восходящих от земли воздушных потоках, расправив широкие перепончатые
крылья, и их большие, налитые кровью глаза были устремлены вниз.
Падальщики терпеливо ждали, пока лучи солнца растопят зыбкий туман.
Инстинкт подсказывал им, что сегодня они не останутся голодными.
Туман плыл над перевалом, гонимый легкими дуновениями ветерка, и в его
прорехи то и дело попадали участки обожженной, развороченной земли, оплывшие
от взрывов, окруженные глубокими оспинами воронок траншеи, вздыбленные
взрывом бревна блиндажа, дверь которого, навылет пробитая осколками,
поскрипывала на ветру, чудом удерживаясь на одной петле...
Все возвращалось на круги своя.
Пройдет немного времени, и жадные до жизненного пространства молодые
побеги растительности затянут позицию погибшего взвода, земля залечит свои
раны, и жизнь будет продолжаться...
Этим утром наступления рассвета ждали не только птицы. Был еще один
сорт своего рода падальщиков, которые никогда не отказывались попировать на
останках чужих жизней.
Этими существами были бродяги-мародеры, словно стая шакалов следовавшие
за армией инсектов. Они относились к тому же роду, что и ушедшие вперед на
человеческие равнины воины, но вместо того, чтобы с фанатичным упорством
совершать исторический поход, они довольствовались малым, словно были тенью,
бледным подобием своих сородичей.
Первым на перевал поднялся одинокий инсект, облаченный в какие-то
жалкие лохмотья, из-под которых торчали фрагменты бледного, выцветшего и
поцарапанного хитинового панциря. Он опирался на длинную суковатую палку,
которой то и дело ковырял попадавшиеся ему в изобилии разбросанные по земле
предметы.
Пройдя мимо перевернутой набок бронемашины с изрешеченным снарядами
бортом, он остановился, с вялой заинтересованностью разглядывая рифленый
обод огромного литого колеса. Существу явно не понравился запах плавленой
резины... инсект фыркнул, с шумом выпустив воздух из ороговевших носовых
отверстий, и поплелся дальше.
Дойдя до извилистой линии траншей, он замер, озираясь по сторонам. В
тусклом взгляде выпуклых фасетчатых глаз не было ни злорадства, ни торжества
победителя, ни жалости. Этот представитель расы насекомоподобных существ вел
практически полуживотный образ жизни. Все, что еще заботило старого инсекта,
- это кусок пищи да, может быть, некоторые полезные и красивые вещи, которые
он мог бы впоследствии обменять на еду.
Встающее над горами солнце уже поднялось достаточно высоко, его лучи
начинали заметно припекать. Инсект беспокойно огляделся. Скоро тут должны
были появиться конкуренты в виде крикливых, жадных птиц и других, похожих на
него, оборванцев, которых он обогнал на пыльной, ведущей к хребту дороге.
Немного потоптавшись на месте и, очевидно, приняв какое-то решение,
существо спустилось в траншею и пошло по ней, внимательно исследуя торчащие
из-под оплывшей земли предметы.
Подобрав пару пустых патронных цинков, разбитый электронный бинокль,
саперную лопатку с перерубленной осколком деревянной рукоятью, он заглянул в
развороченный взрывом блиндаж и поплелся дальше, пока не уперся в тупик.
Дальше громоздились выветренные скалы, а вниз по склону сбегала свежая,
еще курящаяся легким дымом гарь.
Инсект, озадаченный такой скудостью добычи, присел на корточки,
внимательно рассматривая пространство квадратной, наполовину засыпанной
землей и камнями стрелковой ячейки, один край которой был полностью срыт. На
том месте, где раньше возвышался бруствер, сейчас зияла вытянутая воронка
неправильной формы. Из-под осыпавшейся земли торчал треснутый пластиковый
приклад автоматической винтовки и человеческая нога, обутая в высокий
шнурованный ботинок...
Этот ботинок очень понравился инсекту. Он нагнулся, пытаясь сдернуть
его с ноги, но тугая шнуровка голенища не позволила так просто овладеть
добычей.
Присев на корточки, инсект, кряхтя, устроил шумную, но достаточно
бестолковую возню. Конструкция человеческой обуви явно не входила в сферу
его познаний, однако насекомоподобное существо после двух минут бесплодных
усилий сообразило, что у этого приглянувшегося ему предмета обязательно
должна быть пара, в которую обута вторая, скрытая под оползнем нога.
В ход моментально пошла саперная лопатка с обломанной ручкой. Инсект,
явно не приученный к долгим физическим усилиям, пыхтел и присвистывал,
отгребая комья земли, из-под которых вдруг показалась судорожно сжатая рука,
плечо и край кевларового бронежилета.
Оборванный мародер даже крякнул от удовольствия. Такая возможность
пополнить свой гардероб была верхом его скудных мечтаний. Охваченный азартом
старателя, он глубоко вонзил штык саперной лопатки в рыхлую землю...
... Сквозь черную, звенящую муть беспамятства Антон почувствовал тупой
удар в лицо и резкую боль. Затем кто-то настойчиво подергал его за ногу...
Необъяснимая тяжесть давила на располосованную спазматической резью грудь. В
ушах стоял протяжный звон...
Потом ощущения стали меняться. Антон все еще балансировал на грани
между абсолютным мраком и робкими проявлениями действительности, когда его
разум, уже в который раз за последнее время, воспринял чужой мысленный
образ.
Это было забавно и одновременно страшно - увидеть чужими глазами
собственную ногу, торчащую из земли. Антон смотрел на свой шнурованный
ботинок и испытывал при этом отчаянное вожделение...
Потом на него вдруг навалилось мерзостное прозрение. Кто-то стоял над
ним, страстно желая раздеть полузасыпанное комьями земли тело...
Он дернулся, стараясь сбросить тяжесть с груди, и свет внезапно
пробился в его сознание вместе с ощущением рези в засыпанных землей
глазах...
... Инсект отпрянул, ошарашенный и испуганный, когда груда осыпавшейся
на дно окопа земли внезапно зашевелилась. Он попятился, охваченный недобрыми
предчувствиями, глядя, как наружу выпросталась рука, испятнанная запекшейся
на пальцах кровью, а потом и голова с безумными, широко раскрытыми глазами.
Человек привстал, стряхивая с себя землю, потом бессильно привалился к
стенке окопа, мучительно закашлявшись...
Это был хороший момент, чтобы броситься наутек, но инсекта погубила
жадность.
"Может быть, все-таки умрет?" - с надеждой подумал он, наблюдая за
судорожными движениями полумертвого солдата, которого теперь, похоже,
выворачивало наизнанку...
Потом бежать уже оказалось некуда.
Двуногое существо внезапно подняло голову, и его мутный взгляд нашарил
в узком пространстве окопа расплывчатую фигуру насекомоподобного мародера.
"Вот хрен тебе..." - проникла под хитиновый череп инсекта злая,
ожесточенная и совершенно непонятная ему мысль.
... Антон разогнулся и, пошатнувшись, встал, стараясь удержать эту
мерзкую тварь в расплывающемся фокусе зрения. Не потому, что его так сильно
интересовал оборванный и насмерть перепуганный инсект, а лишь затем, чтобы
не погасить в себе капризную искру сознания.
"Шевельнешься - убью..." - как можно отчетливее подумал он, глядя на
раскачивающийся перед глазами смутный образ.
В этот момент он не был способен обидеть даже котенка, не то что
кого-то убить, но эта злая, ясно переданная мысль буквально пригвоздила
инсекта к стенке окопа.
Никто из них - ни Антон, ни инсект - так и не понял, что этот миг был
историческим. Впервые на Деметре человек и насекомообразное существо успешно
общались друг с другом...
Мир кружило и шатало. Антон едва держался на ногах, все тело казалось
переломанным, и в голове по-прежнему стоял протяжный, иссушающий звон,
похожий на бесконечный отголосок того взрыва, что милосердно погасил его
сознание, когда уже не было ни сил, ни патронов, ни надежды...
Не обращая внимания на вжавшегося в стенку окопа инсекта, он сел на
кучу осыпавшейся земли.
Едва оторвавшийся от горизонта багровый шар солнца медленно карабкался
в ясные лазурные небеса.
Наступал новый день... Ему было страшно поднять голову и окинуть
взглядом позицию взвода.
Пять часов они держали перевал...
Пять часов безумная смерть плясала вокруг в бешеном танце разрывов...
Перед последней атакой их оставалось всего трое...
Он вспомнил, как инсекты внезапно прекратили свой бешеный натиск. Они
боялись. Подтянувшиеся на смену минометной батарее катапульты долбили
развороченные позиции самодельными бомбами, а они хоронили своих мертвых...
Разве можно было после этого жить?
Антон понимал - его спасло какое-то чудо. Странное и прихотливое
стечение обстоятельств. К тому моменту, когда инсекты все же поднялись в
последнюю атаку, три изможденных человека уже закончили свой скорбный труд.
Город был извещен по рации, остальные взводы сворачивали позиции на
соседних перевалах. Все точки были расставлены, и им оставалось одно -
умереть, хотя далекий, искаженный треском помех голос Шевцова что-то
настойчиво кричал об отступлении...
Отступить было невозможно. В начале боя - да, но к моменту последней
атаки они уже не были людьми. Близкая смерть творила страшные вещи: она в
считанные минуты изламывала психику, убивая чувства и рождая иные моральные
ценности...
Его лихорадило... Боль в голове становилась все сильнее, предметы опять
плыли перед глазами, теряя свою резкость. Хотелось лечь и лежать на куче
теплой земли, закрыв глаза и не думая ни о чем...
Антон, сделав мучительное усилие, поднял взгляд на вжавшегося в стенку
окопа инсекта. Краткий мнемонический контакт между ними оборвался так же
внезапно, как и возник. Антон уже понял, что слышит их мысли лишь в минуты
запредельной концентрации... но и без того было ясно - безобидный с виду
инсект на самом деле оставался врагом, и не важно, был он стар или молод,
одет в лохмотья или в боевые доспехи, - как только человек потеряет
сознание, он непременно всадит штык саперной лопатки в беззащитное горло...
Оторвав от земли свое непослушное тело, Антон в страшном, колеблющемся
полузабытьи добрел до противоположной стенки узкого осыпавшегося окопа и
вялым ударом повалил инсекта на дно траншеи. Тот не сопротивлялся, видимо,
совершенно потеряв голову от страха. Навалившись сверху, задыхаясь, он
каким-то образом умудрился заломить его суставчатые конечности, связав их
своим ремнем. Потом, отползя в сторону, рухнул на кучу земли, из-под которой
только что выбрался.
Сознание уплывало, и в голове осталась лишь одна гулкая, навязчивая
мысль - это конец...
Когда он вновь открыл глаза, солнце, казалось, поднялось едва-едва, все
еще не выкарабкавшись из-за изломанной линии скал.
Опираясь на руки, Антон сел.
Со стороны выгоревшего леса доносились резкие квакающие звуки - это
обиженные отсутствием добычи стервятники громко причитали, облепив своими
уродливыми телами единственное, чудом уцелевшее среди пожаров дерево...
В этот момент он, наконец, осознал, что жив... Контужен, измучен,
обессилен, но жив... Предчувствие Даны обмануло ее. Смерть лишь опалила их
своим дыханием, но не сожгла... Хотя все еще только начиналось...
Мысль о Дане принесла частичку покоя в его истерзанную душу. Она уже
была в Городе, за прочными серыми стенами...
Антон еще не успел мысленно переварить это новое чувство, как на него
внезапно обрушился новый сонм непроизвольных воспоминаний.
Вселенная вновь кружилась перед глазами яркими, злыми россыпями
немигающих звезд.
Он не принадлежал этой планете. Деметра не была его домом...
Антон поднял угрюмый взгляд и посмотрел вокруг... А что тогда его дом,
его родина, если не этот туманный перевал, траншеи и пепелище на месте того
леса, где он случайно увидел вырванное из прошлого лицо? Разве не по этой
земле он и Дана шли, сгибаясь под тяжестью экипировки, после их
единственной, проведенной вместе ночи? Разве не тут жила его любовь и его
ненависть?
Нет, он не отрекался от Деметры, чья земля уже впитала его кровь.
Просто он больше не мог ненавидеть.
Это страшное, но такое понятное, праведное и притягательное поначалу
чувство, дававшее силы и снимавшее все внутренние запреты, сожгло его, не
принеся ничего, оставив лишь горячую пустоту внутри, тяжкое похмелье и
ощущение бессмысленности...
Сосущее чувство моральной пустоты было невозможно заглушить... Чтобы
встать с прогорклой от пороха земли, ему вдруг оказалось мало просто быть
живым...
Тот порыв, который выкинул его из траншеи навстречу атаковавшей цепи
врагов, был короткой агонией его детства. На этой планете у человека не было
права на юность. Смерть, любовь, ненависть - все приходило внезапно, в
едином дне, и тот, кто доживал до заката, становился другим...
Антон еще не сознавал, что мыслит совершенно иными категориями, чем
вчера... Вместо того чтобы встать и размозжить прикладом вытащенной из-под
осыпи автоматической винтовки хитиновый череп валявшегося подле него
связанного инсекта, он сидел и смотрел в небо... Не потому, что у него не
было сил на удар, нет, он бы нашел их, просто что-то не давало ему... Может
быть, виной тому был взгляд со стороны на собственные останки и такое
смехотворное вожделение заполучить порядком потертый казенный ботинок? Или
любовь к Дане, которая, перегорев вместе с ненавистью и страхом, выжила в
огне боя?
А может быть, осознание того, что именно Деметра и есть его настоящая,
выстраданная родина, и они все, кто еще остался в живых, достойны участи
намного лучшей, чем смерть?.. Что он принесет Дане, убив еще десяток
инсектов? Их хитиновые черепа? Или право всплакнуть на его могиле, а потом
умереть самой в очередном бою?
Это даже не было мыслями, - глупо предположить, что контуженный, едва
живой Антон мысленно философствовал на тему вечных человеческих ценностей...
нет, - это были чувства, щемящие, горькие, не оформленные в слова...
Он просто сидел, прислушиваясь к гулкому току крови в своих ушах, и
смотрел, как солнце медленно карабкается в лазурную высь, постепенно теряя
кровь рассветных красок...
* * *
К полудню, несмотря на дикую, подкашивающую ноги усталость, он
почувствовал себя немного лучше.
Жизнь действительно возвращалась к нему. Антон постепенно оправлялся от
шока и понемногу начинал соображать, что делает.
Заставив себя подняться, он прошел по траншее, заглянул в развороченный
взрывом блиндаж, но больше на истерзанной позиции взвода не было ни души.
Напившись теплой, отдающей нагретой пластмассой воды из фляги, он
расчехлил отобранный у связанного инсекта электронный бинокль и осмотрел
окрестности.
К северу от хребта клубилась пыль. Армия насекомоподобных существ,
преодолев перевал, двигалась к Городу.
Антон чувствовал себя подавленным. Какая-то часть его души продолжала
ненавидеть и рваться в бой. В странном оцепенении он смотрел вслед
удаляющемуся пыльному шлейфу, туда, где за серыми стенами бетонного цоколя
Дана оплакивала его смерть, где люди готовились встретить инсектов...
Но это была только часть его мыслей и чувств.
Пережив свой взвод и где-то - самого себя, он не мог не измениться...
Ему уже было не отмахнуться от своей памяти, в глубинах которой жили
образы двух насекомоподобных существ... Они стояли в развороченном
пространстве оранжереи космического корабля, решая между собой - жить или
умереть маленькому, насмерть перепуганному мальчику, заключенному средь
вакуума и холода в нежном, спасительном сиянии суспензорного поля...
Возможно, именно это воспоминание не давало ему броситься вслед
удаляющимся клубам пыли.
Он обернулся, взглянув на связанного мародера.
Этот инсект никак не подходил под образ освоивших космос существ. Между
скорчившимся на дне окопа оборванцем и теми представителями разумной
инсектоидной жизни Деметры, которых маленький Антон видел в оранжерее
"Терры", лежала такая же пропасть, как между аннигиляционной установкой
"Свет" и дремучей катапультой.
Если они летали в космос, были способны извлечь тело ребенка из
изобретенного не ими защитного поля и, наконец, запросто перенести хрупкую
жизнь через космический холод и вакуум в шлюз, где присутствовал воздух, то
почему тогда их сородичи бродят по планете в полудиком состоянии, тупо
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг