Наутилии.
Он выразил глубокое сожаление, что не смог убедить сэра Чарльза в
ненужности государственного переворота, который только осложнил положение.
- Бросьте, папа, - сказала Лола, - если вам еще не надоела политика, вы
сможете заняться ею по приезде в Наутилию. Фрэди поможет вам пройти в
парламент, и там вы можете болтать все, что придет вам в голову.
Господин Аткин покачал головой:
- О, нет! Я только отдаю дань воспоминаниям. Я окончательно решил
покинуть политическую арену. У меня есть средства, чтобы прожить покойно.
Я думаю, что мне удастся открыть фабрику вязаного белья. Я слыхал, что в
Наутилии это самое выгодное предприятие.
В окна кают-компании начала пробиваться слабая голубизна рассвета.
Офицеры поднялись и пожелали господину Аткину покойного сна.
Фрэди, внимательно смотревший за ужином на подругу президента, проводил
Лолу в ее каюту и, вернувшись, предложил указать господину Аткину его
помещение.
Сопровождая его по коридору, он продел руку под локоток Софи и, нежно
прижав его, шепнул:
- Вы мне безумно нравитесь! Я жажду вас! Могу ли я надеяться?
Софи испуганно взглянула на него.
- Баронет Осборн, - шепнула она, - ведь у вас невеста?
- Какие пустяки! - ответил Фрэди, - всему свое время! Решайтесь!
Софи освободила свою руку.
- Вы дерзкий мальчишка, - шепнула она на пороге каюты, - и заслуживаете
презрения... который номер вашей каюты?
21. "НЮХАЙТЕ ВОДУ"
Дежурный радиотелеграфист под утро уснул в кабинке. Голова его в
рыжеватых завитках упала на лакированный столик, на котором валялись в
изобилии апельсинные корки от вчерашнего десерта радиотелеграфиста.
В розоватом свете лампочки под бумажным колпаком волосы его казались
такими же оранжевыми, как корки, запутавшиеся в них.
Металлическая дуга наголовья сползла набок, и телефонная раковина
висела на одном ухе.
Радиотелеграфист с вечера прослушал концерты и лекции на всех языках,
после полуночи долго ловил какие-то непонятные свисты и вопли, несшиеся из
неведомых пустынь вселенной, отправил в Атлантический океан крепкое
ругательство и, зевнув, предался сну. В эту ночь больше не предвиделось
ничего интересного.
В открытый иллюминатор каюты доносилось шелковое плескание волны, и
каждые полчаса стенные часы вызванивали такты торжественного гимна "Боже,
храни короля", ибо радиотелеграфист состоял в службе его величества
Гонория XIX и находился на борту "Беззастенчивого".
Около трех часов ночи в телефоне, прижатом к уху спящего, заворковало и
забулькало. Таинственный голос кричал из него в ухо телеграфиста. Он
заворочался, промычал и вдруг быстро поднял голову, уже покорный долгу и
внимательный, как будто сон и не прикасался к нему.
Он положил пальцы на эбонитовые шишечки конденсаторов и повертел их.
Голос, звучавший из ниоткуда, стал ясным. Длинные и короткие скрипы,
перемежаясь, начали складываться в слова.
Телеграфист расшифровал сигнал, призывающий к вниманию, и, нажав
отправной рычажок, ответил: "Алло! "Беззастенчивый". Слушаю вас".
Мембрана коротко скрипнула ехидным, как будто смеющимся, скрипом и на
секунду смолкла. Телеграфист придвинул блокнот и сжал пальцами карандаш.
На новый скрип рука его ответила скачущей беготней по блокноту, но
после первых же строк, легших на бумагу, он подскочил на месте и выронил
карандаш из пальцев.
Откинувшись на полукруглую спинку стула, он беспомощно замигал светлыми
глазами, с недоумением поглядел на исписанный листок и решительно нажал
снова рычаг отправления.
Высоко вверху, на кончике ажурной мачты флагманского дредноута, антенна
прошелестела голубоватыми искрами. Искры ушли в пространство, сложившись в
тревожные слова: "Повторите, я не понимаю, повторите, повторите".
Но пространство ответило просто: "Вы поняли, как надо. Слушайте до
конца".
Радиотелеграфист пожал плечами и обратился в безвольный слуховой
аппарат.
Но по мере того, как блокнот заполнялся словами, брови принимающего
поднимались все выше и изгибались все острее.
И когда утих последний звук, радиотелеграфист стащил с головы прибор,
как будто он грозил раздавить ему череп, и вскочил со стула, держа в руках
запись.
- Однако же, - сказал он вслух, - я думаю, что такой радиограммы он не
получал со дня рождения. Что, они с ума сошли?
Он отошел к двери и нажал кнопку звонка. Вестовой вырос в ней,
бесшумный, как тень отца Гамлета.
- Разбудите тотчас же лейтенанта Уимбли и попросите его срочно прийти
сюда, - приказал радиотелеграфист и уселся переписывать начисто принятую
радиограмму.
Лейтенант Уимбли, старший радиотелеграфный офицер "Беззастенчивого",
появился в кабинке не слишком скоро. При входе он зажмурился от яркого
света и запахнул лиловую ночную пижаму.
- В чем дело, Дик? Ради какого землетрясения вы подняли меня с постели?
- полусмешливо, полусердито спросил он.
- Простите, сэр, но я не стал бы тревожить вас из-за такой мелочи, как
землетрясение.
- Тогда что же? Война?
- Нет, сэр!
- Биржевая паника?
- Нет!
- Что же случилось, черт возьми? Да не тяните же!
- Прочтите сами, сэр, - ответил радиотелеграфист, подавая листок.
Лейтенант Уимбли взглянул на карандашные каракули и через минуту
уставился в лицо подчиненного с необычайным выражением.
- Вы напились перед дежурством, - сказал он холодно, - вы знаете, как
карается такой поступок, когда эскадра находится на боевом положении?
- Сэр, я непьющий и член Лиги по борьбе с алкоголем, - отозвался
спокойно телеграфист.
- Дыхните мне в лицо, - приказал лейтенант. - Странно... не пахнет.
Откуда вы приняли ее?
- С берега, сэр. Я сначала не поверил глазам, дал сигнал повторения.
Повторили то же, слово в слово. Я думаю, сэр...
- Вам ничего не нужно думать, Дик, - прервал внезапно лейтенант Уимбли,
- я думаю, что гораздо безопасней для вас будет совершенно забыть этот
текст. Дайте-ка мне черновик.
Он спрятал черновик в карман и дополнил:
- Если хоть одна живая душа узнает содержание, вы будете сидеть в
подводном карцере не меньше месяца.
И с этим обнадеживающим предупреждением лейтенант Уимбли покинул
кабинку.
Радиотелеграфист уныло посмотрел ему вслед, подошел к аппарату, постоял
и дал позывные Эйфелевой башне. Получив ответ, он хихикнул и простучал в
эфир: "Чтоб вам подохнуть, жабоеды проклятые".
Лейтенант же Уимбли, не теряя времени, отправился на корму и разбудил
флаг-офицера сэра Чарльза.
Оба офицера внимательно проштудировали еще раз злополучный квадратик
бумаги, и флаг-офицер нерешительно промямлил:
- Н-не знаю... Я даже боюсь идти к нему с такой штукой.
- Вздор! - сказал решительно лейтенант Уимбли, - вы должны это сделать.
Если мы не передадим ему сейчас, он все равно получит вторую, и вам же
влетит за сокрытие. Не дурите, дорогой мой. Я подожду вас здесь.
Флаг-офицер вздохнул и заплетающимися шагами направился к каюте лорда
Орпингтона. Он трижды стучал в дверь, с каждым разом все громче и
настойчивее, пока не услыхал разгневанный сонный голос сэра Чарльза,
спрашивающий, почему его будят в такой нелепый час.
- Необыкновенная радиограмма, сэр Чарльз, - поперхнувшись, ответил
офицер.
- Что же, вы не могли подождать с ней до утра? - спросил великий
полководец, представ перед подчиненным в одной рубашке.
- Она... она слишком необычайна, сэр, - теряя последние остатки
хладнокровия, сказал перепуганный офицер, входя в каюту.
- Ну, что же, читайте, - приказал сэр Чарльз, закуривая папиросу.
- Я? - переспросил ошеломленный флаг-офицер, даже отступив назад.
- А кто же? Нас как будто здесь только двое?
- Я... я не смею, ваше превосходительство... мой язык... - пролепетал
флаг-офицер.
- Что такое?.. Дайте сюда! - крикнул побагровевший сэр Чарльз, вырывая
радиограмму. - Что это такое, что ваш язык не может выговорить?
Он прошел к столу и, приблизив листок к кенкетке, вцепился в него
глазами.
Флаг-офицер стоял ни жив ни мертв и рискнул поднять глаза, только
услыхав, как что-то обрушилось на стол с грохотом, показавшимся
взволнованному офицеру пушечным выстрелом.
Перед ним было лицо сэра Чарльза, совершенно неузнаваемое в
перекосившей его судороге ярости. Кулак лорда Орпингтона, упавший на стол,
застыл на скомканной радиограмме.
Мы не станем больше играть в прятки с читателем. Правда, сэр Чарльз
охотно отдал бы половину своей прекрасной и достойной общего уважения
жизни, чтобы текст радиограммы не стал известен людям, у которых в душе
нет ничего святого и которые не останавливаются перед издевательским
осмеянием сановника, полвека с честью и славой служившего своему государю
и родине.
Но события, ареной которых суждено было стать Итлю, получили слишком
широкую огласку, и мы не находим нужным щадить безупречное имя
наутилийского Баярда.
Карандаш радиотелеграфиста беспристрастно записал для потомства
следующие страшные и неслыханные в истории дипломатических сношений слова:
"Заморскому шарлатану, кавалеру ордена великого грабежа, его милости
лорду Орпингтону на флагманскую лоханку "Беззастенчивый".
Доводим до сведения вашего проходимства, что вкусная нефть велела
низенько кланяться. Увеселительную поездку в нефтяной рай советуем
отложить, так как при появлении столь высокого гостя будет устроен
фейерверк, в который будут употреблены, все запасы нефти и который может
повредить вашему бесценному здоровью.
Для грабежа нужно иметь на плечах голову, а не гнилой кочан.
Желаем приятного времяпрепровождения.
По поручению правительства Итля
премьер-министр герцог Коста".
Несколько мгновений дрожащий от ужаса флаг-офицер слышал только
нечленораздельное шипение, пробивавшееся сквозь седые усы сэра Чарльза.
Постепенно оно перешло в густой и низкий рев, из которого, наконец,
вырвались слова:
- Кто принял этот... эту... это?
- Дежурный радиотелеграфист, сэр, - ответил чуть слышно офицер.
- На нок его!.. Повесить на ноке мерзавца!.. Немедленно! - крикнул сэр
Чарльз таким голосом, что флаг-офицер откатился к двери, как куриное перо,
подхваченное на улице внезапным порывом ветра.
- Стойте! - рявкнул лорд Орпингтон, когда подчиненный протискивался в
дверь, - стойте, вам говорят!.. Сигнал!.. Боевую тревогу!.. Сейчас же
десант!.. Вызовите мне адмирала Кроузона.
Офицер исчез. Он пронесся, как самум, мимо лейтенанта Уимбли,
ожидавшего его в кают-компании, не ответив ни слова на вопрос, и двумя
прыжками одолел ведущую на палубу лестницу.
Пока Уимбли собрался последовать за ним, и палубы донеслись беготня,
крик, и резкий рев трубы горниста хлестнул по сонному рейду руладой боевой
тревоги.
- Ого!.. Дело, видно, не в шутку, - сказал себе лейтенант и помчался в
каюту одеваться.
Когда адмирал Кроузон появился в каюте сэра Чарльза, представитель
Гонория XIX успел подавить прилив необузданной ярости и встретил моряка с
непринужденной любезной улыбкой.
- Не гневайтесь, сэр Кроузон, что мне пришлось лишить вас заслуженного
отдыха. События приняли экстраординарный характер. Я получил только что от
правительства Итля возмутительную радиограмму.
- Какую? - спокойно спросил адмирал, застегивая воротник кителя.
Сэр Чарльз порозовел, и на лицо его легла беглая тень замешательства.
- Содержание ее касается лично меня и оскорбляет меня, как лицо,
представляющее нашего монарха. Я не имею возможности довести ее до вашего
сведения, но я решился покончить наконец с этими наглецами. Мои нервы
расстроены вконец, и я думаю, что по возвращении домой мне придется
серьезно полечиться.
- Благоволите отдать распоряжения, сэр Чарльз, - так же спокойно
ответил старый морской волк.
- Я приказал уже дать боевую тревогу. Будьте добры отдать приказание
начать немедленную высадку десанта со всей артиллерией и вспомогательными
отрядами. К утру берег должен быть занят нашими войсками, и правительство,
осмелившееся оскорбить достоинство Наутилии, будет предано полевому суду.
- Слушаю, сэр!
Адмирал Кроузон повернулся, чтобы идти на палубу.
- Одну минуту, адмирал... Я выйду вместе с вами. - Сэр Чарльз снял со
стены каюты палаш в ножнах, украшенный золотыми лаврами, награду за боевые
подвиги, и пристегнул к поясу.
Взойдя в командирскую рубку, он огляделся.
Огни наутилийских судов погасли в мгновение ока при первом звуке
боевого сигнала. Черные низкобортные чудовища только угадывались во мраке
на фоне высоких береговых скал. Прямо под ногами сэра Чарльза смутно
круглела громада носовой орудийной башни "Беззастенчивого". Отяжелевшая
тишина лежала вокруг, а вдали танцующими золотокрылыми мотыльками
переливались огни ничего не подозревающего, но обреченного ужасу
Порто-Бланко.
Они отражались в воде залива длинными, не колышущимися, совершенно
неподвижными полосами. На всем пространстве залива вода лежала, как
мертвое круглое зеркало, не беспокоимое ни малейшей рябью. Сэру Чарльзу
показалось на мгновение, что в воздухе висит душной тучей резкий нефтяной
запах, но он приписал это ощущение своим расстроенным нервам.
Он вытянул руку и погрозил берегу стиснутым кулаком.
- Все готово к десантной операции, сэр. Разрешите пустить ракету? -
спросил, подходя, адмирал Кроузон.
- Да... или нет, адмирал! Подождите секунду. Я хочу быть лояльным до
конца. Каждое мое слово с этой минуты принадлежит истории, каждый мой жест
будет взвешиваться на весах справедливости. Пошлите ко мне старшего
радиста.
Лейтенант Уимбли рысью примчался в рубку.
- Вы сейчас же отправите правительству Итля радиограмму следующего
содержания:
"Генерал Орпингтон предлагает немедленную сдачу без сопротивления.
При неполучении ответа в течение пяти минут начнется высадка десанта с
одновременным бомбардированием столицы".
- Оставайтесь сами в кабинке и через пять минут дайте знать мне о
результате.
Лейтенант Уимбли отправился исполнять свой долг. Адмирал Кроузон молча
смотрел на берег, устанавливая точки прицела.
Внезапно он повернул голову и сказал:
- Мне кажется, что ужасно пахнет нефтью.
Сэр Чарльз вздрогнул. Очевидно, назойливый запах нефти не был
галлюцинацией.
- Мне тоже показалось. Я думал, что обманулся. Впрочем, ничего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг