отчаянно волнуясь в глубине души. - Вот посмотрите-ка сюда.
Джазисты заглянули в ноты и не выразили ни возмущения, ни удивления.
- Здесь нужен сакс, - заметил Вильфранш. - Хаксли только что отчалил
пожевать, я его сейчас позову.
Звонарь кивнул. Детище рвалось прочь из рук создателя, стремясь заявить о
себе миру. Появился Хаксли, тоже не нашедший в ситуации ничего
сверхъестественного, и взял свой саксофон. Разложили ноты. Звонарь уселся
за фортепьяно, сказал два слова, на каких цифрах паузы, и тихонько повел
мелодию. Бас, гитара и саксофон присоединились один за другим и повели
свои партии то рядом, то отставая, сразу же уловив характер пьесы -
олимпийские музыканты были профессионалами, и им ничего не нужно было
объяснять. В финале Хаксли даже сымпровизировал в духе той загогулины,
которая первой привиделась Звонарю, и все остальные в этом же ритме уже
совершенно уверенно вывели пять заключительных аккордов.
Точка. Гуго оторвал пальцы от клавиш и смахнул с брови каплю пота.
- Неплохо, - сказал Лонг. - Это Митчелл?
- Ты бы вставил это в программу? - спросил Звонарь.
- Да, куда-нибудь в финал. Концовка удачная.
- Ага, и с басами, - добавил Вильфранш. - Вот так. Звонарь собрал ноты.
Загогулины, завитушки, плюшки и горбушки пели в нем, как обезумевшие
соловьи, троились, множились и рассыпались фейерверком.
- Гуго, так это Митчелл? - Лонг, почувствовав наконец что-то необычное,
поднялся со стула. - Или Хаммерсмит?
Звонарь с каменным лицом направился к дверям. Темноликий Хаксли,
сообразив, что ни для какого Митчелла директор "Олимпии" не стал бы
садиться за инструмент, завопил в восторге:
- Шеф, это вы сочинили!
На прямой вопрос Звонарь всегда давал прямой ответ. Он обернулся и, не
сдерживая усмешки, признал:
- Да, я.
Лонг склонил голову набок и с недоверием протянул:
- Да ладно...
Меньше чем через год вышел первый альбом Гуго. На одной стороне обложки
была черно-белая фотография старинного парохода на Миссисипи с высоченными
трубами и прочими диснейлендовскими причиндалами, на палубе в обнимку
стояли Лонг, Вильфранш, Хаксли и Костелло-ударник, на огромных гребных
колесах было написано "СТАЛБРИДЖ". На другой стороне на темно-багровом
фоне был изображен сам Звонарь, сидящий перед микрофоном на табуретке с
гитарой в руках.
Любительница подсолить чужие раны "Джаз-панорама" вещала устами некоего Д.
Гриффитса:
"Новоявленный джазмен из "Олимпии" успешно доказывает, что даже в наше
время, желая сказать новое слово, вовсе не обязательно смешивать в
компьютере Гайдна с Моцартом или свинговать Баха. Достаточно иметь голову
на плечах, и рамки классического джаза окажутся не так уж тесны. Все
определяется таким затертым выражением как "талант".
- Я - талант, - сказал Звонарь Инге за завтраком. - Ешь петрушку.
Инга замотала головой:
- Йоги вообще запрещают что-нибудь есть по утрам.
- Йоги чокнутые, а в петрушке витамины. И на "Джаз-панораму" поставили
кофейник.
Однако наша картина была бы незавершенной без еще одного штриха, еще один
вираж заложила разбойничья судьба до встречи с Эрликоном. Года за полтора
до того, как пилот нарисовал на контракте с "Хевли Хоукерс" свое Эй-Ти-Эй
и влетел на заклиненном керогазе в окно стимфальского Дворца музыки,
появилась Ленка Колхия.
Ленка - это полное имя, по крайней мере, так оно писалось на афишах, кроме
того, в некоторых вариантах произношения последняя "эйч" не читалась, и
фамилия звучала как Колия. Впрочем, не будем спешить.
Снежным январским понедельником директор Сталбридж сидел у себя в кабинете
и смотрел на дисплей, а компьютер показывал ему разноцветный календарь.
Календарь был Ветхим и Новым Заветом "Олимпии", в каждой его клетке вели
непримиримую схватку налоги и доходы. Звонарь лично изобрел особый
цветовой шифр, определяющий контрактную загрузку каждого числа месяца, и,
страшно гордый, считал эту программу высшей стратегической тайной
корпорации. Число 24 высвети-лось на экране мерзко фиолетовым, а в правом
верхнем углу выскочил белый квадрат. Гуго нахмурился и стукнул по квадрату
своим длинным пальцем. Число 24 сжалось и уехало вбок, а квадрат
рассыпался на дюжину строчек с номерами и индексами. Одна такая строка
была в белом прямоугольнике, словно попала в стакан с молоком.
Звонарь сделал пол-оборота в кресле и постучал уже по клавишам интеркома:
- Алло, Бэт, уже расчесал усы? Арон, я хочу, чтобы ты послушал наш
разговор с режиссером, не уходи никуда... Бэт, скажи-ка мне, кто такой Л.
Колхия? Это он или она и где у нее ставится ударение?
- Не знаю никакой Колхии, - отозвался главный режиссер. - Откуда ты это
выкопал?
- Нет, друг, это ты выкопал, и еще в августе, потрудись-ка вспомнить,
контракт Д-128-59, через две недели - отсчет страховки. Если у тебя лежит
экземпляр с твоей же подписью, рекомендую застрелиться, как честному
человеку... пока я к тебе не спустился и сам не застрелил... Арон, твое
слово, загляни в архивы.
- Уже заглянул, - ответил Арон Хэнкок, главный юридический консультант
"Олимпии". - Все правильно, 128-59, группа Д, истекает в марте.
- Бэт, слышал? Давай ищи.
Бэт Мастерсон что-то проворчал, затих и спустя некоторое время заговорил
снова:
- Я нашел. Колхия, гитара-фольклор. И что теперь?
- Теперь думай, что сказать этому парню, когда он через две недели подаст
на нас в суд. Черт возьми, что такое Колхия? Это группа или направление?
Или, может, часть тела? Это ты его позвал?
- Спроси его, где он проспал весь сезон.
- А он в ответ скостит с нас пятьдесят тысяч по сорок второй. Бэт, я жду
от тебя других речей.
- Хью, ты спятил, середина сезона. Куда я дену эту гитару?
- Нет, лучше это ты мне ответь, как это вышло, что все эти августовские
контракты аннулированы, а один почему-то остался. О чем ты думал, когда
его подписывал? Ладно, погоди, у Синклера с его парнями неясно...
- Хью, ты обезумел. Синклер - единственный джаз после фестиваля.
- Ребята, не ссорьтесь, - вмешался Арон. - Ничего платить не придется.
Эти контракты достались нам от "XX века", они все без сорок второй.
Наступило молчание.
- Нет, - сказал Гуго, подумав. - Что же, обдерем музыканта за то, что у
него вовремя не оказалось адвоката? По принципу "мы-вам-сами-позвоним"? -
Голос Звонаря набрал наконец начальственные обороты и прорезался
знаменитым рыком: - Вызывай на четверг. Будем слушать. Да, попроси еще
Бака из "Галактики", все равно человек мается... Разберемся.
В полдень четверга Звонарь с Мастерсоном шли по подземному коридору,
веселясь из-за того, что долговязый Селье совершенно не выносит контрового
освещения. "Я все боюсь, он спрыгнет в партер", - говорил Мастерсон, и тут
мраморная стена рядом с ними разверзлась, и прямо на приятелей вышла
рыжекудрая древнегреческая богиня в джинсах и с гитарой в футляре. Ее
красота дышала такой античной ясностью, что Звонарь с Мастерсоном
остановились как по команде.
- Здравствуйте, - сказала богиня. - Вы не знаете, как найти третью студию?
- Знаем, - ответил Бэт, - мы как раз туда идем.
Директор и режиссер посмотрели на гитару и переглянулись.
- Ммммм... кажется, - предположил Звонарь, - мы видим перед собой
прославленную Л. Колхию?
- Совсем не прославленную, - удивилась гитаристка, - А откуда вы меня
знаете?
- Все знаем, - многозначительно произнес Мастерсон. - Мы думали, что вы
дядя с бородой.
Колхия уставилась на него, пытаясь, видимо, понять, всерьез он говорит или
шутит, и в глазах ее мелькнула догадка. Бэт Мастерсон смотрелся рядом со
Звонарем, как бегемот рядом с волком. Главный режиссер был огромен, тучен,
величественно усат и, ко всему прочему, облачен в церемонно-ритуальную
черную тройку с цепочкой от часов поперек живота, в то время как на Гуго
был рабочий свитер с закатанными рукавами.
- Я тоже, кажется, вас знаю, - сказала Колхия, обращаясь к Мастерсону. -
Вы директор Сталбридж. Я угадала?
Мастерсон не успел и рта открыть: неслыханное дело, нашелся человек, не
знающий в лицо директора "Олимпии", как Звонарь среагировал в лучших
пиредровских традициях.
- Да, - немедленно подтвердил он. - Вы угадали, самый настоящий директор.
- И сжал Бэту локоть.
Розыгрыш - один из китов, на которых стоит актерский мир, но Мастерсон не
ожидал такого поворота и, засопев, мрачно покосился на Гуго. Тот смотрел
невозмутимо, и главный режиссер с сомнением пробормотал что-то вроде "как
вы узнали".
- Просто я именно так вас себе и представляла, мне о вас рассказывали, -
радостно ответила Колхия.
- Да, он таков, - согласился Звонарь. - Суров, но справедлив. Однако
пойдемте в студию, раз уж все собрались.
По дороге новая Афина Паллада объясняла: "Понимаете, у меня был контракт с
"XX век Фокс", Мастерсон кивал: "Да, я знаю, они аннулировали ту серию
контрактов", а Звонарь шел впереди, неся гитару Колхии, вошел в студию
первым и объявил:
- Это директор Сталбридж, он у нас сегодня всем распоряжается!
В зеленоватом свете среди нагромождения аппаратуры сидели несколько
человек, и все они порядком удивились. Маленький, с пегой бородой Арон
Хэнкок покачал головой и состроил кислую мину, означавшую: "Вот-вот,
только такую глупость от вас и можно ожидать"; эксперт-искусствовед Морис
Фоше поднял брови, затем пожал плечами; лохматый Бак из "Галактики",
героинно-синерожий, вначале выпучил глаза, потом понимающе ухмыльнулся -
улучив момент, Звонарь послал ему грозный взгляд; только Реми, второй
режиссер, вообще ничего не заметил, потому что во все глаза смотрел на
Колхию.
Гуго прошел в звукооператорский отсек, сел за микшерский пульт, надел
наушники и махнул Мастерсону сквозь силликоловое окно.
- Дайте "ля", - попросил он по внутренней связи, - и парочку аккордов.
Колхия достала гитару из футляра и, подстроив, взяла несколько аккордов.
Звонарь на полном серьезе показал кольцо из большого и указательного
пальцев, и прослушивание потекло привычным чередом.
Гуго отключил наушники и только наблюдал, не слыша ни звука, как Мастерсон
что-то объясняет, указывает на "Галактика", тот тоже что-то говорит, все
пересаживаются, Арон обращается к Фоше... Как же все-таки зовут эту
Колхию? В зеленоватом студийном освещении ее глаза и волосы тоже казались
зелеными, словно у русалки или дриады. Сколько, интересно, ей лет?
Двадцать восемь? Тридцать один? Может, вообще зря его повело на всю эту
благотворительность? Разберемся... Гуго вернул звук в наушники.
Колхия села у открытых микрофонов, начала медленное вступление, и Звонарь,
внутренне похолодев, забыл, на каком свете находится.
Это была песня его родной земли. Не то чтобы самой родины, Бэрнисдельских
лесов, но все равно оттуда, с Тратеры. Тогда ему исполнилось семнадцать,
от кентурии осталось восемь человек, с ним - девять, они ехали по степи,
по бесконечному разнотравью Междуречья - у Гуго в ноздрях даже вдруг ожил
тот пряно-тошнотворный цветочный дух; они покачивались в седлах, свесив
головы и освободив ноги от стремян; между ушей своей лошади будущий
Звонарь видел, как выворачивает на ходу бабки лошадь, идущая впереди;
стояла жара, дорога была бесконечной, и такой же была эта песня, которую
тянул кто-то рядом. Позже, годы спустя, он не раз пытался припомнить ту
завораживающую мелодию и что-то вспомнил, как ему казалось, почти точно,
но лишь теперь понял, насколько его приблизительный вариант отличался от
странной прелести оригинала. Да откуда она это знает? Речной обрыв, космы
травы... У Колхии, несомненно, был голос, низкий и хорошо поставленный,
его интонации будили в Звонаре еще нечто, кроме даже тех давних
воспоминаний, но, что именно, он не смог бы сказать.
Когда песня закончилась, Бэт Мастерсон первым делом посмотрел на шефа,
увидел его остановившийся взгляд - а все его взгляды Бэт изучил в
совершенстве - и тут же попросил спеть что-нибудь еще.
Вторая песня никакого отношения к Тратере не имела, это была русская
песня, и Звонарь был знаком с русской музыкой; хотя из всего текста он
едва ли понял десять слов, впечатление получилось не меньшим; показалось
ли ему, или на самом деле смысл доходил до него сквозь языковой барьер.
Это разбойничья песня, решил Звонарь, разбойник - живой упокойник, удалой
молодец, он бесстрашен, но ведает о своем горьком конце, поминает
неотвратимое лихо, а все же не хочет уступать судьбе... Уж кто-кто, а Гуго
знал эти темные предчувствия атаманской души. Он сбросил наушники, вышел в
студию - там шел разговор - и сказал:
- Я полагаю, достаточно.
Вот напасть, забыл, он же не директор, но, как видно, это уже было не
важно, Морис Фоше - опять бровями - давал понять, что он не против, Арона,
ожидающего, собственно говоря, перехода к финансовой стороне, тоже как
будто пробрало, вурдалакообразный Бак, которого никто не спрашивал,
демонстрировал Гуго оттопыренный большой палец. Бэт Мастерсон, верный
товарищескому чувству, произнес традиционную фразу:
- Нам нужно посоветоваться. Пройдите пока... м-м-м-м... вот со
звукооператором.
Звонарь подошел к Колхии - она была здорово разволнована и еще не поняла,
что выиграла, - и предложил:
- Пока отцы совещаются, пойдемте выпьем кофе.
Они вышли из студии, и она спросила:
- Ну, как вы думаете?
- Мне очень понравилось, - сознался он честно. - Такого здесь еще не
слышали. Могу я узнать: первое - как вас все-таки зовут, и второе - откуда
вы знаете эти песни?
Похоже, что голос родины-матери здорово поколебал его душевное равновесие,
потому что как раз в этот момент рядом с ними выросла вторая дневная
секретарша, волоокая Герда, и Гуго рта не успел раскрыть, как она
протараторила:
- Мсье Сталбридж, вам только что звонил Пиредра и просил обязательно быть
к двум часам.
Оказывается, у Колхии действительно были зеленые глаза, даже с разными
оттенками зелени, и очень большие. В пол-лица. Герда, проклятая ведьма,
злорадно улыбнулась и сгинула. Звонарь сокрушенно почесал висок:
- Все-таки давайте выпьем кофе. Мне в самом деле понравилось.
Надо сказать, что никаких других знаменательных событий до того, как
Колхия переехала в звонаревские "Пять комнат", не происходило, кроме разве
что бесчисленных совместных поездок на странноватые сборища "поющих
поэтов", бардов, исполнителей стихов под музыку - Звонарь называл их
вагантами, и это, пожалуй, самое близкое к истине определение. Тогда, в
коридоре "Олимпии", он назвал Колхию прославленной, и выяснилось, что не
так уж и ошибся. В тех кругах она и впрямь пользовалась огромной
популярностью, и ее друзья-ваганты без труда заполняли какой угодно зал.
Стиль их жизни был беспорядочным и бессребреным, музыка - абсолютно
некоммерческой, но тем не менее Гуго устроил для них серию вечеров и
"сделал" несколько имен.
На главный же вопрос - почему именно Колхия затронула сердце Звонаря? - я
не знаю ответа. Были красивее? Да, были. Умнее? Тоже были. В чем же дело?
К замку можно подойти со ста ключами, но откроет лишь один. Почему?
Совпала комбинация. Можно развинтить и убедиться. К сожалению, не родился
еще такой гений, который смог бы так же развинтить человеческую душу.
Тристан и Изольда выпивают роковую чашу, но даже легенда не называет
состава колдовского напитка; этого секрета не раскрывают нам ни граф
Толстой, ни Шекспир, ни Маргарет Митчелл. Нельзя сказать, за что любят,
можно - вопреки чему. Нельзя объяснить. Можно описать.
Итак, согласно сотне причин, которые я могу предположить, и двум-трем, о
которых, вероятно, не догадываюсь, Колхия и Звонарь объединились в
своеобразный союз, включавший в себя также двух сыновей и собаку. Собака
была большая, разноцветная и разноухая, таинственной породы. Звонаря она
сначала обнюхала, потом облизала, потом прошла на кухню "Пяти комнат" и
там шумно завалилась, словно вязанка хвороста, и так и осталась лежать,
будто это всегда было ее место. С сыновьями вышло посложнее. Старшему,
Борису, было пятнадцать, младшему, Ричарду, - десять, оба уже до мозга
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг