лба, смотрят: Больных стоит на голове. Попытались перевернуть - тесно, не
получается. Так и ехал до девятого этажа...
ГОРНОВ: Кстати, о девятом этаже. Про кресло не слышали? На том же
Волгаконе. Номер Сидора, народу, как обычно, трехлитровая банка икры - ну
и под банку, само собой соответствующее. Сидор ругается с Ларионовым.
Синицын и Байкалов сидят в креслах на балконе. Синицын вставляет фэйс в
комнату и говорит: "Хорош ругаться, думать мешаете". Сидор с Ларионовым
делают паузу и продолжают в том же темпе. Синицын вновь встревает: "Не
прекратите орать - выкину кресло с балкона. В знак протеста!". Сидорович и
Ларионов оценивают угрозу, но остановиться не могут. Ларионову что,
номер-то Сидоровича! Может, Синицын и был идеально трезв, но угрозу он
выполнил. Огромное желтое мягкое кресло полетело с девятого этажа.
Сидорович и Ларионов прекратили ругаться. Синицын собрался почивать на
лаврах, но Сидор его отрезвил громогласным приказом: "Иди и смотри! И
неси!" Синицын с Байкаловым пошли. Три часа ночи. Вход в гостиницу закрыт.
Пришлось будить вахтершу. Бабка удивилась: "Вам зачем, мальчики?"
Круглосуточных ларьков тогда еще не было... "Да кресло вот с балкона упало
случайно... "
НИКОЛАЕВ: Помню такое... Утром захожу к Сидору. Он спит. В углу сидит
непьющий Семецкий и сосредоточенно выскребает из трехлитровой банки черную
икру чайной ложкой. Сидор открывает глаза, видит такое дело... "Юра, это
же не каша!" - "Конечно, - скромно отвечает Юра, - это гораздо вкуснее..."
ЧЕРТКОВ: Так был же такой анекдот про попа и купчиху!
НИКОЛАЕВ: Это его уже переиначили люди не из фэндома, чтобы реалистичней
было.
БЕРЕЖНОЙ: Кстати, о реализме. Сидит как-то Слава Логинов, пишет
сельскохозяйственную фантастику. И вот есть у него в рассказе тракторист,
который по пьяной лавочке трактора топит в реке. Сидит Логинов и думает:
сколько же разрешить ему тракторов утопить - два или три? Два вроде
маловато, три - не поверит никто... Женя Лукин смотрит на его мучения и
спрашивает: "Слава, а сколько этот мужик на самом деле тракторов утопил?"
Логинов тяжело вздыхает и говорит: "Одиннадцать... "
ЧЕРТКОВ: Николаев, я налью себе еще... чаю?
ГОРНОВ: Не чай он там пьет...
ЧЕРТКОВ: Ну, кофе. Ну, с коньяком. Ну, забыл я кофе налить, ну и что?..
Хватит вам о спальнике, не смешно уже...
БЕРЕЖНОЙ: Не спаивайте Черткова, ибо человек слаб, а Чертков - тем более...
ГОРНОВ: Кстати, о спальнике. Ялта, семинар ВТО. Глубокая ночь. Пьяный в
сосиску Вершинин бредет по коридору гостиницы. Навстречу ему вываливается
из-за поворота бухой в дрободан Вахтангишвили с биллиардным кием в руке,
видит Вершинина и вопит: "Лева!" Лева тормозит. "Лева! - орет
Вахтангишвили. - Лева, я грузин!!!" Лева понимающе кивает. "Лева! - орет
Ираклий, - Лева, мне нужен боевой конь!!!". Лева послушно становится на
четвереньки. Вахтангишвили садится на него верхом и они со страшным
грохотом начинают носиться по коридору, Вахтангишвили размахивает кием, а
Вершинин громко ржет. Тут в торце коридора с треском распахивается дверь и
в коридор выскакивает до невозможности возмущенный и в жопу трезвый автор
"Лунной радуги" и лауреат "Аэлиты" Сергей Павлов. "Что здесь происхо..." -
начинает он, видит в просвете коридора силуэт всадника с копьем и
столбенеет. Лева делает боевой разворот на мэтра ВТО, бьет копытом,
фыркает. Ираклий взмахивает кием, кричит "Асс-са!" и дает Леве шенкелей.
Лева с места в карьер устремляется в атаку. Стук копыт, пыль, боевые
кличи. Павлов застывает в дверях, не в силах отвести взгляд от
приближающегося к нему чудовища. В самый последний момент, когда
разъяренный грузин уже готов был пригвоздить его кием к стене, Павлов
приходит в себя и захлопывает дверь. Этот случай на него так повлиял, что
больше он никогда не реагировал на доносящиеся из коридора по ночам вопли,
бросил пить и пишет роман "Алканавты".
БЕРЕЖНОЙ: Ну, раз уж заговорили об этом деле... Малеевка. Только что
приехавший Коля Чадович заходит в поисках компании в какую-то комнату. В
комнате сидят писатели, которые Чадовича в жизни не видели - и, наверное,
не читали. Смотрят вопросительно - мол, кто такой? Коля осматривает
комнату в поисках знакомого лица и видит прикорнувшего в уголке Борю
Штерна. "Боря! - радостно говорит Коля, - Боря, здравствуй!" Боря
открывает один глаз, смотрит на Чадовича и неожиданно спрашивает: "А ты
кто такой?" - "Как?! - изумляется Чадович. - Это же я, Коля Чадович!"
Штерн открывает второй глаз и требовательно произносит: "Паспорт!" Чадович
ошарашенно протягивает Штерну свой паспорт. Штерн садится на кровати,
берет паспорт обеими руками, открывает его, читает: "Пас-порт... " - и
снова отрубается.
ГОРНОВ: Кстати, о Боре. В Ялте сидят в номере Лукин и Логинов, читают
рукописи. Тишина, благолепие. Рабочая обстановка. Вдруг дверь с треском
распахивается и в комнату врывается Завгар с пожарным рукавом наперевес.
Лукин и Логинов с ужасом смотрят на направленный на них медный наконечник.
Завгородний, выдержав качаловскую паузу, подает реплику: "А как у вас
здесь... с пожарной безопасностью?"
ЧЕРТКОВ: Это вроде того, как Цицаркин в сердцах закричал на Семецкого,
когда тот ему батарею на ногу сбросил: "Ты, урод!". А Юра посмотрел на
него печальными, пронзительно голубыми глазами и возмутился: "Да ты что, я
Толкина вообще не читал!"
НИКОЛАЕВ: Как то раз, давно, еще когда Флейшман с Миловидовым в паре
библиографии составляли, а картотека хранилась у Миловидова, Боря мне
рассказал, что его девушка, дабы позлить Флейшмана, пошутила: "Вот сожгу
Борину картотеку!.." Юра ответил ей предельно серьезно: "Не советую. У нас
длинные руки!". Мы с Борисом Александровичем сидели, пили чай, Боря
пожаловался, что Флейшман ему нужен, но никак не встретиться, Юра же такой
занятой... "С-час," - заявляю я и набираю номер Флейшмана. "Юра, - говорю,
- я у Миловидова, у него тут по пьянке шкап с карточками сгорел..." И
передаю трубку Боре. Тот мгновенно расплакался в аппарат: "Юра... такое
дело... сгорела... две карточки всего уцелело: Медведева и Щербакова..."
Не успели мы просмеяться над удачной шуткой, как звонок в дверь: Юра на
пороге с побледневшим лицом. Мне было пора домой, я вышел через окно,
благо первый этаж. А Миловидову как раз хотелось с Флейшманом поговорить...
ЧЕРТКОВ: По пьяни еще и не такое бывает. На Волгаконе повезли избранных
(не помню, как попал туда) вместе с американцами в казачий курень. А потом
в ресторан, где уже столики были накрыты. Вот, значит, это самое... В
ресторане мне похорошело. Я еще чуть-чуть пообщался по столикам, вышел в
сортир и вдруг сообразил, что я американец. Со швейцаром начал
по-американски разговаривать... И только когда ехали обратно, вдруг начал
сомневаться. Потому что американцы после ресторана были какие-то квелые, а
я еще вполне боевой. Слава богу, бутылку "Старки" купил, так эти гады
никак из горла пить не хотели. Один только Хоган, да Маккафри еще, свои
ребята оказались, а остальные - так, салаги...
ГОРНОВ: А я то голову ломаю - что же такое внутренняя эмиграция?.
ЧЕРТКОВ: Николаев, можно еще чаю?
В номере появляется новое действующее лицо, входит ИЗМАЙЛОВ. Все
поворачиваются в его сторону.
ИЗМАЙЛОВ: Гуси летят...
Конец первого акта.
(Продолжение следует)
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг