Реншоу, который тем не менее проявил немалое сочувствие к нашим проблемам.
Если мы не наберем полторы тысячи очков, их выгонят с работы, и
альтернативы никакой нет.
Далее, по причинам космического свойства мы оказались в конфликте с шайкой
проходимцев, именующих себя "Олимпийские музыканты". Они, видимо,
постоянно будут подсылать к нам различного толка шантажистов, диверсантов
и прочих злонамеренных лиц. Им мы станем выражать наше сугубое
неодобрение. Эрли, ты не забыл шестизарядный в гостинице?
Эрлен распахнул куртку, продемонстрировал торчащую из-под мышки рукоять с
колечком, и Кромвель продолжил:
- Самого же главаря Пиредру приказано сберечь для научных целей, поэтому
по возможности не убивать. Таким образом, как вы видите, все это смеху
подобно. Ввиду особой тяжести ситуации руководство объединения "Дассо
Бреге" направило сюда лучшие кадры - пилота-снайпера Эрлена Терра-Эттина и
чудного механика Диму Вертипороха. Командует операцией неоднократный
чемпион мира и Олимпийских игр маршал авиации Джон Кромвель, ныне
покойный. Выше головы, соратники, нас ждут великие дела. Не посрамим же и
не уроним.
Немного подумав, Эрликон и Вертипорох захлопали. Кромвель кивнул:
- Теперь план такой. Ты дозвонился в Стимфал-Главный?
- Да, - ответил Вертипорох.
- Какой код?
- 108-Е.
- Ага. Тогда мы сейчас перегоним "фантом" в бокс, а ты собирай вещи и
отправляйся за нами. Времени в обрез.
- А какой взять? - спросил Вертипорох. - Можно любой.
- Да, задача... Но не станем уподобляться буриданову ослу - или барану? -
не помню. Ты почему-то спал в первом, устами механика глаголет истина:
наверное, он чем-то лучше... Так что беги на мостик.
Они поднялись назад в кабину, и Кромвель вновь вступил в Эрлена. Это было
как дуновение ветра, только изнутри, а не снаружи; ощущение обладало
странной двойственностью: легкости, мощи, быстроты реакций и - его же,
Эрликона, но уже и стороннего, презрения и жалости к отдалившемуся
придатку-телу, сотрясаемому сердцебиением и залитому потом. Эрлен никогда
не употреблял ни допингов, ни наркотиков, иначе мог бы призадуматься над
сходством впечатлений. Как бы то ни было, вновь преграды пали, вновь он
был перчаткой на всепокоряющей длани. Кромвель принялся щелкать
тумблерами. Пневматика зашипела, фонарь опустился и, чмокнув, сел на
место; загорелась подсветка шкал, зеленые цифры индикаторов; на экране
заднего вида, в пространстве между килями, проскочил Вертипорох, спешащий
вверх по лестнице, и Эрликон подивился ширине самолета - при взгляде
сверху "Милан" напоминал гигантскую пятиконечную звезду с двумя чуть
усеченными нижними лучами. Дж. Дж., не переставая трещать переключателями
и не отрывая глаз от приборов, заправил за ухо серебристый стебелек
переговорника:
- Алло, Вертипорох, как меня слышно?
- Слышу нормально.
- У меня шесть тысяч на баке, пленка, наверное. Ты вчера закачивал?
- Вчера.
- Ладно, я сейчас дуну, а там, может, дозаправиться придется.
- Понял.
С потолка спустились исполинские белые коконы и присосались к грозно
разверстым соплам "Милана".
- Присматривайся, присматривайся, - сказал Кромвель. - Гироскопы - это
система контроля зажигания; алло, Вертипорох, не слышу доклада, как там?
- Есть тяга. Ноль шесть ноль семь.
- Понял. Ключ зажигания.
- Норма. Жми по малой.
Кромвель чуть шевельнул сектора газа с лезвиями в стиле модерн. Двигатели
тихонько запели, указатель топ-ливомера быстро заскользил назад, к красной
отметке.
- Алло, Дима, у меня двести пятьдесят на баке, все в порядке, собирайся и
поспешай, я поехал, ждем тебя на испытательной.
После этого Кромвель сменил волну и повел другие речи:
- Я "Дассо" 108-Е, вызываю Стимфал-Главный.
Щелкнуло, свистнуло, заулюлюкало, потом неживой голос произнес:
- Я Стимфал-Главный, слушаю вас, 108-Е.
- У меня бронь Ванденберг-Испытательная, десять, прошу выход в систему.
- 108-Е, подтвердите тип.
- Я 108-Е, тип "Милан-270".
- Вас понял, 108-Е, даю двухминутную готовность.
- Есть двухминутная готовность.
Наступила пауза. На циферблате хронометра огненно плясали десятые доли
секунды.
- Я Стимфал-Главный, 108-Е, разрешаю запуск, ваш индекс - двадцать семь.
- Вас понял, индекс двадцать семь.
Плазма, утекающая в отводящие каналы, загудела басовитее.
- Я Стимфал-Главный, 108-Е, разрешаю старт.
Кромвель передвинул сектора, потянул ручку; самолет, слегка задирая нос,
начал подниматься вместе с приросшими трубами коконов; гидравлики подняли
шасси, повернули, уложили и скрыли под обтекателями; створки потолка
медленно раскрылись, пропуская машину, и так же медленно сомкнулись. Трубы
отошли, и тотчас же на выгнутые стены пало зарево выхлопных факелов. Стены
эти стремительно понеслись назад, зарево, светя ровным кольцом, летело
рядом, лучик спидометра подрагивал возле цифр 100, впереди через равные
промежутки времени вспыхивало белое число 27. Тоннель раздваивался и
троился, сворачивал, зажигал схемы указателей. Кромвель прибирал ручку то
вправо, то влево, не убавляя скорости; только один раз он резко отдал
сектора и толкнул носовую тягу - впереди сбоку, в спирально охваченном
белым пунктиром ответвлении, потемнело, затем вспыхнуло, двойка и семерка
замигали красным, что-то мелькнуло и скрылось. Кромвель молниеносно
переключил рацию и гаркнул в переговорник, влепив непонятное Эрлену
излюбленное хлесткое словечко:
- Ты, б..., колдун, куда прешь на встречный индекс?
В ответ в наушнике кто-то с раскаянием прохрипел: "Пардон...", и помчались
дальше.
Ванденберг, ангары "Дассо". Номера боксов: 15, 14, 13, 12, 11, 10. Стоп.
Испытательная, дайте шлюз. Вы такой-то? Я такой-то. Заходи. И вот "Милан"
стоит на керамическом, в черно-рыжих подпалинах полу
снежно-бело-кафельного испытательного бокса.
Ванденберг - северный и почти на сто миль удаленный от моря отросток
стимфальского мегаполиса, и если сам по себе Стимфал, подобно Далласу или
Лас-Вегасу, абсолютно искусственное образование на земном лике, никак не
связанное ни с природой, ни с водными, ни с сухопутными людскими дорогами,
то Ванденберг - самая искусственная его часть. Однако именно благодаря
Ванденбергу Стимфал некогда обрел статус имперской столицы.
Ванденберг - город-космодром, точнее даже, город пяти космодромов - как
раз столько их уместилось на этом "голландском кухонном столе", как
называли его в старину; более того, все то, что делало Стимфальскую
империю вооруженным выше бровей агрессором, готовым до последнего
отстаивать захваченное, Ванденберг являл в квадрате и в кубе. Каждый
стартовый комплекс был здесь превращен в крепость, а каждая
взлетно-посадочная полоса - в форт, все службы и коммуникации
дублировались пятикратно, наземно и подземно, бетон и броня уходили в
глубь гранитов и базальтов. Прекрасно это зная, союзники во время битвы за
Стимфал уделили Ванденбергу особое внимание, и вследствие их усилий две
трети сего нового Кенигсберга были старательно перемешаны с землей и
костями защитников. Но и того, что осталось, впоследствии хватило, чтобы
на его основе построить два современных космопорта, два аэродрома и
оставить за Ванденбергом титул авиационной столицы мира.
Тут держали свои базы практически все авиастроительные фирмы, компании,
институты, лаборатории, центры подготовки и просто летные училища; небо
над горячими камнями плоскогорья было разделено на зоны, сектора, эшелоны,
и там днем и ночью под рев и свист рассекали воздух машины всех марок и
моделей, и, слыша порой смягченный расстоянием грохот взрыва, жители
северных районов с пониманием поглядывали в сторону гор.
- Добро пожаловать в Голландию, - поприветствовал Эрликона Кромвель.
- Почему в Голландию?
- Не знаю, уж так раньше называли этот Ванденберг.
Колпак фонаря со вздохом встал вертикально, Эрлен стер пот с шеи и лица.
Как всегда, после контакта с Кромвелем ломило висок и дрожали руки.
- Закурим, - предложил Дж. Дж.
Эрликон осторожно покачал головой:
- Не могу. Давай попозже. Джон, ну что ты все время скалишь зубы? У тебя
улыбка как у крокодила.
- Ты мне нравишься, - ответил Кромвель. - Я вселяю в тебя бодрость. Что,
не в коня корм? Подожди, еще сам засверкаешь, дай срок.
Появился Вертипорох, увешанный баулами, прицепил лестницу, пилоты
спустились, и маршал незамедлительно приступил к руководству действиями:
- Перво-наперво активировать киборгов, пусть прозванивают схемы, это
одно; второе, механик, ты все на свете знаешь, ну-ка ответь, куда нам
приспособить магнитофон или кристаллофон с музыкой?
- А зачем нам музыка в воздухе? - удивился Эрлен.
- Я думал, ты знаешь, - издевательски ухмыльнулся Кромвель. - Слушать
будем.
- Насчет магнитофона я не знаю, - сказал Вертипорох, - а компьютер с
голографией здесь есть, программу я подготовил, все можно посмотреть.
Предложение возражений не вызвало, они уселись в затененном зале, и перед
ними зависла первая, самая общая схема самолета - объемная, всех цветов
радуги, усеянная цифрами и буквами. Эрликон, едва взглянув на эти
хитросплетения, с безнадежностью отвернулся, Кромвеля же смутить какой бы
то ни было картинкой было трудно, он вгляделся и пакостно захихикал:
- Если я ничего не путаю, здесь дублирование по карлойду.
- Да, - с гордостью подтвердил Вертипорох. - Дублирующая карлойд-схема.
- Да-да-да. А золотого унитаза у тебя тут нет?
- Э, э, - вмешался Эрлен, - а зачем вообще нужен карлойд? Почему не
просто компьютер?
- Затем, - ответил веселый маршал, - что карлойд - это искусственный
интеллект. Можешь с ним поговорить. По душам.
Вертипорох почти обиделся.
- Карлойд расширяет возможности пилота, - проворчал он.
- Расширяет, расширяет, - согласился Дж. Дж. - До пределов - до таких, за
которыми уже ничего не видно - ни возможностей, ни пилота.
Он завладел левой рукой механика и, быстро прикасаясь пальцами к
клавиатуре, принялся демонстрировать свое умение говорить об одном, а
думать в это время совершенно о другом. В то время как круглые совиные
глаза маршала скептически пробегали картины узлов и систем, его лицо и
особенно необычайно подвижные губы вовсю изображали восторг некоего
слабоумного лектора.
- Да-с, биоэлектронный мозг, или карлойд, - вещь, безусловно, нужная и
полезная. Представим себе, что какой-то бестолковый пилот на планете
класса Валентины попадает в многовекторный атмосферный поток с высокой
концентрацией твердой составляющей - всякой наэлектризованной пыли,
каменной мелочи - словом, с физическим стоком. Ни зги не видно, приборы
врут как по писаному, дело плохо. Но наш пилот духом не падает - у него на
борту есть карлойд, чей пращур некогда именовался автопилотом. Карлойд
начинает анализировать локацию, инфракрасные и прочее, шарахаться от
каждой песчинки и через минуту крепко задумывается о том, не перейти ли в
унифакторный режим, и за этими раздумьями как-то незаметно врезается в
первый попавшийся курятник, который по блоку информации совпал с его
родным ангаром, после чего ученые мужи и жены громогласно удивляются - как
это электронное оснащение авиации растет, а количество катастроф не
снижается.
- Вот и будь пилотом, - заметил Эрликон.
- Не будь только дураком, - посоветовал Кромвель. - Ладно, принимаем
такое решение. - Тут его мысль пришла в соответствие с речью. - Один
дубляж отключаем намертво. Вертипорох, отвинти к чертовой матери все
разъемы; я бы и второй отключил, но без него кибитка не поедет, поэтому
пусть судейская коллегия впаивает в него блок-контроль, и
перепрограммируем на звукозапись и воспроизведение - вот и будет
патефончик.
- Стой, стой, - всполошился Вертипорох. - Как это - отвинтить,
перепрограммировать? Жидкие биокристаллы?
- Вертипорох! - сказал Кромвель маршальским голосом.
- Я, - уныло отозвался механик. - Ничего себе... отвинтить...
- Отвинтишь, отвинтишь... Воткни-ка теперь движки. Двигатели на Кромвеля
впечатления не произвели.
- Все тот же пятиступенчатый пакет, "ял-скевенджер", дедушка английской
авиации... С войны ничего нового не придумали. Гаси это кино, пошли
подключаться к тренажеру.
Началась выматывающая круговерть подготовки. "Милану" разворотили брюхо,
упрятали в трубы, оплели кабелями, обвешали датчиками, которых, сколько
можно, Кромвель натащил в кабину, и Эрлен вылезал оттуда только поесть, да
и то не всегда. Маршал чудил напропалую и никого в свои планы не посвящал;
Эрликон попробовал было выяснить, в чем суть, но Дж. Дж. в ответ лишь
посоветовал заниматься делом и не забивать голову чем не надо: "Ты пилот,
твое дело - кнопки нажимать". Главный тренажер испытательной станции мог
воссоздать прямо в самолете любую ситуацию в воздухе со всеми допустимыми
и недопустимыми перегрузками во время фигур высшего пилотажа, и Эрлен
ожидал, что теперь они начнут гонять элементы по программе, разбираясь,
где сильные, где слабые места, но Кромвеля, похоже, волновало совсем
другое. Он взялся мучить двигатели и приборы на бесчисленных переменах
режима, прибавляя и убавляя обороты, остекленело таращась на колеблющиеся
стрелки индикаторов. Они с Эрликоном часами сидели под фонарем с
включенной блокировкой, вглядываясь в разнобой электронных сигналов,
которые, кажется, что-то говорили Кромвелю - некоторые программы режимов
он пропускал почти не глядя, иные прокручивал по десяти и более раз.
Кривые он писал на компьютер и потом, в перерывах, просматривал еще и еще.
По приказу маршала Вертипорох, набравшись храбрости, даже направился с
претензиями к центральному мозгу Испытательной.
- Сдается мне, Джон, - сказал Эрлен, - что ты с трудом удерживаешься от
желания понюхать свои амперметры. Так ты нюхай, я ничего такого в этом не
вижу.
Нюхать Кромвель ничего не стал, но в горячий двигатель залезал
неоднократно.
Хотя Дж. Дж. ругал и безжалостно изгонял всех посетителей, положение в
ангаре никак нельзя было назвать затворническим. Являлись эксперты из
судейской коллегии и зеленели от злости, выслушивая участливые вопросы
маршала о том, кому они продались на этот раз - "Боингу", как в прошлом
году, или перекинулись к "Локхиду" - Дж. Дж. щедро, но с хитрым выбором
тратил информацию, полученную от Скифа; регулярно наведывались
киборги-контролеры - те невозмутимо выслушивали кромвелевские высказывания
типа: "Ну, давай, давай, железяка"; очень скоро прикатила красавица
барменша из "Грифа" Шейла Джексон.
Разговор с ней вышел странный и какой-то мистический. Обменявшись со
смуглокожей обольстительницей несколькими таинственными фразами, Кромвель
отозвал Эрликона в сторону: "Пойдем-ка со мной на пять минут..." Втроем
они отправились в один из дальних закутков бокса, и по дороге Эрлен успел
обратить внимание на то, что вид у Шейлы несколько потрясенный, но
решительный. Когда две стены отделили их от чужих взоров, Кромвель
скомандовал: "Отвернись". Эрликон повернулся лицом к двери, и Шейла с
явной робостью, что совершенно ошеломляюще звучало в ее устах, спросила:
"Как, прямо так?", а Дж. Дж. ответил: "Тихо, тихо", - и спустя короткое
время произнес: - Ну как, чувствуешь что-нибудь?", Шейла только
отозвалась: "Ого", и прозвучало оно на самом нижнем регистре ее голоса.
Кромвель сказал: "Спасибо, Эрли, можешь идти". Эрлен вышел и, уже закрывая
дверь, услыхал, как Шейла спрашивает: "Ты что, в самом деле африканский
дух?"
Они появились в испытательном зале минут через сорок, оживленно беседуя.
Шейла сказала:
- Черт побери, не могу же я в самом деле выйти замуж за привидение?
- Все бывает; отлетаем этап, вот тогда поговорим. - Кромвель в эту
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг