природы. Вы согласны, Шорднэм, с этим моим утверждением относительно
гордости человека?
- Согласен, ведеор профессор, хотя и не совсем понимаю, чем же ему было
гордиться?!
- Как это чем?! Он владел огнем, одевался в шкуры, орудовал сокрушительным
каменным топором! Он чувствовал себя подлинным царем природы! Он смело
смотрел на окружающий мир и никому не желал подчиняться. В его примитивном
крошечном сознании бушевала стихийная радость бытия, размеры которой мы
даже представить себе не можем. Это был неистребимый животный оптимизм,
который в столь непомерном количестве был присущ только этому виду. Но
наступило время наблюдений и обобщений.
И первый же шаг через этот важный рубеж, первая попытка самого
элементарного обобщения вызвали в темном сознании первобытного человека
острый конфликт. Возникло грозное противоречие, разрешить которое могли
только знания, а до знаний еще предстояло пройти путь длиною в десятки
тысяч лет. Положение создалось поистине катастрофическое: гордость
столкнулась с реальной действительностью, которая, как в зеркале, со всей
беспощадностью показала человеку его ничтожность и бессилие перед могучими
силами природы. Что же было делать? Убить в себе гордость и склониться
перед непостижимым? Но это значило растоптать в себе ростки мышления,
заглушить проблески сознания и с позором вернуться обратно, в мир
животных! Нет, это было неприемлемо для человека. И тогда слабое,
неокрепшее сознание, стремясь к самосохранению, само, без подсказки нашло
гениальный выход из положения. Оно просто раскололось на две части: на
первичное сознание, которое удержало все признаки и качества целого, и на
вторичное, которое взяло на себя предохранительные функции. Первобытный
оптимизм был таким образом спасен. Царь природы, по-прежнему гордый и
самоуверенный, продолжал себя чувствовать титаном, властелином над всем,
что не унижало его и не вызывало губительных противоречий. А все
загадочное, непонятное, непреодолимое ушло в область вторичного сознания,
где приняло черты сверхъестественного, божественного, недосягаемого.
Гордость человека допускала поклонение божеству без ущерба для себя, но не
смогла бы примириться с капитуляцией перед естественным... Вероятно, вы
уже догадываетесь, Шорднэм, к чему я клоню?
- Мне кажется, что вы к тому ведете, ведеор профессор, чтобы раскусить
очень интересный орешек, то есть объяснить возникновение религии. Или я
ошибаюсь?
- Нет, вы не ошибаетесь, Шорднэм. Я попытался набросать схематичную и
упрощенную картину тех причин, которые вызвали возникновение религии. А
теперь слушайте дальше. Было у нашего пещерного предка одно противоречие,
которое угнетало его особенно сильно. Гордый исполин, вооруженный каменным
топором и жаривший пищу на огне, не мог примириться с мыслью, что перед
лицом смерти он столь же бессилен, как и любой из самых ничтожных
организмов. Сам убивающий на каждом шагу, он долго видел в смерти иных
существ либо мясо, либо избавление от опасности. Но первое более
пристальное сопоставление собственной смерти со смертью животных, первая
попытка провести в этом некую аналогию нанесли его неприкосновенной
гордости жесточайший удар. Гордость пошатнулась от унизительного сходства.
Но вторичное сознание поспешило выполнить свою предохранительную функцию,
и в результате родилась душа, способная после гибели тела умчаться куда-то
в благодатные леса вечной охоты. Религия усложнилась и приобрела один из
важнейших своих компонентов - личное бессмертие человека за порогом
смерти. Но это не был шаг назад, ибо в результате этой меры гордость
человека вновь окрепла. Вторичное сознание продолжало служить для разрядки
противоречий, очищало от этих противоречий сознание первичное, открывало
ему доступ в более высокие и сложные сферы. Установив таким образом
приемлемые отношения с огромной областью непонятных и загадочных явлений
внешнего мира, гордый исполин твердой поступью отправился в глубь грядущих
тысячелетий за знаниями, за творческими победами, за истиной... Вы все
поняли, Шорднэм?
- Да, ведеор профессор. Вы хотите сказать, что религия это просто сундук,
в который человек складывал до времени все непонятное...
- Великолепно сказано! Именно сундук для хранения всего непонятного и
противоречащего сознанию человеческому! В свое время этот сундук сослужил
человеку отличную службу. Но сейчас он обветшал и опустел. В нем осталось
одно-единственное "непонятное", одно-единственное противоречие, из-за
которого человечество до сих пор тащит на себе этот неуклюжий архаический
ящик. Дело в том, Шорднэм, что человек по всей своей человеческой сути
устроен так, что не мыслит себя иначе, как бессмертным. Вторичное
сознание, или же религия, тем и отводит опасный заряд противоречия смерти,
что дает человеку иллюзорное бессмертие за порогом биологической гибели.
Именно эта фикция бессмертия вызвала необходимость разделения человеческой
сущности на материальное тело и эфемерную душу, причем душа приобрела
главное, решающее значение, так как именно этой частью человек якобы
прорывается через смерть и бессмертие. Многие десятки тысяч лет человек
таким образом проникал через ворота смерти в вечную жизнь. Жажда
бессмертия стала органической частью его сознания, одним из главных
признаков его человечности. Необратимость смерти исключала научный
эксперимент в этой области и тем самым не только не препятствовала, но,
напротив, содействовала врастанию категории бессмертия в сознание
человека. Именно поэтому никакое примирение со смертью, никакая
капитуляция перед ее закономерностью, никакие компромиссы с нею не могут
удовлетворить человека, не могут снять противоречие смерти и восстановить
первозданную целостность человеческого сознания. Единственной мерой,
способной полностью уничтожить противоречие смерти, можно поэтому считать
лишь такую меру, которая разрешит проблему фактического реального
бессмертия, иными словами, уничтожит смерть полностью и без остатка, даст
человеческому сознанию возможность относительно бесконечной жизни. Но
можно ли решить проблему бессмертия, можно ли выявить самый принцип
бесконечной жизни? Пятьдесят лет тому назад, Шорднэм, я ответил на этот
вопрос утвердительно. А сегодня я могу вам сказать, что принцип
относительного бессмертия в нашем реальном мире мною найден. Тем самым
найдена возможность ликвидировать мучительную двойственность человеческого
сознания и одновременно развеять в прах все религиозные формы, сколько их
ни есть на Земле!..
25
Рэстис Шорднэм был глубоко поражен услышанным. Все высказывания
профессора он выслушал, правда, внимательно, но скорее по обязанности и из
вежливости, чем с настоящим интересом. Заявление же Нотгорна о том, что им
найден принцип бессмертия, прозвучало для Шорднэма, как гром среди ясного
неба.
Первой мыслью было: "Старик спятил!" - но он тут же сообразил, что имеет
дело с ученым, имя которого во всем мире произносят с глубочайшим
уважением, и немедленно отбросил это нелепое подозрение.
Профессор стоял перед ним прямой, высокий, со скрещенными на груди руками
и, вонзив в него свой огненный взор, ждал, что он скажет.
- Не знаю, правильно ли я вас понял, ведеор профессор, - заговорил наконец
Рэстис, взволнованно теребя свою кудрявую бороду. - Но если вы вправду
нашли такое средство, которое избавит человека от смерти, то это, конечно,
великое дело... Впрочем, должен вам признаться, лично меня эти вопросы
никогда особенно не волновали, и гордость моя нисколько не страдала, если
я думал порой о неизбежности смерти. Мне кажется, ведеор профессор, что
люди привыкли умирать и не видят в этом большой беды. Другое дело -
наладить хорошую жизнь и прожить ее так, чтобы не было обидно. А
бессмертие?.. Вы, конечно, слыхали про Гух-Норб? Это такая человеческая
помойка, прилепившаяся к Марабране. Ну скажите, ведеор профессор, зачем
бессмертие тем беднягам, которые уже докатились до Гух-Норба? Им бы хоть с
десяток лет пожить по-человечески, и на том спасибо!..
- Нет, Шорднэм, вы неправы, вы смотрите слишком просто! - с воодушевлением
возразил Нотгорн, очень довольный тем, что тема заинтересовала бородатого
гиганта. - Ваши социальные идеи делают вам честь. Но это лишь часть
проблемы. Подумайте вот о чем. Человек создал собственный сложнейший мир,
которого не существовало в природе, - мир своих духовных интересов. Все
полнее уходя в этот мир, человек чувствует себя в нем хозяином и
властелином. Здесь он сам бог и творец. Он мыслью проникает в
бесконечность времени и пространства. Он открывает законы мироздания и
создает вещества, неведомые природе. Он воздвигает и неустанно дополняет
сокровищницу эстетических ценностей. Он строит города и чудо-машины. Он
проникает на дно океана, в недра планеты, в загадочные бездны космоса.
Наконец, он создает новые моральные, духовные ценности и ставит их выше
жизни. Он готов уже поверить в свое всемогущество, несмотря ни на что. Но
бывают минуты, Шорднэм, когда человек горько оплакивает свое ничтожество,
бессилие и отчаяние. Смерть не находит отклика в его сознании, и любое
напоминание о ней поднимает в нем бурю самого решительного протеста.
Смерть со всеми ее внешними атрибутами - трауром, торжественной музыкой,
пантеонами, надгробными памятниками - вызывает чувство покорности и
благоговения лишь у тех, кто еще влачит на себе ветхий сундук религии. У
тех же, кто в гордости и свободомыслии своем отшвырнул это притупившееся
оружие вторичного сознания, нет и не может быть согласия со смертью.
Вместо покорности верующих - "бог дал, бог взял" - в людях неверующих
поднимается яростный протест, гнев, бунт, хотя и бессильный, но глубоко
справедливый. Уход из жизни человека, накопившего за семь-восемь
десятилетий огромные духовные богатства, способного дать обществу еще
много и много ценного, исторгает из сознания человека яростное "почему?".
Лишенное адресата, это "почему" повисает в воздухе, как горький
риторический вопрос, и остается в сознании, как ядовитое вещество. И это
понятно. Умерший человек, даже если он оставил потомству огромный и ценный
плод своего труда, уносит с собой бесчисленные неповторимые богатства:
свой талант, свой опыт, свое мастерство, свои знания, навыки, идеи,
мечты... Для спасения этих богатств я и предпринял свой пятидесятилетний
труд. Уверенность в возможности сохранить эти богатства в сочетании с
беззаветным творческим трудом на благо человека устранят необходимость во
вторичном сознании, отнимут у трупа религии последние живительные соки...
Теперь вам понятно, Шорднэм, насколько важно человеку обрести бессмертие?
- Понятно ли мне? Да, теперь мне это понятно! - вскричал Рэстис, уже
всерьез увлекшийся беседой с ученым. - Но ведь сохранить эти самые
богатства, про которые вы говорите, совсем не значит сохранить самого
человека! Какое же это бессмертие?!
Нотгорн невольно улыбнулся горячности своего молодого слушателя, который
вначале отверг необходимость бессмертия, а теперь так категорически за
него вступился.
- Погодите, Шорднэм, не волнуйтесь. Вы опять все упрощаете. Вам если
скажешь "бессмертие", то непременно подавай его в самом что ни на есть
конкретном виде, чтобы человек жил всегда со своей бородой и персональными
мозолями. Но не надо забывать, что сознание человека, будучи компактным
целым, состоит по сути дела из множества признаков, которые являются
продуктом общественного порядка и не могут рассматриваться как
индивидуальная собственность отдельной личности. Это своего рода
коллективное накопление ценностей, которые складываются в форме личности и
которые только вместе с данным организмом дают индивидуальное сознание.
Жизненные функции можно продлить до двухсот и даже трехсот лет, но, по
непреложным законам нашей биосферы, отдельный организм должен рано или
поздно состариться и умереть. Со смертью организма перестает существовать
и сознание. Но что останется смерти от этого сознания, если у нее вырвать
все его признаки? По сути дела ничего, кроме износившихся тканей. О чем же
жалеть?'
- Но ведь эти ткани и были человеком!!!
- Не совсем. Представьте себе старый, источенный червями бочонок,
содержащий превосходное вино. Бочонок и вино составляют одно целое, однако
ценность их несоизмерима. Рачительный хозяин переливает отличное вино в
новый крепкий бочонок, а старый сжигает. Стоит ли ему жалеть о том, что он
нарушил этим единство старого бочонка с вином? Не стоит, ибо ценность
этого единства относительна, а ценность самого вина безусловна. Вино в
новом бочонке создаст новое единство, еще более совершенное, чем прежнее.
Так обстоит дело и с сознанием человека...
- Позвольте, ведеор профессор! А кого вы подразумеваете под словом
"хозяин"?
- Хозяин - это человеческое общество, которое само по себе и так
бессмертно. Вас это устраивает?
- Пожалуй, да...
- В таком случае я буду продолжать. Долгое время человек представлялся
физиологам, так сказать, сплошным бочонком, а содержимое, это наше вино,
представлялось просто одной из функций. Пятьдесят лет назад я задался
целью найти в бочонке драгоценное вино и нашел его, Шорднэм! Я обнаружил в
мозгу микроскопические клетки необычной структуры. Я назвал их
ментогенами, так как они-то и оказались носителями всех решающих признаков
человеческого сознания. Но я не только обнаружил вино, я изобрел и способ,
как переливать его в новые сосуды. Я создал прибор ментранс, с помощью
которого можно производить обмен ментогенами между двумя организмами.
Опыты над животными дали блестящие результаты. Однако этого было мало.
Необходимо было проверить все на человеке. На днях мне удалось осуществить
такой эксперимент, но... В общем, пока что я не знаю причин этого явления.
Вместо передачи признаков сознания у меня получилась передача всего
сознания целиком. То ли ментранс недостаточно тонко работает и вместе с
ментогенами захватывает и другие клетки мозга, то ли самый процесс
усвоения организмом новых ментогенов сопровождается у человека временной
заменой личности - не знаю. Так или иначе, но пока что у меня получилось
то, что сторонники религии без стеснения назвали бы переселением душ!
- И эти люди живы, ведеор профессор?!
- К сожалению, не оба...
- Как?! Одного из них вы убили вашим экспериментом?
- Что вы, Шорднэм! Разве я похож на убийцу? Один из них был просто больным
стариком, которому оставалось жить считанные часы. Он умер вскоре после
эксперимента, но сознание его до сих пор живо в другом объекте опыта.
- А где он, этот другой?
- Он сбежал от меня... Впрочем, будет лучше, если я расскажу вам всю эту
историю подробно.
И Нотгорн рассказал Рэстису Шорднэму обо всем, что произошло в его доме за
последнюю неделю. Он умолчал лишь о единоборстве с абом Бернадом, в
результате которого настоятель ланкского храма бога единого оказался
заточенным в тело орангутанга. Профессору не хотелось в самом начале
производить на Шорднэма впечатление чудовищного колдуна, а сознание аба в
теле обезьяны - такой табак даже для этого могучего бородача мог оказаться
слишком крепок.
26
После того как профессор Нотгорн обрисовал свое положение, в столовой
надолго воцарилась тишина. Рэстис Шорднэм курил частыми затяжками и глядел
в сторону, стараясь осмыслить все услышанное и сделать правильные выводы.
Эксперимент, в результате которого произошло переселение сознания из
одного человека в другого, никак не укладывался у него в голове. Это
казалось слишком уж жестоким и бесчеловечным.
В конце концов решить все эти сомнения могло только продолжение разговора
с Нотгорном. И Шорднэм обратился к профессору с самым простым вопросом,
какой только мог возникнуть при таких обстоятельствах:
- Что же вы думаете делать, ведеор профессор?
Нотгорн ответил не сразу. Он привычным жестом поглаживал свой голый
коричневый череп и испытующе смотрел на бородатого гиганта.
Наконец Нотгорн, взвесив все за и против, решил высказаться напрямик.
- Я рассчитываю на вашу помощь, Шорднэм! - сказал он твердо.
- Чем же я могу помочь вам? - искренне удивился Рэстис.
- Сможете, если, конечно, захотите.
- Но каким образом, ведеор профессор?!
- Мне необходимо, Шорднэм, отыграть у врагов время. Месяц, две недели, а
возможно, и того меньше. После этого я стану для них неуязвим. Я уверен,
Шорднэм, что в Ферноле Бондонайке восстановится его собственное сознание.
Но пока оно не восстановилось, он представляет собой опасный аргумент
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг