Наталья Лазарева.
Вырь
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "Феми-фан".
OCR & spellcheck by HarryFan, 28 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Человек этот, то есть Вырь, родился здесь, и его мать с рождения жила в
этих местах, и ее мать, и мать ее матери. Они не ушли, подобно другим, а
остались в Ошалом бору. Имели детей от пришлых и жили среди пришлых людей.
Саша Постников жил в пригороде, где у его матери был неплохой дом с
садом. Правда, до института Саше добираться было сложновато - электричка,
метро, автобус - но вполне терпимо.
Отрочи разожгли костер на высоком бережке и сели вкруг него - девушки
одним рядом, парни рядом другим. И пошли передавать друг другу кесль, и
петь - кто как умел. Кто ребячьи еще песенки напевал, кто знал сказы, а
кто и срамные песни голосил, что из-за кустов на братчинах подслушал. В
низинках еще снег лежал. Все почти одеты были тепло, даже кожухи поверх
рубах накинули. Но Яро был так ласков, что иные начали раздеваться, а Вырь
и вовсе рубаху скинул. Сквозь голые, еще без листьев ветки, лучи Яро шли
свободно и грели Вырю плечи так жарко и сладко, что Вырь поднял голову и
поглядел на девушек. Те сидели, подобрав под подолы рубах ноги и крутили
пальцами концы кос, позвякивая витыми браслетами да бубенцами на рукавах.
Тут к Вырю пришел кесль. Вырь оперся коленом о землю, другое колено
выставил вперед, положил на него кесль, выпрямился и запел высоким
голосом. Вырь пел старый сказ, слов срамных в нем не было. Парни стали
скучать, переговариваться, а девушки громче забрякали привесками, только
толстогубая Рашка, уставившись на Выря выпуклыми глазами, сидела не
шелохнувшись.
Вырь был невысок и неплотен телом, огонь играл перед его грудью, и над
костром видна была его темная курчавая голова, прямой, словно натянутая
лоза, нос, большие оттопыренные уши.
Красные отсветы ложились на его плечи, острые ключицы, высокую шею.
Вырь кончил петь, передал кесль соседу, и Рашка перевела свой цепкий
взгляд на него. Тот запел лихо, толстыми пальцами хлеща по кеслю, все
задвигались, затрясли плечами, заойкали.
В это время из чащи вышли шесть старцев в длинных небеленых рубахах и с
ними панькова дочка Лага. Это были чужие олвы, пришлые от теплого ветра, о
них давно говорили за тыном. Про Лагу все знали, что Лага - ведунья. Еще
прошлую весну ходила она на этом бережке с отрочами, но в жаркие братчины
от мира спряталась. А лета ей уже выходили.
Олвы подвели Лагу в отрочам. Она устало отерла рукой лоб. Рука ее была
худа, жилы вздулись, пальцы испачканы золой. На лбу остались от пальцев
темные полосы. Кос Лага не плела, темная шерстяная лента придерживала
волосы. Лага глянула на олвов прозрачными желтоватыми глазами, и олвы
загудели в ответ. Тогда Лага подняла руку и указала длинным испачканным
пальцем прямо на Выря. Вырь встал, боднул головой воздух и шагнул было к
Лаге, но олвы заключили Выря в свой круг и увели за собой.
Недолго отрочи дивились этому и горевали о Выре. Погалдели-погалдели, а
после побежали вниз с высокого бережка к реке. Трава, еще сухая, но уже
выбросившая живые зеленые нити, так под ноги и ложилась. Стали переходить
через речку, брызгаться. Девушки прикрывали рукавами лица, мотая головой.
Семизвенные кольца на висках так и звенели. Рашка лица не прикрывала, а
ловила брызги ртом. Талая вода, что схватила лучи Яро, блестела на пухлых
Рашкиных щеках, застилала глаза и стекала за ворот. Девушки шли по бревну,
парни тянули к ним руки, помогали идти по шаткому мосту, подхватывали на
другом берегу. Ладони ложились в ладони, и зажмурясь, кидались девушки с
бревна на бережок, словно кинув все за собой. Спрыгнула и Рашка,
порадовалась сильным рукам, подхватившим ее, поправила ленту на лбу,
стянула с ног черевики и побежала вслед за всеми по колкой холодной хвое.
Она бежала и вспоминала, как еще лето назад смотрела с завистью на
подросших подруг, которых уже отпустили на бережок. А ей пришлось всю
весну прясть в клети. И такой завистью полнилось синее оконце, и так стыло
и сводило внутри, и так пылила старая шерсть... Видно, олвы Рашку
прозевали, нужно было еще прошлой весной отпустить ее. Эти деньки многого
стоят, и олвы не велят отрочей за работой держать, а то уйдет часть силы
вятышей в землю, затомится тело.
Набегались, искололи отвыкшие за зиму ступни, пришли к белым деревьям и
стали пить их сок, сладкий и теплый. Сок был словно слюна, лился медленно,
и не напиться им было, не напиться...
Саша Постников обычно успевал на шестичасовую электричку. В Ошалове еще
можно было сесть, но потом народу набивалось много. Сначала Саша удачно
уснул. Проснулся от какого-то толчка и заметил, что наискосок от него
сидит Оля Рыжова. Непроизвольно, едва открыв глаза, но еще не совладав со
своим лицом, Саша поморщился, но тут же улыбнулся. И все же Оля Рыжова
заметила сморщенный нос и уткнулась в книжку, которую хотела было
отложить. Поехали дальше, так и не поздоровавшись, хотя с детства жили на
одной улице.
Саша поглядывал на Ольгу, и у него начинала горько и блаженно гореть
щека, в которую когда-то Ольга попала твердым весенним снежком. Видно
что-то еще, кроме колкого льда и твердой снежной крупы, вложила она в тот
комок: больно уж отзывалась щека на воспоминание.
Саша вытянул из кармана газету и почувствовал опирающийся на спинку
сидения и его левое плечо живот женщины, стоящей в проходе. Он стал
уговаривать себя, что, садясь на конечной, самой дальней станции, никто и
не думает уступать место вошедшим позже пассажирам - так уж принято. Потом
попытался оценить возраст женщины - он ей место уступит, а она еще и
обидится, что за старуху принял. В конце концов он измучился от своих
сомнений, размышлений и прикидок, торопливо встал, уронив газету, и вышел
в тамбур.
Электричка влетела под мост, застекленная дверь потемнела, и Саша на
несколько мгновений остался рядом со своим мутным отражением. Светлым
пятном выделялся большой, выпуклый, рано оставленный волосами лоб, под ним
- усталые впадины глаз, широкие скулы и выступающая вперед верхняя губа,
подбородок же пропадал и тени.
У станции Вторичного кольца метрополитена Саша вышел, потолкался в
метро в автобусе и наконец, недовольный и взъерошенный, добрался до своего
стола в Институте анализа природных условий. Привычно поулыбался
сотрудницам: нужно держать форму, ведь он - единственный холостяк на три
отдела. Затем легким точным движением, чтобы не испортить симметрию стопки
бумаг на правом углу стола, вытащил скромный серый скоросшиватель с
черновиком своей статьи и разложил перед собой листки. Тут, как-то совсем
не ко времени, в дверь влетела Ксения Петровна, подскочила к Сашиному
столу и, небрежно облокотясь о стопку бумаг, протянула: "О-о-у-у?"
- Нет, Ксения Петровна, занят! Честно. Пойди, подыщи компанию...
- Ну хоть спички дашь? Я для тебя ценную информацию добыла, а ты...
- А я вот... А что за информация?
- Продам за сигарету. Мерси. В июле будущего года будут проводиться
международные соревнования дельта- и гамма-планеристов. Есть заявка на
перспективный прогноз. Вашему сектору тоже может работка обломиться. Учти,
заметное дело, в перспективе хорошие командировки.
- Это воздушные-то потоки обсчитывать - хорошее дело? Э-э... Бешеные
какие-то твои гамма-планеристы - чуть что не так с ветром, сразу
срываются...
- Так ты против или замолвить за тебя словечко?
- Замолви, замолви. А сейчас - ей-богу, некогда.
Ксения Петровна хлопнула дверью. Саша недовольно посмотрел на правую
половину стола и особенно на ту стопку бумаг, о которую Ксения Петровна
облокачивалась. Потом примерился и осторожно передвинул стопку на
полсантиметра вправо, чтобы восстановить прежнее положение. Потом оценил
взглядом новое состояние стопки и еще разок слегка передвинул. Видимо,
восстановить симметрию не удалось, Саша поморщился и повернулся к левой
половине стола. Из-за шкафа раздался тихий ласковый голос: "Саша, вам тут
принесли..."
Саша взял бумажку. Действительно, принесли. Спустили сверху письмо,
постороннее какое-то, просят разобраться.
- А где Савич?
- Уехал в "Гидрометеоиздат".
- Ах, он уехал... - еле сдержался, чтобы не сказать лишнего, Саша. - Он
уехал, мой дорогой начальничек!
Чтобы разобраться, нужно время, стало быть, день уже потерян, за статью
нечего и браться. А какой чудесный весенний день! Таких дней за весну
бывает три-четыре, а то и меньше. Неожиданно, прямо зимой начинает
наяривать солнце, растапливает все, что осталось, и заставляет расстаться
с инерцией холодов. "Малооблачная погода, ветер юго-западный, слабый,
температура ночью - ноль-минус три, днем - пятнадцать-двадцать градусов
тепла". Двадцать градусов! Это ни с того ни с сего! За что же?
Саша прекрасно помнил, как такая погода тяжело переносилась в юности. В
школе непременно в погодную благодать назначали контрольную или зачет, в
институте - вечная, неуемная весенняя сессия. Голова тогда немела, окна в
библиотеке казались махровыми от пыли. А сейчас? Разбирайся вот в этим
письмом...
Олвы повели Выря вниз, к болоту. Среди него, на насыпи, к которой вел
мосток из коротких светлых бревен, виднелся невысокий частокол, темный,
крытый дранкой сруб и четыре столба-идолища по углам. Один за другим,
стуча посохами по звонким бревнам, прошли олвы по мосткам и за ними Вырь.
В сруб вела низкая дверь-лаз. Олвы пригнулись и влезли внутрь. Вырь
помедлил было, но испуганно оглянулся на идолище и тоже полез. Внутри было
почти совсем темно, лишь посредине, в неглубокой яме ровно краснели угли.
Все сели на медвежьи шкуры, разбросанные вкруг ямы. Самый старый олов
бросил на угли душистую ветку семилистника и невнятно запел. Неожиданно
прервав пение, он обратился к Вырю:
- Ты - человек этот, то есть Вырь. Мать твоя рождена в этих местах, и
ее мать, и мать ее матери тоже. Ты открылся нам, как Яров жагал. Наш Яро
греет землю, жжет травы и листы, а жагал жжет Яро. И, как горит в жаркое
лето трава от ярости Яро, как остается после черная опалина, так останутся
и на лике Яро черные следы. И причина им - ты! Сорок раз сменит сын отца,
и вернется к миру вопль твой, и злоба, и радость.
Вырь смотрел в костер. Поднимая глаза, он не мог разглядеть лиц олвов,
и слова их шли к нему прямо из темноты, и падали в него, как в глухую яму,
и он не смел ни удивиться, ни спросить.
- Ты ходи, живи. Ты - муж. Но помни: и вопль твой, и злоба, и радость -
все жжет Яро, и все воздается земле после. Вернется дождями и сушью,
грозами и градом, тучными травами и сытной пищей, благополучием и бедами,
животом и смертию, спокойствием и бранью. Ты ходи, живи, но держи себя. В
радости, в беспамятстве живота вспомни о боли, верни себе боль, в битве -
сдержи гнев, в горе - будь прям. Ходи, живи, но постой, оглянись - оставь
в себе свет, какой увидишь. Ходи, живи, но не ходи назад, не вторь тем,
кто вокруг. Хоть малый шаг - да твой. Только так оставишь не брань, но
мир.
Потом заговорил другой олов добрее и тише:
- Не бойся, Вырь. Мы нашли тебя, и мы тебя поведем. Как вели наши
предки иных. Помни: страх твой жжет Яро. Страх твой вернется дождем.
Вырь не сразу внял олвам, лишь запомнил слова, что велели ему
повторять. Олвы прикрыли яму с костром медвежьей шкурой.
Когда глаза Выря привыкли к темноте, никого уже вокруг не было, только
светился лаз.
Вырь вернулся на высокий бережок и подивился, как сами по себе
непрерывно и громко стучали его зубы. Он нащупал негнущейся ладонью
рубаху, надел и обхватил себя руками не для того только, чтобы унять
дрожь, но и чтобы почуять, что стоит тут он сам и такой же, как прежде.
За рекой, в гулком бору, визжали и ухали отрочи, а здесь только
головешки дымились. Разом Вырь понял, что туда, в гулкий бор, ему нет
пути. Не слетишь птицей по крутому бережку, не встанешь утром калачиком,
не потянешься к девичьей ладони. Словно кол от головы до ног в Выря
вогнали. Сорвешься, уйдешь в радостное, как гибкая ветка белого дерева -
беспамятство - распрямит Выря кол.
Лютая обида охватила Выря. Отчего не быть ему с миром? Отчего он жагал?
Схватил Вырь кесль, хотел переломить о колено, но не стал. Пошептал слова,
положил на кесль пальцы, да пошел к тыну, напевая старый, надоевший всем
сказ.
Саша с тяжелым сердцем начал читать письмо:
"Ошаловская экспедиция Института археологии за последние несколько лет
открыла 11 многослойных поселений в Ошалове-2, датируемых V-X вв.н.э.
Здесь вскрыта площадь около 600 кв.м. Чрезвычайный интерес представляет
ритуальный комплекс, открытый в этом году. Он состоит из нескольких
компонентов, относящихся к культу Яро. По предложению к.и.н.
Л.П.Афиногенова центром ритуальных поклонений являлся не сам бог Яро,
отождествляемый с Солнцем, а некое реальное живое существо (возможно, в
некоторые периоды и человек), по условиям жизни которого, а также по
характеру поведения, служители культа Яро предсказывали изменения погоды
и, по всей видимости, через которого пытались влиять на погодные условия.
Теория Л.П.Афиногенова считается весьма спорной.
Одна из основных частей ритуального комплекса - большое кострище
овальной формы. В нем найдены обломки глиняной посуды.
Л.П.Афиногенов утверждает, что существует прямая связь между изучаемым
нами ритуальным памятником и так называемыми "Списками Ибн-Фарруха",
найденными в конце прошлого века в Багдаде. Списки IV века, но
предполагается, что первоисточник более раннего происхождения. По версии
Афиногенова, Хамид Ибн-Фаррух во время своих путешествий столкнулся со
служителями Яро и сделал довольно подробное описание "культа стихий". В
"Списках" содержится так называемый "погодный реестр" - описание погодных
условий за довольно длительный период времени (около 30 лет), тщательно
записанный автором со слов служителей культа.
Существо, по поведению которого предсказывали погоду, именовалось
жагалом. Погодные условия идентифицировались (по Афиногенову) так: ровное,
спокойное настроение жагала - безоблачно, тепло; смущение, страх - дожди;
особая радость, удовлетворенность - жара, засуха; неистовство, злоба -
"топор" (?). Понятие "топора" и еще ряд пророчеств Афиногеновым не
расшифровано. Часто сомнителен перевод текста, возможны ошибки при
переписке.
Мы просим сотрудников вашего института, владельца уникального архива
погоды, дать сведения о том, когда в период функционирования Ошаловского
капища наблюдались такие погодные условия: дождливая весна, такое же
дождливое лето, морозная ветреная осень и, что характерно, столь же
дождливая зима. Затем - ранняя теплая весна и жаркое плодородное лето.
Дальнейшие исследования в Ошалове-2 и точная датировка "Списков
Ибн-Фарруха" помогут полнее раскрыть значение культа Яро и его влияние на
культуру племен, населявших эти места".
"Диссертации, поди, пишут, - подумал Саша, - выложь-подай им мокрый год
в Х веке". Потом заказал в Информационном центре секцию со "Списками
Ибн-Фарруха." и совсем забыл о своем заказе.
Домой Саша возвращался автобусом. Сказал себе, что для разнообразия, но
в душе все равно сознавал, что боится опять встретить в электричке Олю
Рыжову. Погода начала портиться уже в обед. Набежали тучки - сначала
как-то несмело, но затем закрыли небо полностью.
Впереди автобуса под ярко-лиловой тучей стало совсем темно. По белому,
сухому пока асфальту, автобус вбежал под тучу, подставился
беззащитно-чистым ветровым стеклом - и посыпало! На уже дышащую теплом
землю, на молодые побеги вокруг шоссе лоскутами-хлопьями долетел злой
снег, очень яркий на фоне тучи.
"Эх, не справился сегодня Институт прогнозов, оплошал. Воздушный фронт
прозевали", - подумал Саша и погладил сквозь стекло большую блестящую
каплю. Утреннее настроение, как и погода, безнадежно испортилось. Этот
сморщенный нос, затем письмо. Впрочем, письмо... А что? Ошалово-2, между
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг