к мачехе (для отца, бывшего лагерника, она
была последней опорой), запретные странные книги, и сама полутемная
провальная личность Андрея - то впадающая в истерику, то уходящая во тьму.
И в глазах стоял этот ребенок, мальчик, которому цыганка предсказала по
руке, что он умрет в 37 лет. И он умер.
(Детскую фотографию Андрея - как раз того года, когда его увидела
цыганка -
Зина поставила на стол.)
...Валя был не в силах долго сидеть рядом с Зиной. Ему почему-то
показалось, что смерть - совсем не то, что о ней сказано во всех
традициях, а гораздо хуже...
Но в каком смысле хуже, он не мог определить и провидеть, и тогда,
наоборот, выплывало странное представление, что смерть - чепуха...
Беспокойный, он ушел на улицу, в московский круговорот.
Но смерть Андрея вихревым клубком прошлась по душам близко знавших его
и надолго оставила след.
"Улетаем... улетаем... улетаем", - шептала Верочка Тимофеева.
"Не улетим", - отвечали ей.
Даже танец Смолина уже не напоминал теперь пляску Мефистофеля, и сам
Ларион основательно поблек. Валя советовал ему перейти к психоанализу
мертвых.
Только бедный Глеб Луканов ничего не понимал, настолько вдруг поразило
его отсутствие Кати Корниловой вокруг себя. Однако ж, к удивлению всех, он
нашелся и женился на простой, редкостного добродушия, девушке, которой
жаловался на свою непонятную царевну.
"Ведь кого... предпочла... Вместо меня... Кого?! Полутруп. Вот что
обидно!" - кричал он.
А потом обычно то молчал, то говорил, обливаясь слезами: "Не полутруп,
а душу живую, у ворот смерти стоящую! Вот кого она полюбила - не полутруп,
а душу бесконечную!" И его скромная подруга утешала его.
А златокудрая царевна осталась одна - ибо хотела сейчас быть в
одиночестве.
Вскоре, холодным пасмурным днем у Семеновых собралась небольшая
компания друзей-неконформистов. Тени неофициальной выставки Глеба и
убийства Андрея еще лежали на них. И все это приумножали различные слухи,
предчувствия, настроения.
А тут еще на днях шумно наскандалил все тот же неуравновешенный поэт -
Леня Терехов.
За круглым столом в темной квартире Семеновых при свечах сидели хозяин
с женой, Валя Муромцев, Светлана Волгина, Толя Демин с Любой и четверо
начинающих...
- Возможно ли жить? - спросил один из новичков, поэт, поставив бокал на
стол.
- После всего, что произошло в XX веке в мире.
- А я скажу: немыслимо все время жить в подполье! - вдруг начала Вика
Семенова. - Выставки, чтения, создание произведений - все в подполье!
Когда же это кончится?! Когда?! Когда Россия будет жить нормальной
жизнью?! Должен же великий народ, давший Рублева и Достоевского, и такую
дивную, таинственную культуру, иметь хотя бы право на мысль, просто на
мысль?! Я же не говорю об изменении политического строя, мы все здесь вне
политики - я просто спрашиваю, когда наступит нормальная жизнь? Когда
можно будет, например, спокойно молиться или публиковать свои стихи? Пусть
они в цензуре, тем более политической.
Как было в девятнадцатом веке, когда все наши великие писатели
печатались дома, а не в самиздате? Немыслимо, чтобы писатель, который не
касается никакой политики, не имел бы возможности печататься на Родине
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг