репертуаре.
Девять лет отделяли тогда Гуго от "Олимпии". Это была, пожалуй, самая
пестрая полоса в его жизни: нашего стрелка носило по миру поистине без
руля и без ветрил, но, судя по всему, его интерес к музыке уже тогда был
велик - большую часть времени он проводит на концертах классики и групп
всевозможных стилей, играет на фортепьяно и даже пытается собирать
коллекцию записей. С другой стороны, можно заметить, что ни любви, ни
подлинного участия за это время Гуго не встретил - отчужденность и
привычка к запоям и загулам прочно вросла в его натуру, и Рамиресу
частенько приходилось вызволять его из разных дурацких историй: то в
какой-то захудалой гостинице Звонарю помешала спать возня мышей в шкафу, и
он, будучи серьезно не в духе, с двух стволов снес этот шкаф, в результате
чего проститутка в соседнем номере получила дырку в ноге. В итоге Пиредра,
выложив круглую сумму, увозил Гуго и от правосудия, и от темпераментной
дамочки, которая прямо в зале суда отозвала иск и объявила о намерении
выйти за Звонаря замуж. То на провинциальной ярмарке крепко поддатого
разбойника переехал автомобиль, и Гуго, перед тем как погрузиться в
небытие, успел-таки вырвать пушку, и единственная пуля угодила в аварийный
компенсатор, так что от машины и водителя осталось одно колесо, которое
позже нашли за полмили от места происшествия на поле для гольфа, и
реанимация повезла Звонаря прямиком в тюремный госпиталь. Случалось
Рамиресу избавлять и удерживать Гуго от выполнения разного рода сгоряча
данных обещаний - несмотря на ругань и требования не мешать жить, как
хочется.
Но вот как-то раз на кухне некой заправочной станции, затерянной в
тридесятой тмутаракани, отворилась дверь, и Рамирес прошел в своих
узорчатых спортивных туфлях по зашлепанному кафелю. За алюминиевым столом
со скудной закуской, в компании диковатого вида опухших личностей,
восседал скорее уже бородатый, нежели небритый, Гуго - синий,
всклокоченный и пребывающий в обычном сомнамбулическом состоянии.
Никто не обрадовался и не сказал "здравствуйте", Пиредра оценил обстановку
и, зная манеру Звонаря весьма горячо заступаться за друзей-собутыльников,
просто подошел и положил на стол две тысячи двадцатью бумажками. Их он
заранее держал между пальцами, дабы не волновать публику движением руки в
карман.
- Через неделю, - произнес Рамирес внятно, - жду тебя во Франции. Через
неделю. Бенц по твоей части.
Звонарь смотрел перед собой, как вареный судак. Пиредра повернулся и вышел.
Однако ровно через неделю, день в день, загудел зуммер, секретарь сказал:
"Шеф, вас Сталбридж", и, сняв трубку, Рамирес услыхал низкий, с хрипотцой
голос Звонаря. Каждый раз, слыша его, Пиредре неизменно хотелось
откашляться самому. Но, словно в противовес, природа наделила Гуго
изумительной, совершенно актерской дикцией - тот же Рамирес с
удовольствием разбирал ясную речь Звонаря сквозь шумы и помехи самой
дефектной записи без всяких фильтров. Кстати, забавно, что и почерк его
отличался удивительной четкостью - едва научившись писать (почти в
тридцать лет), в любом состоянии духа Звонарь выводил по бумаге идеально
ровные строки мелких и каллиграфически выписанных букв.
Рамирес ждал Гуго на улице за столиком кафе. Стоял месяц май прохладной
весны восемьдесят третьего, до полудня было далеко, ночью прошел дождь,
пронизанный мостами Ситэ плыл над рекой, а над островом, в свежей зелени,
возвышался великий собор; за обрезом набережной был виден край резного
парапета, еще дальше - следующего, и над ними - дома с грифельными крышами
и окнами мансард. Пиредра, в жемчужно-серой тройке, сидел, откинувшись на
белом гнутом стуле, вытянув ноги, и щелчками сбивал со стола крошки на
потеху толпящимся голубям; ухоженная борода, волосок к волоску, упиралась
в узел галстука. Не страдая никакими идеями, авантюрист до бесстыдства
любил жизнь и умел радоваться ей во всех ее проявлениях.
Голос под дымчатым пиджаком Рамиреса произнес: "Сталбридж на подходе,
шеф", и в самом деле через минуту показался Гуго. Он вышел со стороны
набережной, протиснулся между припаркованными машинами и, разгоняя
голубей, направился к кафе.
Одет был Звонарь в просторную крупной вязки хламиду со спортивной
ветровкой поверх, рабочие штаны с огромными карманами и охотничьи ботинки;
на плече, будто коробейник, нес нечто наподобие кожаного кофра, Пиредра
был вынужден внутренне признать, что одеяние, несмотря на странность,
имело своеобразный стиль. К тому же разбойника где-то коротко подстригли:
путаные пряди исчезли, и Гуго приобрел сходство с древнеримскими
скульптурными портретами с их прямолинейной резкостью черт и грубой
чувственной красотой. Выглядел Звонарь свежо, был выбрит, что
свидетельствовало о путешествии по крайней мере вторым классом.
- Привет, - сказал Гуго, устанавливая кофр и усаживаясь напротив Пиредры.
- Твои бегемоты?
- Мои, мои. Вот такие ребята. Ешь, это все для тебя. Ты, кусок задницы
вонючей, ты что на меня таким зверем смотрел?
- Что, правда? Я что-то не все помню. Ладно, какое там дело?
- Хорошее дело, - ответил Рамирес. - Посмотри-ка сюда, чертила. Видишь?
- Ну, стройка какая-то.
- Это не стройка, а ремонт, но суть не в этом. Называется концертный зал
"Олимпия".
- Та самая?
- Почти что да. Короче, мы ее купили. Корпорация "Олимпийская" и зал -
"Олимпия", очень складно. Угадай, кто будет директором?
- Что гадать - ты и будешь.
- Нет, друг, у меня фирма на плечах. Берись-ка ты.
- Интересные дела.
- Интересные, интересные. Дорогой, ты вот что, - Рамирес приблизился к
болезненной теме, - ты пока бросай. Тут планы серьезные, завалишься - я
тебе сам такую торпеду вклею - до смерти будешь икать. Сам знаешь - за
нами Контора.
- Я пока завязал, - хмуро пообещал Гуго. Это не было пустыми словами - ни
Пиредра, ни кто угодно не поставил бы на Звонаря и копейки, если бы тот
хоть раз в нужный момент оказался вдруг не в форме; никакое мастерство не
спасло бы Гуго в этом мире, если бы не способность брать себя в руки до
дела и независимо от дозы спиртного замогильно молчать после.
- Значит, так. - Пиредра водрузил на стол и открыл "дипломат". - Чековые
книжки и удостоверения; это записная книжка - все телефоны, которые могут
понадобиться поначалу, дальше разберешься сам; перво-наперво позвонишь вот
этому парню - он тебе устроит как и что, поедешь с ним в салон, там оденут
и обуют.
Звонарь хмыкнул:
- Это не к Хельге?
- Станет тебя Хельга одевать. Полистай вот это и попробуй вникнуть -
стиль сейчас пошел замысловатый, народ свихнулся на ретро, так что
вспоминай, что носили в тридцатых, и держись этой линии. Альбомы тебе
дадут.
- Угу, - кивнул Гуго. На своем веку он видел приготовления и почуднее и
гордился профессиональным умением ничему не удивляться.
- Бумаги на тебя все готовы. Ты человек новый, сразу не светись, чуть что
- спрашивай у меня. Консультантов и разных там адвокатов будет миллион,
подскажут, твоя задача - распоряжаться представительским фондом и кадрами.
Счета только наши, "олимпийские".
- Это как же понимать?
- Нанимай ребят. Пожарная охрана, фельдъегерская служба и так далее,
шелупони не надо, зови самых надежных и поначалу смотри, копытом особо не
бейте, сидите тихо - надо будет, я скажу нужное слово.
- Так, - сказал Звонарь, уразумев наконец, в чем дело.
- Кого надо - угощай, но марку держи. - Рамирес подмигнул. - Мы теперь не
вахлаки, наш номер европейский. Такие дела. Да, сегодня в три - у меня.
Посмотришь на рожи.
"Олимпия", в здание, точнее, в стены которого Звонарь вошел в компании
архитекторов, дизайнеров, строителей, электриков, акустиков, механиков и
сантехников, пребывала в самом плачевном состоянии. Кризис жанра, вереница
неудачных сезонов, один из самых глухих пиков нескончаемого многовекового
упадка французской эстрады - все довело старушку до закрытия, банкротства
и распродажи - целиком и по частям, ее ободрали снаружи и изнутри, и самым
реальным было сделать здание залом игровых автоматов. Купив ее,
"Олимпийская музыкальная корпорация", президентом которой был Пиредра,
заплатила скорее за землю, нежели за все прочее. "Больше ушло на взятки",
- пояснил Рамирес, посвящая Звонаря в курс дела.
Посему ни от Гуго, ни от самой "Олимпии" никто никаких чудес не ожидал.
Пиредра видел в ней прикрытие для разношерстной гвардии специалистов,
необходимых для концерна, Скиф тоже предполагал под этой вывеской
разместить свою "отмывочную бухгалтерию", а все остальное - для фасада.
Звонарь по идее также предназначался для фасада, но разбойный "чертов
самородок" вдруг круто повел собственную линию и принялся творить вещи
необыкновенные.
Робел Сталбридж вначале ужасно, отчего, впрочем, держался еще решительней
и суровей, но по своей закоренелой наивности искренне верил, что способы
управления шайкой лесных разбойников и шоу-бизнесом не просто схожи, но по
сути одни и те же. Одевшись в духе пожеланий Пиредры (авантюрист при
помощи Хельги тогда только-только начинал проталкивать в моду родное
довоенное ретро и вел великую битву с набиравшим силу стилем "фар космик")
- кожаное пальто, черная велюровая шляпа, сапоги, - Звонарь с первого дня
засел на стройке, окружил себя экспертами, секретарями и телефонами и не
на шутку взялся руководить.
Финансовая его обеспеченность была безупречной, а знание людей - горьким
опытом двух жизней. Гуго умел молчать на редкость грозно и убедительно, а
когда говорил, в голосе звучали необычное мрачное обаяние и варварская
уверенность во всеобщем равенстве перед стволом 44-го калибра. На
музыкальный мир Звонарь неожиданно произвел самое благоприятное
впечатление. Среди менеджеров начали расти и множиться слухи, что бородач
Пиредра выкопал откуда-то на диво пронзительного мужика и как бы старая
"Олимпия" не пошла в гору.
Рамиресу Гуго практически не звонил: "Завалюсь, вот тогда присылай своих
громобоев, пусть пристрелят к чертовой матери". Пиредра, однако, скоро сам
залез в Звонарев кабинет, где пока не было ни одной стены, заглянул в
бумаги и через минуту не знал, смеяться или плакать.
- Это что такое?
- Репертуар фестиваля.
- Какого еще фестиваля?
- "Спасем французскую песню".
- Друг милый, это тебя спасать надо! У тебя потолки еще не сделаны!
- Имя не с потолка берется, - рассудительно возразил Гуго. - Имя вот
такими делами делается. Я с телевидением договорился.
- Вот я тебе что дам под этот фестиваль... - предупредил Рамирес.
- Вставь себе и поверни три раза, - ласково успокоил его Звонарь. - У
меня кредит Благотворительного фонда и пять миллионов от Дюпре. И пока я
здесь, такой фестиваль буду проводить каждый год.
Пророки музыкального мира угадали - "Олимпия" пошла-таки в гору! "Глупо,
но, кажется, мы начали зарабатывать на этом чудилище", - сказал Пиредра
Хельге. Методы работы Звонаря были, возможно, архаичны и наивны, но,
несомненно, действенны. Дав слово, он его держал, и скоро многие
убедились, что если уж Сталбридж обещал, то хоть с угоном самолета, хоть с
пальбой, но ты будешь на сцене в положенное время, и пеняй на себя, если
окажешься не готов. Гуго поддержит и деньгами, и длинной рукой и на первый
раз не станет торговаться, прийти к нему можно и днем и ночью, но избави
боже его обмануть. Звонаревские бесхитростные речи одинаково хорошо
понимали и воротилы звукозаписи, и до мозга костей пропитанные наркотиками
звезды эстрады. "Олимпия", возрожденная золотом Скифа и колоритом Гуго,
начала постепенно возвращать себе славу парижской достопримечательности.
Видя, как лихо Звонарь вошел в роль, никто, даже хитромудрый Рамирес
(прочие же и помыслить не могли, что это роль), не догадывались, сколь
мало Гуго верит в прочность своего положения. Чем дальше, тем больше ему
нравилась эта новая афера, но еще многие годы, уже имея за спиной и
мировые триумфы, и независимое состояние, Сталбридж не мог отделаться от
мучительного подсознательного ожидания, что вот-вот, в любую минуту,
раздастся звонок, Пиредра скажет: "Сорвалось. Сматываемся", и вновь - в
кармане пачка денег, под мышкой - пистолет, под ногами - дорога неизвестно
куда.
Тем временем он продолжал игру на полном серьезе. На средства концерна
Звонарь нанял себе преподавателей фортепьяно, сольфеджио и теории музыки,
а также эстетики и истории культуры. Пиредра визжал и кудахтал:
"Медведюшка, нет, ты точно съехал; гаммы играешь?" Гуго в ответ молчал и
смотрел отрешенно. Поглощал он науки не без труда, но напористо и жадно,
со всем пылом человека, для которого полжизни грамота была чем-то сродни
магическому таинству. Что же касается языков, то тут Гуго ни в чем не
уступал Рамиресу и свободно изъяснялся на большинстве существующие наречий.
Свой кабинет он так и оставил в самой "Олимпии", и каждое утро в восемь
часов был там, собственноручно открывал окна, читал корреспонденцию и
выслушивал доклад ночного секретаря. По утрам "Олимпия" бурлила, как котел
с кипящей кашей: люди приезжали и звонили со всех концов света -
продюсеры, менеджеры, представители всевозможных фирм, юристы и репортеры.
Часов в десять в видеофоне появлялся заспанный Пиредра и спрашивал, зевая:
"Ты еще не прогорел? Приезжай обедать"; в одиннадцать Звонарь обычно
спускался вниз и в компании Бэта Мастерсона, главного режиссера, смотрел
прогон; проверял дневную сводку, и так до вечера.
Вечером зажигались огни, к подъезду съезжались машины, начинался праздник.
В этом для Звонаря скрывалось какое-то непроходящее очарование, и,
несмотря на то что механизмы и тайны всех чудес были известны ему
досконально, а отчасти им и устроены, все равно он не переставал
удивляться театральному волшебству, настороженно, впрочем, оберегая свои
восторги от чужих взглядов, ибо страшился проявления слабостей.
Совсем поздно, уже ночью, Гуго часто ехал ужинать к Равальяку - как
правило, в одиночестве. Там для него зажигали свечи и заводили лютневую
музыку, которую он любил, и оттуда, прихватив неизменную бутылку,
завернутую в мягкую бумагу, он отправлялся домой, в "Пять комнат над
бульваром", как говорила Инга.
В жизни Звонаря Инга была великим утешением. Их первая встреча произошла,
когда юной леди едва исполнился год, и Гуго по контрактным делам приехал к
Пиредре в его "Лесной домик". В те времена никакой "Мьюзик интернешнл" еще
не было, а существовало загадочное объединение "Валенсия-джаз-студио" и
"Норд Хиллстрем мода", которые и пользовались услугами Звонаря и его
молодцов. Отодвинув в сторону коктейли, Рамирес - в ту пору еще не седой,
не бородатый - сказал:
- Пойдем, познакомлю с девушкой.
Они сошли в сад, где под сенью деревьев возлежала в шезлонге Хельга,
немедленно возвестившая о себе неопределенно-вопросительным возгласом.
Норвежская авантюристка и бэрнисдельский разбойник плохо друг друга
выносили, и Рамирес, шепнув: "Минуту", направился к жене.
Гуго оглянулся. На травяной дорожке стояло миниатюрное - чуть выше его
колена - существо в панаме и со свистулькой в руке. Оно приблизилось и,
ухватив Звонаря за штанину и задрав голову, уставилось на него серьезными
испанскими глазами, потом вдруг в задумчивости село на землю. Гуго
опустился рядом на корточки, так что кобура под курткой уперлась в бедро,
поставил чудо на ноги и спросил:
- Это что же за зверюшка?
- Девицу зовут Ингебьерг, - сообщил подошедший Пиредра. - Не утаю также
забавного факта: она моя дочь.
- Интересно.
- Не сомневайся, у меня тоже глаза на лоб полезли, но, говорят, бывает.
Так вроде сходится, и похожа, а там черт его знает, поживем - увидим. Она
веселая.
Малышка Ингебьерг сосредоточенно исследовала часы на мосластой Звонаревой
лапе и даже попробовала на зуб. В бродяжьей душе что-то перевернулось, и
началась какая-то чепуха и несообразность. Гуго потребовал от Рамиреса
монополии на право дарить девочке кукол, и скоро "крестные отцы" с
печальным уважением приняли к сведению факт тихого помешательства на почве
игрушек одного из самых достойных своих собратьев. Далее Звонарь, выложив
в качестве первого взноса двадцать тысяч, создал у Пиредры "фонд дня
рождения", чтобы Рамирес поздравлял Ингу в тех случаях, когда сам даритель
в памятный день не сможет присутствовать по причине ранения или тюрьмы.
Пиредра, надо отдать ему должное, исправно исполнял эту обязанность,
отправляя Звонаря на Рождество в командировку за Дедом Морозом, а на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг