домогательствами мучает.
Врач понимающе кивнула и дала знак санитарам.
Здоровенные мужики, не перемолвившись ни единым словом, скинули с
Синичкина одеяло, обнажив его огромные ноги.
- Переворачивайте! - скомандовала ординаторша, презрительно глянув на
крошечные Володины гениталии.
Неизвестно, как в ее руках оказался шприц с чем-то желтым, но не успел
Синичкин возразить, как его перевернули на живот, а игла клюнула сначала под
лопатки, а потом в ягодицы поочередно.
- Переворачивайте обратно! Привяжите руки к кровати, а в рот кляп
засуньте! - распорядилась докторша.
Через мгновение Синичкин лежал недвижимый с полотенцем во рту. По телу
расходилась устрашающая боль.
- Отдыхайте спокойно, Гаврила Петрович! - улыбнулась врач на прощание.
Она ушла в сопровождении санитаров, а Синичкин застонал от жутких резей,
корежащих его тело.
- Зря шумел, мужик! Тебя предупреждали по-порядочному!
Синичкин лишь промычал в ответ, а потом расстался с сознанием...
Очнулся Володя ночью. Пошевелил руками, находя их свободными. Изо рта не
торчало несвежее полотенце, и дышалось хорошо. Тело, к радости участкового,
не болело, а потому он подвигал спиной, почесываясь о матрас.
Мирно посапывал под открытым окном сосед-урка.
Привык, сволочь, к северу! Ишь, окно настежь распахнул. Это зимой-то!
В окно свежо и морозно дышала ночь. Огромный желтый месяц свисал
мусульманином из-под небесного купола, заставляя Синичкина моргать. Володе
почему-то захотелось заплакать. Но вовсе не от мучений, свалившихся на него
внезапно, а от какого-то приподнятого чувства, захватившего душу целиком, до
самых ее корешков.
Участковый сделал большой вдох всей грудью, и его тело, с огромными
ногами, каждая по два центнера весом, потихонечку, словно наполняясь
водородом, стало выскальзывать из-под одеяла, пока целиком не зависло над
кроватью, совершенно нагое.
Я взлетел, - констатировал капитан милиции. - Я левитирую. А откуда я
знаю такое слово - левитирую?..
Мысль Володина остановилась, все вопросы унялись, сложившись в правом
полушарии до времени, и участковый Синичкин, словно дирижабль, выплыл в
открытое окно навстречу пространству.
Его тело медленно вращалось вокруг собственной оси, как спутник, а потому
он увидел в окне изумленную физиономию зека Гаврилы Петровича. От обалдения
тот помахал уплывающему милиционеру рукой, а Володя, не помнящий зла, сказал
про себя тихо: "Включить иллюминацию", - и тотчас засветился обеими ногами,
словно лунным светом наполненный.
- Полный вперед! - шепотом проговорил Синичкин и поплыл над ночным
городом.
Ах, как приятен ночной морозец, отмечал он. Как хорошо вот так вот плыть
над городом и не быть никому и ничем обязанным. Вот прелесть невиданная этот
полет!
Володя летел бесцельно, просто наслаждаясь своей легкостью, а потом он
вспомнил о том, что отец, и заволновался по обязанности, впрочем, не слишком
сильно, зная, что его Анна Карловна со всеми тяготами справится и вырастит
ему хорошего сына.
Не успел он подумать о семействе, как вдруг узнал свое окно, на раму
которого он в свое время собственноручно прибил термометр в виде птички
колибри. Медленно вращаясь, Синичкин подплыл вплотную к окну и за-глянул в
него - темное. Он рассмотрел спящую жену, а рядом с ней детскую кроватку.
Ай ты, как хорошо! - отметил про себя капитан. - Идиллия!..
Неожиданно в окне появилось лицо его сына. Оно вы-скочило так резко, что
участковый перевернулся через голову, а потом засмотрелся на своего сына
Семена Владимировича, улыбающегося, показывающего из-под алых губок
беленькие зубки.
- А у мальчика уже волосики выросли, - отметил отец, помахал сыну на
прощание, отлетел от дома в сторону и, подхваченный легким ветерком, полетел
далее.
Он приплыл в центр города и в старом доме, в одиноко горящем окне,
рассмотрел своего начальника майора Погосяна. Тот сидел за столом,
уставленным бутылками из-под шампанского и остатками армянского ужина, в
обществе какой-то женщины, которая была пьяна и одета в один бюстгальтер.
Женщина, кривя ртом, то и дело засыпала, а Погосян дотягивался волосатой
рукой до ее груди и будил зачем-то, хотя тоже был нетрезв очень и хотел
заснуть.
- Здрасьте, товарищ майор! - поздоровался Володя через открытую форточку.
- А, это ты, Синичкин, - признал командир. - Летаешь?
- Летаю.
- А я, вот видишь, тут с женщиной!
- А я преступление раскрыл про убийство татарина.
- А мне докладывали, что ты напился и пистолет потерял!
- Врут, товарищ майор! Нападение на меня было. Я сознание потерял, а меня
ограбил преступник. А главврач нашего госпиталя не любит меня, вот и
сфальсифицировал экспертизу, что я пьян был. У меня же теперь ребеночек, а
они меня с уголовником в одну палату сунули и сульфу колют. Это, надо вам
сказать, очень больно!
- Непорядок! - мотнул головой Погосян. - Разберемся завтра же! Мы не
позволим, чтобы нашего сотрудника третировали! Так что можешь лететь
спокойно обратно в больницу, я сам лично тебя навещу!
- У нас там и Карапетян лежит! - вдруг вспомнил Синичкин.
- И его навестим...
Володя уже хотел было улетать, как майор Погосян поинтересовался, отчего
у капитана ноги светятся.
- А я сам того не ведаю. Они отдельно от меня живут. И в них кто-то
живет, зреет до срока!
- Понятно, - захлопал черными глазами командир и опять потянулся пальцами
к груди клюющей носом бабы.
Володя развернулся и поплыл в обратную сторону. Он дышал морозом, но
самому холодно не было, он даже, как пловец, зашевелил огромными ногами, а
руки задвигались кролем.
- Легок на помине! - обрадовался Синичкин, увидев летящего навстречу
лейтенанта Карапетяна. - Как дела?
Карапетян затормозил, открыл рот, и из него вывалился огромный лиловый
язык.
С полметра, - подумал капитан. - Как у варана прямо.
- Говорить будешь! - подбодрил Володя. - Выглядишь хорошо! К Погосяну
летишь?
Карапетян кивнул.
- Лучше его сейчас не трогать! С женщиной он. А завтра навестит нас!
Полетели обратно!
Карапетян вновь кивнул, и они вдвоем, как добрые друзья, полетели
восвояси.
Возле госпиталя они расцеловались, и каждый влетел в свое окно.
Синичкин отключил иллюминацию в ногах, вплыл под одеяло и заснул
успокоенно.
Проснулся капитан оттого, что задыхался. Грязное полотенце глубоко влезло
в горло, а привязанные к кровати руки не могли освободить рот и вдобавок
затекли до синего цвета.
На кровати возле окна, освещенный утром, сидел по-турецки Гаврила
Петрович и улыбался, глядя на мучения Синичкина.
- Ы-ы-ы! - промычал участковый от беспомощно-сти. - Ы! Ы! Ы!..
- Ну чего ты злишься? - поинтересовался зек. - Подумаешь, ночь с кляпом
пролежал!.. Да, кстати, приснилось мне, что летаешь ты со своими свинячьими
ногами. И как ты с такими ляжками жену приходуешь?.. Ведь не достать же?..
- Ы-ы-ы!..
- А ноги-то у тебя опять ночью светились. Главврач сказал, что, наверное,
отрежут их тебе скоро! Такими ногами ты всю ментовскую позоришь!
Гаврила Петрович еще пуще заулыбался своей шутке и широко зевнул. Затем
попытался было чихнуть, силился отчаянно, но из этого ничего не получилось,
он лишь пошевелил носом с торчащими из него волосьями и по-чмокал языком.
- А ты говоришь, опетушить! Легко ли это?
Далее зек стал объяснять Синичкину, что петушение дело серьезное, что для
такого предприятия нужно иметь определенную конструкцию зада, какая
сложилась именно у Володи, и вполне вероятно, что он, Гаврила Петрович,
воспользуется случаем и пронзит мента своим вооружением по причине
длительного несоития с женщиной.
Участковый лежал прикованным и продолжал мычать в бессильной злобе.
- Пожалуй, начну, - объявил урка и стал стягивать пижамные брюки,
демонстрируя свое вооружение, такое же разукрашенное всякими наколками, как
и руки.
В тот самый момент, когда естество Гаврилы Петровича взводилось к
действию, дверь палаты была вышиблена решительным плечом и внутрь ввалилось
с десяток парней в бронежилетах и масках. В руках мальчики сжимали резиновые
дубинки, а кое-кто и небольшие автоматы.
Один из маскирующихся, самый маленький, с круглым пузиком под жилетом,
прыгнул через всю палату к Гавриле Петровичу и, взмахнув резиновой дубинкой,
словно саблей, рубанул ею по органу, который уже был приведен в полную
готовность.
- А-а-а-а! - заорал зек отчаянно. - Что делаете, падлы! На кого руку
подняли!
Гаврила Петрович схватился за раненый пах и сковырнулся в постель, где
продолжал корчиться в муках и шипеть ругательства в адрес напавших.
- А ну, заткнись! - вскричал маленький с пузиком, и Синичкин почувствовал
в его голосе до боли знакомое и родное. - А то сейчас палкой все зубы
выломаю, мурло поганое!
Зек насколько можно притих, а в палате появился встревоженный главврач и,
сделав строгое лицо, почти властно прокричал:
- Что здесь происходит? Вы что, с ума сошли?! Да знаете ли, куда вы
ворвались?!! Отвечать!
Майор Погосян, а именно его голос распознал Синичкин, стянул с лица маску
и, приподняв верхнюю губу, обнажив металлические зубы, медленно двинулся на
главврача:
- Ты, врачило гнилое, нашего парня мучаешь! Нашего смелого парня, который
претерпел в схватке с преступником!
- Приказываю! - не пугался главврач. - Немедленно покинуть помещение
военного госпиталя! Или...
- Что - "или"?..
Погосян придвинулся почти вплотную к бывшему ассистенту и дыхнул на него
перегаром, густо перемешанным с чесноком:
- Ты, маленький, пугать свою задницу будешь! Ты кто такой?.. Ты хоть одну
звезду на своих погонах вырасти, а потом на майора Погосяна пасть разевать
будешь!
Армянин выудил из кармана бумагу и сунул ее в лицо врача.
- Вот постановление о вашем аресте! Ознакомьтесь!
Главврач взял бумажку в руки и прочитал вслух:
- Задержать на трое суток по подозрению в издевательствах над пациентами
с помощью применения к ним химических средств воздействия, а также в
укрывательстве во вверенном ему учреждении преступного элемента...
Бывший ассистент похлопал глазами и предупредил всех, что так просто это
не сойдет им с рук, будут тяжелые последствия.
- Увести! - скомандовал Погосян и направился к кровати Синичкина. - И
этого в наручники оденьте, - распорядился майор, проходя мимо скрюченного
Гаврилы Петровича. - За попытку изнасилования! Петушок ты мой золотой!..
Они остались в палате одни - отвязанный от кровати Синичкин и его
начальник Погосян.
- Ну как дела?
- Держусь, - с благодарностью в голосе ответил Володя. - Я преступление
раскрыл. Ильясова убили Митрохин, сосед татарина, и некто Мыкин.
- А пистолет где?
- Митрохин, воспользовавшись недомоганием моим...
- Понятно...
- У меня, товарищ майор, в кителе протокол допроса сохранился, а в нем
признание в совершенном убийстве!
- А китель где?
- Должно быть, в шкафу.
Майор икнул, встал с постели и направился к шкафу, в котором
действительно обнаружил китель Синичкина, а в нагрудном кармане бумажку с
признаниями Митрохина.
- Ай, молодца! - похвалил Погосян, зачитавшись. - Бог с ним, с
пистолетом! Отыщем!.. Я вот что тебе еще сказать хотел... Ты это, про
женщину у меня не говори никому... Ладно?
- Про какую женщину? - сделал недоуменное лицо Синичкин.
- Спасибо тебе, - захлюпал носом майор. - А то вокруг одни
неприятности...
- Все наладится, - подбодрил Володя и погладил Погосяна по колену. - В
жизни все так: сначала плохо, потом хорошо, а еще потом все перемешивается.
Погосян покивал головой, выражая полное согласие, затем засобирался
навестить Карапетяна, но тут хлопнул себя по лбу:
- Совсем забыл! Я тут тебе приводом доставил этого, как его... Ну,
представителя Книги этой, как ее?..
- Гиннесса?
- Во-во! Болгарина! Жечка Жечков его зовут. Ты тут с ним пока пообщайся,
может, рекорд состоится?
После этих слов своего начальника Синичкин заволновался очень и попытался
приподняться в кровати, но двухцентнеровые ноги не дали ему это сделать и он
чуть было не пустил под себя нутряные газы от натуги, вспотел лбом и остался
в прежнем положении.
- Ну будь молодца! - пожелал на прощание Погосян и отбыл с резиновой
дубинкой в руках.
Через пару минут в палату юркнул хорьком мужчинка средних лет, с черными
кудряшками на макушке, и с порога объявил, что он Жечка Жечков,
представитель Книги рекордов Гиннесса.
- Знаю, знаю, - заволновался Володя.
За представителем в палату проникли мужчина с камерой на плече, оператор
из Латвии по фамилии Каргинс, и женщина, вооруженная длинной палкой с
микрофоном на конце.
- Показывайте, - скомандовал Жечка Жечков.
- Что, сейчас?
- А когда?
- Так я же без нижнего белья! - застеснялся участковый.
- Нам не премудрости ваши нужны, а ноги. Мы - Книга рекордов, а не видео
"Пентхаус".
- Стесняюсь я...
- Мы что, канителиться с вами будем? - разозлился болгарин и затряс
кудряшками. - У нас еще три заявки на сегодня. Ребенок новорожденный весом в
семь килограмм, пять тысяч отжиманий и женская грудь тридцатого размера! А
вы ноженьки свои показывать стесняетесь... А ну, открывайтесь!
Синичкин зажмурил глаза, собрался с духом и стянул с себя одеяло. От
смущения он боялся даже дышать, вспотел теперь всем телом, но тут услышал,
как затрещала камера, как раздались изумленные возгласы и по-болгарски с
темпераментом заговорила женщина-звукооператор. Затем Володя ощутил, как под
его ноги просовывают что-то холодное, набрался смелости, открыл глаза
щелочками и стал наблюдать за процессом измерений, которые проводил сам
Жечка Жечков русским сантиметром. После очередного замера он поворачивался
на камеру и сообщал:
- Ляжки - три метра двенадцать сантиметров в обхвате! Икры - метр ноль
семь! Щиколотки - пятьдесят! Половой орган - два...
Володя открыл глаза настолько, насколько было можно, и грозно заговорил:
- Вот этого не надо!
- Чего этого? - удивился болгарин.
- Про половой орган!
- Знаменитым стать хотите?
И тут что-то произошло. Володя Синичкин неожиданно ощутил в ногах такую
боль, какая еще ни разу не приходила к нему за всю жизнь. Все внутренности
обдало словно расплавленным свинцом, который заставил жирные ляжки
конвульсивно затрястись, отбрасывая от себя болгарина, который закричал:
"Снимайте, снимайте все!" Камера стрекотала, а женщина-звукооператор
подносила микрофон к губам участкового, записывая все стоны российского
милиционера. Неожиданно ноги Володи засветились внутренним огнем, отчего
Жечка Жечков и вовсе пришел в творческий экстаз, затем конечности покрылись
изморозью, и Володя Синичкин пронзительно закричал:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг