надежды на самую крохотную бухту или гавань. Поэтому начальным зодчим
морской части Стимфала стал инженер Тротил.
Уклон же открывается в глубь континента, и реки текут не к морю, а от
него. Такова и Амальдена. Вероятно, она уже текла по этим краям в те
незапамятные времена, когда силы природы вдруг начали понемногу
приподнимать этот кусок земли. Горы росли, а Альмадена собирала дожди,
родники и талые воды и сквозь скалы год за годом прогрызала себе право не
менять накатанного пути. Двести метров, триста, полторы тысячи -
плоскогорье, срезанное к океану, ушло вверх, а Альмадена осталась на
месте, и памятником ее неодолимого упорства остался громадный ступенчатый
каньон красно-коричневого камня с фантастическими столбами, карнизами и -
довольно средненькой, изобилующей мелями речкой на дне.
Альмаденское ущелье было коронным номером всех туристических мероприятий.
Пятьдесят второе континентальное шоссе здесь образовало вырост,
выглядевший с самолета как хоккейная клюшка - подъезд к четырем основным
смотровым площадкам. Однако кроме видов самого каньона - на закате, на
рассвете, при луне и так далее - смотреть в этих местах было, по сути, не
на что. Чуть ниже по течению - развалины древнего рудника, где неведомые
пращуры добывали ртуть, еще дальше - уже полностью невнятные руины
безвестного замка - и все. Альмадена убегала на юго-восток, к горным
пустошам Котловины, над которыми недавно прокувыркался Эрликон, -
кладбищам былых военных баз империи и обиталищам жутких мифов.
Но именно сюда, к югу, мчался, вздымая пыльную гриву, вишневый "бугатти".
Инга не отпускала акселератор, и воздух яростно пел в обтекателях. Вначале
дорога шла вдоль реки, и Эрлен мог любоваться разломами багровых скал и
столбчатыми эркерами, похожими на стопки сложенных монет, но затем река
осталась справа, а слева показались уступы таких же каменных террас, или
гряд, с провалами между ними - как только машина проезжала очередной
гребень, за ним поднимался другой, казалось, самый высокий, но стоило
миновать его, как вставал следующий, еще выше, и так до потери счета.
Наконец "бугатти" вывернул на одну такую гряду и покатил по камням,
похожим на лошадиные зубы со стертыми краями. Здесь проезд перегораживала
металлическая цепь, натянутая меж двух сигнальных столбов с замками и
отражателями.
- Ого, - сказал Эрликон. - Чьи-то частные владения.
- Да, - ответила Инга. - Мои.
Она вышла, отперла замок, и еще через милю машина остановилась у обрыва
террасы.
Отсюда открывался вид сразу на две долины, уже не такие безжизненные, как
альмаденская, а с густо-зелеными зарослями по склонам и скалами уже не
красного, а тускло-песчаного цвета; над ними вдали синела все та же
цепочка гор Котловины.
Эрлен огляделся, разминая затекшие ноги. На этом хребте, окруженном со
всех сторон такими же неприютными провалами и вершинами, были видны следы
каких-то сооружений. Посмотрев под ноги, Эрликон обнаружил, что стоит не
просто на земле, а на плитах чего-то, что было некогда, по-видимому, полом
не то коридора, не то галереи. Галерея эта уходила к обрыву, и там, под
прямым углом друг к другу, из камня вырастали две стены - точнее, их
основания, чьи толщи с окаменевшей перекладиной балки служили в давние
времена, возможно, цоколем какой-то крепости, да и сейчас являли пример
стойкости в беспощадной схватке со временем.
Сентябрьское солнце нырнуло в длинное облачко, посвежевший ветер поднял
крылья Ингиных рукавов и с трудом шевельнул тяжелые пепельные пряди. Тени
сгустились, и высокая фигура Инги потемнела на фоне каменного
нагромождения.
Изменил ли что-то ее взгляд, или это были виноваты упавшие тени, но к
Эрликону подступило иное, неожиданное чувство - колючий холодок пробежал
по коже и даже прокрался внутрь. Привычным глазом летчика Эрлен оценил,
как одинок этот утес, выдвинутый последним в ряду собратьев, и вдруг
ощутил, как ревниво обступают его с боков неприступные кручи. На миг пилот
испытал приступ безотчетного страха подобно тому, какой накатывает в
мертвой долине динозавров, когда стоишь среди окаменевших отпечатков и
вроде бы знаешь, что давно уже нет чешуйчатых чудовищ, но все же... Все же
что-то...
Он поежился:
- От разных древностей на меня как-то веет холодом. Где это мы?
- Тебя приветствует Фраскенское аббатство. По преданию, это место сбора
ведьм, а еще раньше тут приносили жертвы какие-то племена. Потом здесь
построили монастырь, его освятил сам епископ Фраскенский, сюда заточали
колдуний и непокорных монахинь. Среди них оказалась одна... Она исчезла,
ее искали, но не нашли, и монастырь пал и весь разрушился.
- Да, это заметно.
- Нет, до войны были вполне пристойные развалины, но здесь стояла
зенитная батарея, и, естественно, все разгромили, верхняя часть склона
обвалилась... Я приезжаю сюда каждый раз, когда бываю в Стимфале.
- Ты купила этот участок?
- Да, и совсем недорого. Туристы здесь не бывают... Тут я чувствую себя
по-особенному.
Инга рассказала Эрликону широко известную легенду в сильно авторизованном
варианте, запросто перемахнув через триста лет, и уж, конечно, умолчав о
том, что именно на это место в своих снах или видениях она прилетала,
закогтив очередную душу; но ворожба ее коснулась Эрлена и без слов.
Что-то произошло с ним, неясная, но важная часть его жизненного инстинкта
впала в цепенящую летаргию. Все происходящее над этим заросшим
можжевельником и самшитом обрывом казалось ему настолько прекрасным и
чудесным, что Эрликон не испытывал ни отчуждения, ни боязни перед тем, что
здешнее очарование витает над давным-давно погребенными и непогребенными
мертвецами, которые, и будучи живыми, сулили мало хорошего людям и вряд ли
изменились к лучшему, став прахом и тленом, что жрица их темна душой и в
сущности совершенно ему неизвестна.
Молчала интуиция Эрлена, он не насторожился, как не насторожился в доме
Рамиреса, где избыток охраны и недостаток вкуса также наводили на
недвусмысленные выводы - напротив, чувство восторга и приближающегося
счастья достигли в нем апогея. Судьба подарила ему слишком мало примеров
счастливых ситуаций, чтобы он умел их узнавать и различать. Королева его
души стояла рядом, власть ее была несомненна, горы и небо смыкались
райским сводом, и Эрликон сказал единственное, что счел достойным этого
момента:
- Инга, выходи за меня замуж.
Инга склонила голову и засмеялась. Что скрывать, она была тронута.
Признаний в любви и всевозможных диковинных и диких ее доказательств она
повидала более чем достаточно, но все это были результаты завоеваний,
плоды ее усилий. А Эрлен пришел сам, и пришел именно к ней - только у нее
в руках был ключ от трижды секретного замка его сердца. Непривычно... и
приятно.
- Давай поедем пообедаем для начала, - предложила она. - Сегодня
выступление, и слишком поздно есть нельзя.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Прямоугольный лабиринт сорок восьмого этажа Главного управления, занятый
Скифовым Четвертым отделом, был закрыт. Пропускали только сотрудников и
только по предъявлению удостоверения. Эрликон не был сотрудником,
удостоверения у него не было, но его пропустили, не сказав ни слова. В
коридоре была изрядная суматоха - главным образом из-за киборгов,
перетаскивавших оборудование в контейнерах. Здесь Эрлен столкнулся с
Лестером - с тем, который якобы встретил в институтском лесу кабана.
Лестер почти бежал за киборгами с чайником в руке, но, завидев Эрликона,
сразу же остановился, оттеснил его к стене и в зверском рукопожатии
засвидетельствовал свое почтение. Был он, как всегда, загорел, худ, носат,
но на этот раз еще и в полной капитанской форме, с галстуком и при кортике.
- Знаю, - сказал он, люто стискивая Эрликонову ладонь, - Горел. Герой.
Молодец. Чепуха. Прости. Спешка. Валентина. Шеф. Вот. - Он показал на
горло и побежал дальше.
Эрлен вошел к Скифу. Тут ничего не переменилось - та же суета автоматов
внизу, и Эрих по-прежнему сидит за столом, словно никуда с тех пор не
уходил, на нем все тот же черно-белый свитер, но внешность начальника
управления стала чуть иной. Лысина исчезла под покровом русых, мелко
вьющихся волос, отчего его лицо еще более помолодело, и, кроме того,
привычный ко всякой медицине глаз Эрликона немедленно отметил тщательную
хирургическую штопку по уху к щеке. На полу кабинета, расстелив крылья,
точно птеродактиль, лежало большое кожаное пальто с поясом, заляпанное
белесой грязью, и такая же грязь была на двух здоровенных чемоданах,
затянутых ремнями и стоявших возле стола.
Скиф говорил по телефону - тоже предмету новому в этой комнате.
- Нет, какое там пять, восемь - десять метров, не меньше. - Увидя
Эрликона, он кивнул ему на кресло. - И остатки химии какой-то нашли - не
баран же чихнул. Хорошо, я приеду - и посмотрим. Все.
Скиф положил трубку и молча посмотрел на Эрлена.
- Что случилось? - спросил тот.
- Валентинская торговая палата. Мы только что приехали и сейчас, видимо,
снова уезжаем.
- Какой уровень?
Скиф с одобрением шевельнул бровями:
- Голос специалиста. Пятый уровень. Драка и скандал. Валентина есть
Валентина. А что у тебя?
- Ах, дядя... Это не девушка, это моя судьба. У нее даже имя
необыкновенное.
- Да, ее зовут Ингебьерг, и она дочь Рамиреса Пиредры.
- Ого. Вот это спешка. Ты что, и разговоры наши писал?
- Естественно.
- Слушай, а тебе не кажется, что ты далековато заходишь?
- Мой дорогой, ты даже не представляешь, как далеко зашел ты сам и каких
трудов мне будет стоить тебя оттуда извлечь.
- Может, объяснишь, что к чему?
- Можешь не сомневаться. Весь сегодняшний вечер и, по-видимому, два
последующих дня мы только и будем, что заниматься объяснениями. Но сначала
ты сделаешь вот что: спустишься на первый этаж, в архив. Там тебя встретит
киборг-архивариус, назовешь ему свое имя и прочитаешь, что он тебе даст.
Запоминать не обязательно, постарайся разобраться в сути дела. Потом
вернешься сюда.
Спустившись на лифте, Эрликон пересек восточный двор, за ним - коридор,
потом вестибюль архива, и вот он, архивариус какой-то неведомой допотопной
модели. Что же это за история?
Шестой нижний этаж хранилищ - о существовании этих подземелий Эрлен только
слышал, да и то пару раз. Такое же кружение ломающихся под разными углами
переходов, но вместо кабинетов и канцелярий - полутемные залы с редкими
лампами и рядами стеллажей. Непонятно - ведь любую запись можно подать
наверх. Или Скиф настолько не хочет афишировать их дела?
Над одним из стеллажей был опущен плафон, киборг защелкал замками,
выдвинул плоский металлический ящик, открыл и ушел. Эрликон остался один.
Конус света в обступившей тьме, откуда-то слабо веет теплом. Он положил
руки на шероховатый металл. Страшно не хочется заглядывать в этот ящик и
окунаться в неизвестные страшные секреты, ясно, что обратной дороги не
будет. Контакт. Все мы служим Контакту. Куда уйдешь? Эрлен помедлил еще
чуть-чуть и, вздохнув, вытащил кожаную папку.
Сей реликт был велик и тяжел, уже один вид предвещал нечто зловещее.
Парень совладал с запорами и открыл. Как он и предполагал, внутри
находились скрепленные листы бумаги, запрессованные для сохранности в
силиколовую пленку. Первый лист ничего существенного не сообщил - две
колонки цифр и незнакомых индексов, на втором, титульном, Эрликон
обнаружил обширную латинскую надпись, набранную старинным шрифтом, -
единственное, что он сумел разобрать, было имя Пиредры. Значит, Пиредра,
вот оно что. Тревожное предчувствие усилилось, он поспешно перевернул
страницу.
Цветная стереофотография. Портрет. Юноша, почти мальчик, очень красивый,
застенчиво смотрит в объектив. Это еще кто, подумал Эрлен, и тотчас же
узнал, и даже не столько узнал, сколько сообразил. Правую бровь юноши
уродовал шрам, который невозможно спутать ни с каким другим, и тут же все
лицо проявилось угаданными чертами - перед Эрликоном был юный Рамирес,
совсем непохожий на теперешнего серебрянобородого фирмача. Дальше были
фотографии других людей, совершенно незнакомых, с подписями на той же
латыни; Эрлен пропустил все это и сразу заглянул в середину.
Тут шел машинописный текст на английском, но углубившись в него, Эрликон
совсем растерялся. Безвестный острослов в саркастическом тоне разбирал
загадочные правовые проблемы. Насколько можно было понять, речь шла о
каком-то грандиозном судебном процессе, о подкупах, склоках и
попустительстве властей, часто упоминался Пиредра.
Эрлен наткнулся на описание знаменитого "орхидейного процесса", так
взбудоражившего мировое общественное мнение конца тридцатых годов; к
сожалению, написано оно было специалистом, сделавшим упор на юридические
казусы, которыми столь богата эта история ("Комментарий Гаркнесса"), так
что представление Эрликон получил довольно смутное, зато некоторые факты
привели его в изумление. "Было совершено, - читал он в случайно
выхваченной строке, - в общей сложности восемьдесят два убийства, из них
не менее шестнадцати - лично Пиредрой, общая же сумма взяток приближается
к пятидесяти миллионам..." Окончательно сбивала с толку дата - 428 год -
едва ли не сто лет назад! Приговора суда Эрлен не нашел, зато нашел
сообщение о побеге с еще одной фотографией Рамиреса, обаятельно
улыбающегося - совсем как вчера - в компании какой-то великосветской дамы.
Дальше почему-то фотография Кромвеля во всех регалиях и еще симпатичного
блондина с удивительно знакомым лицом. "Согласно докладу Овчинникова от
16.04.31, Пиредра, несомненно, является преемником Джино Валлачи и,
следовательно, доном "Пяти семейств Нью-Йорка". По прямым связям проходят:
Штаты - Джозеф Гендерсон, он же Папа Дюк; Сталбридж, он же Звонарь..."
Список был нескончаем, и Эрликон стал быстро листать дальше, перескакивая
сразу через десять - пятнадцать страниц.
Львиную долю занимали ссылки: "смотри том такой-то, страницы такие-то" -
жизнеописание Рамиреса было составлено с необычайным тщанием. Этот том был
сводным, предварительным, но и он достаточно красочно иллюстрировал быт и
нравы международной мафии. Пиредра был признанным князем преступного мира
и редко опускался до грязной работы, но для Эрлена, бесконечно далекого от
ледяной морали гангстерской жизни, даже и те немногочисленные "тротиловые
Джульетты" и цементные мешки вызывали чувство, близкое к тошноте.
И главное - сплошь довоенные даты! На фотографиях - стильное ретро
тридцатых годов - чопорные прилизанные проборы, широкополые шляпы,
старинные глидеры со втяжными фарами, старичок "томпсон"... Что же,
Пиредре сто пятьдесят? Или он киборг с двухсотлетним зарядом?
Из дебрей Эрленовой шевелюры выкатилась холодная капля, пробежала по виску
и дальше по шее. Он не то чтобы сообразил, но почувствовал, еще без слов
предугадал, каков будет финал этой антикварной саги; перекинув налево всю
толщу непрочитанных листов, Эрликон заглянул в самый конец.
Точно. Восемь пуль, пять навылет, продырявленный фас, неповрежденный
профиль - Рамирес, педантично обнесенный белым скотчем, лежит у
забрызганной стены гостиничного номера. Рядом, на врезке, возле пунктиров
баллистической экспертизы, фото белозубой смуглой красотки с
умопомрачительным бюстом, вместо имени - подпись "Фонда" и почему-то
серийный индекс. Дата - 446 год. Полвека с лишним назад какая-то
патологическая девица расстреляла в упор отца Инги. Такие дела. "Тогда он
был без бороды", - меланхолично подумал Эрлен, захлопнул папку и пошел
прочь. Киборг-архивариус, звякнув ящиками, заспешил вперед.
Далеко внизу и в стороне, за окном кабинета Скифа, неровным многоцветным
заревом горели городские огни, среди которых голубыми ярусами выделялась
подсветка здания мэрии. На северо-востоке тонкой нитью тлело и пропадало
за холмами шоссе, и над ним - красные глазки опор внешней связи, а совсем
уж на севере над горизонтом поднималась неясная, перерезанная облаками
багряная шапка - там был порт и разгружались корабли.
- Ну как? - спросил Скиф. - Прочитал?
- Прочитать-то я прочитал, но ничего не понял. Кто он такой?
- Гангстер и убийца. Правда, очень одаренный.
- А эти даты? Там же сплошь прошлый век.
- Ну, век пока что этот, а с датами все точно - Рамирес умер в конце
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг