поклялся: водки - ни капли. - Подумал и с пафосом барона Пампы добавил: -
Но пиво - не водка. Его я не пить не обещал, да и не напьюсь я с пива.
Результат, впрочем, оказался тем же, что и накануне. На следующий день в
баре Андрей Евгеньевич заявляет:
- Пива - ни капли, дайте мне джин-тоник.
На четвертый день Николай Ютанов представил Черткову всеобъемлющий список
напитков, которых тому пить на Интерпрессконе не рекомендуется (говорят в
нем были даже такие экзотические вещи как кумыс, чача, саке и дорогой
коньяк "Курвуазье").
* * *
Известный фэн Влад Борисов из Абакана несколько лет назад только и
повторял, будто он такой крутой компьютерщик, что нерабочие компьютеры в
его присутствии начинают функционировать.
После завершения Интерпресскона-95 Влад приехал ко мне в гости. Он
переписал необходимые себе файлы, стал перенастраивать по своему виндовс и
мой, до того прекрасно, без единого сбоя, функционировавший монитор сгорел
наглухо.
* * *
О Льве Вершинине, "покорителе сердец и грозе зеркал и унитазов", каждый,
по-моему, может порассказать много интересного.
На Страннике-97 Лев Рэмович получил сразу две премии - жанровую и главную
за повесть, что отметил, как на фуршете, так и на банкете. Признаюсь, я
тоже не остался в стороне.
Банкет справляли в гостинице "Русь", там комната в холле была курилкой и
раздевалкой одновременно; вешалкой служила красивая декоративные доска, на
которой торчали длинные и широкие пластмассовые крючки. Мы с женой
собирались уходить, Лева там курил. Я ухватился за крючок, на мгновение
потеряв точку опоры, а крючок возьми и сломайся. И вот я стою с обломком в
руке и не знаю, что делать, как Ютанову теперь в глаза смотреть. А Лева
меня тут же успокоил: "Я дважды лауреат, мне все можно!" и с размаху
врезал ногой по вешалке, сорвав доску со стены.
* * *
В далеком восемьдесят восьмом году, когда я только познакомился с ребятами
из клуба "МИФ-XX", видики были в диковинку и дорогой редкостью. Вот как-то
на ночь глядя звонят мне два неразлучных Бориса (Гуревич и Крылов) и
просятся на ночь поглядеть видак. У меня дома никого, но мне на работу к
семи утра. Я говорю - фильмов полно, приезжайте, но буду спать.
Приехали. Гуревич первым делом спрашивает:
- Порнуха есть?
- Да есть, есть... Вы кино хорошее посмотрите, раз видика еще не видели
никогда.
У меня тогда "Команда", "Терминатор", "Индиана Джонс" (свеженькие в то
время) были. Научил их пользоваться аппаратурой, показал где что на
кассетах и заснул.
Просыпаюсь, а Крылова нет. Ну мы с Гуревичем поехали, я на работу, он -
тоже.
Вечером звоню Крылову и спрашиваю, чего он ушел ночью, транспорт-то не
ходил. Ну, он и объясняет, что все ж включили порнуху и через полчаса
просмотра Гуревич повернулся и пристально посмотрел на Крылова. "Кажется,
я уже даже тебя хочу", - сказал он. Крылов и сбежал от греха подальше.
- На кого же ты меня спящего бросил? - задним числом испугался я.
* * *
Юрий Гершович Флейшман, по существу, привел меня в фэндом. Он всегда
отличался крайней щепетильностью. К тому же он был в крайне натянутых
отношениях с товарищами по клубу "МИФ-XX" Борисами Крыловым и Гуревичем.
И как-то раз в восемьдесят девятом году я трепался с Юрой по телефону и
привел какую-то цитату из Стругацких, по-моему, из "Пикника на обочине".
Юра ответил, что я цитирую неправильно. Я возмутился и говорю, что тексты
любимых писателей... Ну, и тому подобное.
Он же любит книги Стругацких не менее меня и стоит на своем. Я рассердился
и говорю, что отвечаю за свои слова делами и если я не прав, то готов
вечером (а вечером был семинар) отдать четвертной (приличные по тем
временам деньги). Он (не скажу, что с готовностью, но все же) согласился
подкрепить свое утверждение тем же.
Положив трубки мы кинулись к полкам. Прав оказался я.
Я не хотел брать у него четвертной. Но знал, что Юра не примет отказа и
настоит на выплате проигрыша. И решил предложить послать их "Оверсановцам"
(восемьдесят девятый год!) в Севастополь от нас двоих на размножение их
информационных листков. И даже соответствующее письмо, в котором должны
были быть две подписи, на машинке, помнится, отпечатал.
Мы с Крыловым, Сидором и Гуревичем сидели за столом в кафе дома писателей,
когда Флейшман подошел с этим четвертным. Я сделал свое предложение, но он
отказался. Возможно присутствие двух Бобов повлияло. Он оставил деньги и
гордо отошел.
- Ну, и что теперь делать? - задал я риторический вопрос в пустоту.
- Ты не знаешь что делать с четвертным? - искренне удивился Крылов. - Мы
тебе поможем!
Короче, Гуревич отправился в бар и купил шесть бутылок сухого вина. Мы
трезвые (как и положено) прошли на заседание, а после гурьбой вернулись в
бар.
За одним из столов собрались непьющие и Флейшман там о чем-то спорил с
Логиновым. А за нашим столом то Гуревич, то Крылов, поднимая бокал
восклицали на все кафе:
- За спонсора нашего, Юрия Флейшмана!
* * *
Я по природе интернационалист и мне глубоко до лампочки, кто передо мной -
русский, еврей или папуас, лишь бы человек был хороший. Но вот Юре
Флейшману этот вопрос далеко не безразличен. И однажды, когда я (уважая и
в сердцах) обозвал его дураком, он заявил, что я так говорю, потому что он
- еврей. На что я ответил, что совсем не по этой причине, а потому что он
- дурак!
Пусть Юрий Гершович не обижается, если вдруг прочитает эти строки, я
искренне считаю его одним из лучших людей, встреченных мною в жизни. Но
однажды он меня чуть не убил.
Дело было так - я забежал в "Лань" по поводу своей книги, засиделся,
рабочий день кончился, и мы просто трепались. Олексенко купил всем по
бутылке пива, шел легкий разговор. Пришел и Флейшман. И вдруг рассказывает
анекдот (который, я слышал раньше). Я и слушал-то в пол-уха, смотрел за
манипуляциями Сан Саныча на клавиатуре, прихлебывая лениво пивко. И вдруг
доносится Юркин голос:
- "Правда ли, что евреи продали Россию?" "Правда". "А где я могу получить
свою долю?"
Я настолько отчетливо представил Юру в соответствующей инстанции, что смех
пошел из груди навстречу пиву, я захлебнулся и на какое-то мгновение свет
померк перед глазами и я не знал - откашляюсь ли.
* * *
Когда Юрий Флейшман прочитал мою ученическую повесть "Коридор судьбы", он
"по дружбе" рекомендовал мне никогда больше не писать.
Прочитав "Наследника Алвисида" он заявил, что я наваял полное дерьмо, а
после замечательного "Коридора..." он ждал от меня так многого...
Когда я ему принес "Замок Пятнистой Розы" он два часа мне доказывал, что
большего барахла не читал в жизни. И это я написал после "Наследника...",
который, по его словам "был, как откровение, как удар пыльным мешком из-за
угла..."
Вот тогда я и понял, что узнаю настоящее Юрино мнение о своем произведении
только тогда, когда напишу следующее.
Кстати, он отнюдь не одинок в своем отношении к чужим рукописям. Не только
к моим, естественно.
* * *
Елена Хаецкая (на мой взгляд, одна из лучших ныне действующих фантастов)
при первой встрече мне жутко не понравилась.
А потом я встретил ее случайно в одном из издательств, нам вместе было
идти к метро. Я хотел пива, но покупать при ней только себе казалось
неудобным, а было невтерпеж после трудного разговора с редактором. Ну, я
для вежливости предложил и ей купить. Она не отказалась. Выпили еще по
одной, оказалось, что нам ехать до одной станции метро, где ее ждет
соавтор, я взял еще пива и такси. Доехали, выпили с соавтором тоже. До тех
пор, пока пиво не полилось из ушей. И ее очень поразило, что я угощал, а
не пытался раскрутить ее на угощение, и вот она стала на каждом углу
кричать, что Николаев-де - джентльмен.
Так вот, как-то я встретил в "Азбуке" Бережного, (который был ее
литагентом) и разговорился - о том, о сем. Бережной похвастался: только
что купил за полтинник новенького Пелевина (зеленый двухтомник в рамке)
последний экземпляр, больше нет. Ну, к тому времени к прозе Пелевина я уже
относился равнодушно.
Но вот появилась Лена, Бережной хвастается и перед ней, а она так
капризно, по-детски (почему у женщин это всегда получается естественно?),
заявляет:
- Хочу!
- Последний экземпляр, - чуть ли не с гордостью поясняет Серега, а я
возьми и сдуру пошути:
- Дарю, если тебе так уж хочется.
Она же прекрасно видела, что книги не мои. Тем не менее Лена быстро
говорит "спасибо" и запихивает двухтомник в сумочку. У Бережного
вытягивается от неожиданности лицо. Я тоже врубаюсь, что попал в дурацкую
ситуацию. И не нахожу ничего лучшего (ибо прекрасно понимаю, что книги
Бережному уже не вернуть) как протянуть Сереге полтинник.
- На, ты себе еще купишь, а это будет мой подарок Лене, хотя я и не хотел
тебя так подставлять.
Серега тут же возмущается и отвергает деньги, заявляя, что тогда уж это -
подарок от него. Причем Лена с восторгом наблюдает за происходящим.
Поторговавшись минут пять мы все-таки сошлись на том, что Серега взял
половину и это подарок от нас обоих.
Так что теперь я лишь полуджентльмен.
* * *
Странник-96, отделившийся от Интерпресскона, проводили в шикарной
гостинице "Русь", непривычной для наших тусовок. И вот ночью в номера
звонит милый женский голос и осведомляется: "Не желает ли мужчина
отдохнуть". Заснувший Миша Успенский бесхитростно ответил, что "он уже
отдыхает" и, лишь повесив трубку, сообразил о чем шла речь.
А вот Дима Байкалов не растерялся:
- У меня в номере сейчас Синицин и еще десяток хороших людей, и два ящика
водки. Через четыре часа мы справимся с алкоголем и тогда возжелаем
отдохнуть!
Странно, но на его предложение не откликнулись.
* * *
По некоторым причинам я очень не любил съемочную группу популярной некогда
программы "Пятое колесо" (о чем писал в "Оберхаме"). Но на Интерпрессе-91
Сидор велел мне идти и сниматься, отдуваясь за него. Начальству, как
говорится, виднее - надо идти. Но я зову Серегу Бережного и Андрея
Измайлова, в надежде, что они заболтают ведущую и мне ничего не придется
говорить.
Нас усаживают за столик, покупают по чашечке кофе и два часа мучают,
причем Измайлов действительно взял весь огонь на себя, а я просидел,
считай для мебели, сказав лишь несколько скупых фраз, без которых было не
обойтись.
А потом показывают передачу по телевизору. Вечер, одиннадцатый час, вся
семья у ящика, даже дети не спят. Доходит черед до нашей сцены, я сижу в
центре, говорит Измайлов. Вдруг я беру в руки чашечку (не за ручку, а как
стопку), подношу к носу, принюхиваюсь, отвожу руку, набираю полную грудь
воздуха, опрокидываю в себя содержимое, занюхиваю пальцем левой руки,
ставлю чашку и потупляю взгляд.
Законченность сцены поражает.
- Не чай он там пил! - заявила жена.
Причем, я абсолютно не помню этого фрагмента во время съемок. Самое
смешное, что журналист передачи Луиза Тележко не заметила этого нюанса,
пока я не сказал уже после эфира.
* * *
Когда мой старший сын Глеб учился во втором классе почерк у него был
отвратительный (впрочем, сейчас не намного лучше). В ходу тогда были 286
компьютеры, "тройка" считалась недостижимой мечтой, а я работал так и
вообще на двухфлоповом советском агрегате.
Как-то раз, перед тем как отправится на очередное заседание семинара
Стругацкого, я стал свидетелем, как супруга распекает сына за нерадивость
и плохо сделанную домашнюю работу. Мне стало жалко сына и я решил хоть
шуткой скрасить его тоску:
- Подожди, - говорю, - скоро куплю себе новый компьютер, мы отсканируем
твой почерк, будем быстро набирать на клавиатуре домашнюю работу, а потом
в принтер вставлять тетрадку и получай готовое задание.
У Глеба, казалось, все лицо засветилось счастьем.
- Чего уши развесил? - окатила его ушатом ледяной воды мать, - иди уроки
делай.
Вечером я рассказал эту историю Сидору, Бережному и Черткову. Самое
смешное, что они всерьез принялись обсуждать как решить эту проблему. (Да,
давно это было, аж в девяносто втором году).
Впрочем, история имеет продолжение. Я все-таки купил приличную машину и
виндоусовским рукописным шрифтом распечатал какое-то детское
стихотворение. Прихожу к сыну и спрашиваю:
- Глеб, посмотри, я твой почерк правильно скопировал?
- Да, папа, это мой почерк, - тут же отвечает сын.
- Окстись, - встревает жена, - когда это ты так писал?
- Папа, это мой, мой почерк! - почти в отчаяньи прокричал Глеб.
К сожалению, тетрадь в принтер запихнуть так и не удалось.
* * *
Последнее время заседания семинара Стругацкого проводятся в центре книги у
Дмитрия Каралиса. Иногда там работает пивной бар, порой даже писателям
наливают нахаляву.
Случайно, выходя после одного из заседаний семинара, я стал свидетелем
замечательной сценки.
Сильно уставший Вячеслав Рыбаков останавливается и говорит:
- Не могу идти, все. Берем тачку.
- А деньги откуда? - вопрошает его не менее уставший Измайлов.
- У меня есть!
- Слушай, Слава, - мгновенно соображает Андрей Нариманович, - пошли до
метро. Вдруг тебя пустят, тогда деньги пропьем!
- Пошли! - тут же соглашается Рыбаков.
* * *
На Интерпрессе-94 в одном из номеров сидят писатели четвертой волны, чинно
пьют чай.
- Ребята, - говорит Михаил Успенский, - все, что мы пишем - это полное
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг