примитивном уровне и, в-третьих, необычайно артистично. ОНИ не применяли
ни полей, ни излучений, ни экстрасенсорной чертовщины. Было так: появлялся
обыкновенный человек и совершал поступок, и вся особенность только в том и
заключалась, что человек этот ни по каким законам тогда и в том месте не
мог ни возникнуть, ни знать того, что он знал. Для профессионала, каким и
был Скиф, это значило, что пускай пока и теоретически, но Программу можно
поймать за руку. В Скифе заговорил одновременно и ученый, и разведчик, и
еще некое чувство сродни ревности - ему претила мысль предоставить право
еще какой-то инстанции распоряжаться человечеством.
На подступах к новой игре Скиф проделывает еще один колоссальный по объему
труд - составляет Антологию Загадочных Случаев, открыв счет знаменитой
Синей Папки. Таинственные личности Программы, предположил Скиф, должны и
появлягься таинственным путем или уж, по крайней мере, оставлять след
каких-то необычных обстоятельств. По такому случаю он перекопал необъятные
архивы ИК, что тем, несомненно, пошло на пользу - до сих пор многие
считают наиболее крупным достижением Скифа "архивную реформу".
Естественно, довольно скоро он натолкнулся на легенду о Базе Предтечей -
предмете вожделения нескольких поколений довоенных авантюристов - и,
листая документы, не без удивления убедился, что База - это отнюдь не плод
хмельной фантазии капитанов-дальнобойщиков, а реально существовавший
объект, построенный ныне исчезнувшей цивилизацией. Именно в материалах по
Базе Скиф впервые встретил запоминающееся имя: Рамирес Пиредра -
единственного из людей, кто побывал на Базе трижды, и не только побывал,
но однажды неведомо как погрузил ее на баржу и увез в неизвестном
направлении.
Это что еще за тип, подумал Скиф, отчетливо уловив в этих перипетиях душок
Программы. В тех же архивах нашелся ответ более чем исчерпывающий - плод
кропотливой работы разноплеменных полицейских служб занимал многие
увесистые тома. Прочитав их, Скиф заключил, что бандит был редкостного и
таланта и везения, и что такого никогда не вредно иметь под рукой.
Так на рубеже семьдесят третьего года план "Программа" зародился в
очередной раз. К этому времени Скифу уже было известно достаточно, чтобы
предпринять попытку взглянуть на искомую сверхъестественность вблизи. Он
не боялся, что его опередит кто-то из коллег, поскольку постоянно был в
курсе всех исследований, способных составить ему конкуренцию, и видел, что
в ближайшее время опасаться нечего. Скиф рассчитал и учел все возможное и
приступил к делу.
Однако дело он замыслил неподъемное. Люди. Вот проблема. Где их взять?
Выделить из управления? Вербовагь со стороны? Лишь чрезвычайно далекий от
жизни человек может думать, что существуют какие-то агенты, или агентурные
звенья, или просто имеющие соответствующую подготовку люди, которые могут
предпринять какие-то шаги вне поля зрения хотя бы одного из многочисленных
затененных зубастых ведомств. Можно сманеврировать деньгами. Труднее -
информацией и связями. Но найти группу нигде не задействованных и
неподотчетных профессионалов - задача технически неосуществимая.
Но даже техника была в этой ситуации не главным. Главной оставалась
научная сторона. У Скифа были все основания предполагать, что многие из
ныне живущих людей внесены в своеобразный "реестр Программы" и,
следовательно, любая акция с их участием свела бы на нет чистоту
эксперимента. Выходило, что нужны люди, которые бы не только на
сегодняшний день ни в каких списках не значились, но как бы и вовсе не
существовали. Казалось бы, полный тупик. Но Скиф знал выход.
Запись личности, или мнемограмма, как это почему-то именовали, известна
еще со времен беспутного отца современной нейрофизики Ричарда Барселоны. В
Центральном фонде хранилось немало пленок и кристаллов, хранящих память о
генотипе, уме и характере разных знаменитостей, но бессмертие по-прежнему
упрямо не давалось в руки. Индивидуальность отказывалась стопроцентно
воспроизводиться, и возрожденный гений никак не желал продолжить свою
уникальную сущность, проявляя, напротив, тенденцию к деградации и
нежизнеспособности. Поэтому из морально-этических соображений эксперименты
были запрещены и все подступы к ним перекрыты с мудрой тактичностью
Но на всякого мудреца довольно простоты. Скифу был ведом потайной лаз в
казематы этой неприступной крепости. История связана с именем все того же
отца-основателя. Дик Барселона (настоящее его имя так и осталось
неизвестным, во всех работах и документах он подписывался старинным
детским прозвищем) на своем бурном, но удивительно долгом жизненном пути -
девяносто два года отпустила ему судьба, это звучит феноменальным
рекордом, учитывая тот образ жизни, который он вел, - собственноручно
создал в разные годы не менее сотни записей. Они считались научными
реликвиями - что-то вроде микроскопа ван Левенгука - и хранились в архивах
Института нейрофизики. Директором этого Института была МэриэтДарнер, мать
Эрлена Терра-Эттина, с которой Скифа связывали давние и близкие отношения.
От нее Скиф знал, что записи эти, несмотря на древность, благодаря хитрому
множественному дублированию и дьявольскому искусству Барселоны, мало того
что во многом превосходят современные, сделанные на новейшей аппаратуре,
но еще и являются действующими. Вполне естественно, что однажды сей
перечень экспонатов оказался в руках у Скифа.
Список был необычайно пестрым. Проститутки, коммивояжеры, коллеги-ученые,
воры, люди вообще без имени - похоже, титан экспериментировал на всех, кто
попадался под руку. Охватив их всех одним взглядом, Скиф поднял свое
кресло на дыбы, покачался на задних ножках и даже засмеялся. Семь записей
из ста, с различными промежутками, были произведены с Рамиреса Пиредры,
все того же гангстера, и первая галочка тут же встала напротив его фамилии.
Скиф недаром держал в памяти весь до последней запятой перелопаченный им
архив - формула дальнейших действий сложилась практически без усилий.
Помедлив самую малость, Скиф рассадил еще трех птичек - эти люди, по его
плану, должны были обеспечить выход Пиредры на контакт с Программой.
Почему именно Рамирес? Потому что, во-первых, он был мастером своего дела
- об этом говорил его послужной список, а во-вторых, Пиредра умело и
удачно рисковал. Этой способности, столь порой необходимой, Скиф, при всех
его качествах, был, увы, начисто лишен и знал об этом.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Дальняя дорога
разделяет кассету, пусть даже и с самой совершенной записью, и живого
резидента, правящего бал в пекле событий. Для того чтобы по закодированной
бог весть когда информации произвести на свет реального человека,
необходим комплекс размером с небольшой завод, стоить он будет как хороший
авианосец, да и плюс к тому, чудо сие надо сотворить в полной тайне как от
врагов, так и от друзей. Не все сошло гладко, и, произведя свои
манипуляции, Скиф породил немало версий и догадок в ГАЛБЕЗ -
спецподразделении криминальной полиции. Будучи об этом осведомлен, Скиф
методично заносил в память координаты всех тех, кто мог что-то видеть,
слышать и припомнить, и, едва приступив к своим обязанностям,
свежеиспеченный Рамирес Пиредра отправился в турне с этим Скифовым
каталогом в кармане.
Поэтому, когда комиссар Бартон, кое-что сопоставив и сообразив, бросился
задавать вопросы, то не смог найти практически ни одного из вероятных
свидетелей. Это-му-де оставили наследство, и он уехал его получать, второй
перебрался на работу в другой город, а третий просто вышел однажды
отправить письмо, да так до сих пор и не вернулся.
Для любопытного читателя расскажу, что многие из этих пропавших обрели
успокоение в опорных бетонных блоках различных инженерных сооружений, в
виде сульфатов и нитратов унеслись прочь по городским канализациям, навеки
соединились с атмосферой в мусоросжигалках - об иных же история вообще
умалчивает.
Конец скучной интерлюдии
Писать о Рамиресе - задача неблагодарная. Безнадежное занятие - рисовать
пустоту, сказал Цвейг; не менее безнадежно изображать характер там, где
нет ни характера, ни мысли, а есть лишь жадность, осторожность и
неистребимый оптимизм. Получается какая-то история болезни, но без
Рамиреса в моем рассказе обойтись никак нельзя.
Пиредра вступил в пятое послевоенное десятилетие, будучи в полном
восторге. Свобода. Деньги. Рядом незаменимые подручные - Хельга и Гуго
Звонарь. Время прибрало и друзей и врагов, и нет нужды попусту
растрачивать обаяние и патроны. Рамирес жмурился, будто сытый кот на
солнце, земля и небо, сев за сдвинутые рояли, грянули рэгтайм.
Над трупами и бетономешалками первого Скифова задания Рамирес пролетел с
легкостью мотылька - он вовсю наслаждался жизнью, и сам факт существования
и деятельности доставлял ему живейшее наслаждение. Однако долго порхать
Скиф не позволил. Пиредра водворен в тюрьму, отнюдь, впрочем, не утратив
веселого расположения духа, в тюрьме его снабдили самыми настоящими
документами, и таким образом он родился уже вполне официально, затем
началась подготовка к первому контакту с Программой.
Скиф вычислил пробный камень. Это был человек по имени Асгот Грюн, и
работал он в английском посольстве на Гестии. По всем расчетам, он был той
самой "фигурой запрещения", которая должна была открывать реакцию
воздействия. Скиф предполагал, что у Грюна имеются какие-то инструкции
программного руководства. Эти бумаги, кассеты или уж что там Скиф желал
видеть на своем столе.
В налете на особняк Асгота участвовали трое: сам Рамирес, Звонарь и еще
никому не известный друг Звонаря. Подобно Монморенси, Гуго обладал
способностью мгновенно обрастать знакомствами с самыми невероятными
личностями, готовыми за него в огонь и в воду. Мероприятие прошло с
успехом, Рамирес прекрасно продемонстрировал свою даровитость и
самобытность, Скиф получил, что хотел, и незамедлительно выложил пятьсот
тысяч, отдав одновременно приказ быть наготове.
Звонарь со своим непонятным другом забрали причитающуюся им долю, спрятали
пистолеты и без лишних слов пропали с горизонта, а Рамирес отправился
домой. Правое крыло у его "Мерседеса-280" было сорвано вместе с фарой, так
что вся анатомия торсионной подвески глядела наружу; какая-то смятая
железяка вспахивала в протекторе неровную борозду; рукав костюма Пиредры
отсутствовал полностью, да и от рубашки на руке уцелел только драный
фестон, залихватски развевающийся на ветру, точно вымпел, являя всему
свету мохнатое гангстерское запястье с браслетом электронных часов. Грюн
довольно решительно выразил свое недовольство - зато на сиденье возле
Рамиреса лежал заветный чемоданчик, содержимое которого сулило передышку и
широкий выбор поля деятельности. Словом, жизнь была прекрасна.
Домой. С момента второго рождения Рамиреса прошел год, и за это время у
него появился дом - на Земле, в Париже, купленный Хельгой, неизменной
подругой Пиредры, на деньги Скифа. Дом этот свободно можно было назвать
дворцом, и там как раз происходил то ли бал, то ли прием, окна сияли
огнями. Когда поздно ночью через заднюю калитку в него вошел Пиредра,
заросший густой черно-синей щетиной, все в том же драном наряде, с
чемоданчиком, он по подземному кирпичному коридору направился на кухню,
где немедленно запустил ложку в первую же попавшуюся кастрюлю, ибо зверски
хотел есть.
Минут через десять в пустынную кухню с царящим в ней гастрономическим
разбоем вошла необычайной красоты дама в мехах, похожая на Снежную
королеву. Это и была Хельга, великолепие ее вечернего туалета существенно
отразилось на бюджете ИК. Окинув ледяным взором супруга, в тот момент
более всего похожего на нищего бродягу-итальянца. Снежная королева сказала:
- Идем.
- Сейчас, доем, - ответил Рамирес.
- Брось свои глупости, - посоветовала Хельга.
Рамиреса ожидал удар, от которого он потом не мог оправиться всю жизнь.
Глядя на колыбель с младенцем, он в недоумении спросил:
- Что это такое?
Хельга пропустила этот идиотский вопрос мимо ушей:
- Я назвала ее Ингебьерг. В честь бабки.
К тому факту, что у него есть дочь, Рамирес так и не привык последующие
двадцать восемь лет. Родительские чувства в нем так и не пробудились,
что-то не сработало в той системе инстинктов, которая управляла его
эмоциями и поступками. Ингебьерг навсегда осталась для него лишь
дополнительной зоной уязвимости и беспокойства, а значит - страха и
раздражения. Впрочем, это никогда и никому не приходило в голову - Рамирес
делал все, что положено делать любящему отцу, и эта маска удалась ему не
хуже других.
Любопытно, что Инга, повзрослев, сохранила дружеские отношения именно с
отцом, в то время как с матерью у нее все более нарастало охлаждение,
перешедшее позднее в острую неприязнь. Между тем Хельга была человеком
примечательным.
Жизнь авантюриста трудно назвать монотонной, но назвать однообразной можно
вполне. Начиная лет с двенадцати Рамирес постоянно повторял один и тот же
отработанный фокус - пришел, обманул, забрал; предприятия его отличались
друг от друга лишь географией да величиной ставки, и даже воскресение из
мертвых, сколь ни парадоксально, ничего в этой схеме не изменило. Иное
дело Хельга. Она знавала такие перевороты и метаморфозы, которые и не
снились ее двумерному супругу.
Хельга Торбергстуен - Хельгой Хиллстрем она стала, приняв шведское
подданство, - появилась на свет в Норвегии, в Олесунде, городке, с
незапамятных времен ставшем и остававшемся провинцией. Здесь она росла и в
семнадцать лет завоевала первый приз на конкурсе красоты - видимо,
сказалась ее стопроцентно скандинавская внешность - у членов жюри взыграло
патриотическое чувство. Образ жизни ее до этих пор вполне скромен и
добропорядочен - примерная дочь почтенных родителей.
Вдруг - в отличие от Рамиреса, в жизни которого не было никаких "вдруг", -
менее года спустя после олесундского конкурса мы встречаем нашу красавицу
во Франции, в банде Карла Вайля - шизофреника и маньяка-убийцы, и по
крайней мере треть садистских выходок этой милой компании была делом рук
белокурой Хельги. Кстати, и половина всех награбленных денег была положена
в различные банки на ее имя.
Потом шайка распалась, Вайль отбыл на гильотину, а Хельга - ей уже
двадцать один - объявляется в Италии, несколько не у дел, зато при
деньгах. В Милане с ней происходит очередной головокружительный поворот:
она поступает в университет и с блеском оканчивает факультет
экономического правоведения, проявляя работоспособность и отменную ясность
мышления.
В ту же пору происходит ее встреча с Рамиресом, находившимся тогда в самом
начале "базовой" эпопеи, вниманию к которой испанец и обязан загробными
приключениями. Они обвенчались с прелестной валькирией через полгода, и
своды церкви не обрушились на головы новобрачных убийц. Способны ли
монстры любить? Трудно сказать, но хочется верить, что не все в этом браке
решали расчет и привычка. Хельга считала свое супружество тяжким крестом,
но всегда отдавала должное талантам Рамиреса; за долгие годы она имела
массу возможностей с большой выгодой и абсолютно безболезненно избавиться
от мужа, однако не пошла на это, и в самых критических ситуациях Рамирес
не боялся повернуться к Хельге спиной.
Как бы то ни было, семейная жизнь сложилась удачно. Став женой Пиредры,
мадам перешла в следующую свою ипостась: превратилась в светскую даму.
Красота, эрудиция и деньги открыли перед ней обширнейшие перспективы, в ее
салоне была заключена львиная доля сделок "хендерсоновской аферы", и
математический ум Хельги превосходно дополнял гениальные прозрения
Рамиреса. Муж да жена - плоть едина: супруги совместно сели на скамью
подсудимых "орхидейного процесса", комментарий к которому так смутил
Эрликона, вдвоем бежали из-под стражи, но пересказывать здесь судебные
материалы я не стану.
Явившись волею Скифа на свет божий по второму заходу, Хельга вновь сменила
тактику. Довольно немыслимых затей и авантюр в надежде на какое-то
призрачное, пусть даже и безграничное могущество! Ей нужна реальная власть
не откладывая, сегодня, сейчас. Она вновь отправляется учиться, затем на
деньги ИК открывает собственную фирму - "Норд Хиллстрем мода" - со своими
журналами, ателье, выставками-ярмарками и прочим. Хельга правила твердо,
безжалостно, с размахом и прозорливостью, перекупала и заманивала и скоро
прочно заняла одно из ведущих мест в вечной индустрии, превращающей ткань,
мех и кожу в предел мечтаний современного общества.
Имея за спиной поддержку Скифа, Хельга здраво оценила обстановку и решила,
что может позволить себе ребенка. Так появилась Инга. Никаких сомнений на
этот счет Хельга не ведала - до тех пор пока существуют рекомендации д-ра
Спока, музыкальные школы и психоаналитические консультации, она прекрасно
справится с проблемами воспитания, и ее дочь непременно выйдет в люди.
Отчуждение, возникшее между ними с годами, Хельгу тоже особенно не
испугало - главное, девочка взяла верную линию в жизни, а прочее
утрясется. Что же до того, что она порой ведет себя как-то необычно,
ничего не поделаешь - дурная наследственность, и Хельга лишь пожимала
роскошными плечами.
Сам автор дурной наследственности в памятный вечер своего возвращения,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг