земля тучна, а в горах с широко разбежавшимися, пологими склонами есть
серебро и железо.
Город был основан выходцами из Мегар, однако задолго до этого Геракл,
отправившись за поясом Ипполиты, победил царя бебриков Мигдона и отдал
здешние земли Лику, царю мариандинов.
Мегарцы, выводя колонию, потребовали эти земли обратно, фригийцы
ответили отказом; Лисимен, предок Клеарха, Пандионид повторил подвиг
Геракла, разбил мариандинов и обратил их в наказание за неблагодарность
навеки в рабов наподобие илотов и пенестов.
(Впрочем, Неоклиды, которые переселились в Гераклею позднее и возводили
свой род к Полидевку, говорили, что царь бебриков звался не Мигдоном, а
Амиком и убил его Полидевк, а не Геракл.)
Пандиониды - старейший род Гераклеи, приплыли из Мегар по пути
аргонавтов, мимо Симплегад, а не мимо Халкидики. Это путь, по которому
никогда не проплыть торговцам с товарами, по нему плавают лишь воины и дары.
В это время в Гераклее был как бы золотой век: каждый обрабатывал свой
участок, довольствуясь необходимым, простой народ питал уважение к знати, а
знатные люди были чужды алчности и полагали, что достойней раздать золото
друзьям, приобретая их защиту и поддержку, нежели дрожать над ним и
закапывать его в землю; железные рудники в горах, земля и мариандины,
бессильные владеть собой из-за отсутствия разума, были в общей
собственности.
В Мегарах же чернь стала требовать передела земли и прощения долгов:
знакомая пагуба, словно созданная для того, чтобы разъедать изнутри лучшие и
процветающие государства. Чернь бродила по домам, требуя подаяния и, если не
находила его достаточным, расправлялась с обитателями: однажды народ снес
знатных младенцев со всего города на ток и пустил туда быков. А потом, как
это часто бывает везде, где зависть делает невыносимым блеск богатых, к
власти пришел тиран Феаген, и множество людей бежали из Мегар в Гераклею.
Как раз в то время, когда Кир овладел Мидией, ойкист Гнесиох опять
вывел в Гераклею колонию, но, как я уже сказал, "сто семейств" были там
раньше. Начались войны с фригийцами. Из полученной земли каждому колонисту
выделили навечно по шесть плефров и участок для застройки в городе. Помимо
народного собрания, в котором принимали участие все способные к военной
службе и владеющие землей, был учрежден совет трехсот, он же избирал
десятерых эсимнетов из лучших граждан.
Никто не смел облагать налогом свободного гражданина или платить
должностному лицу, словно поденщику, и должности сами собой принадлежали
лучшим.
Знать соревновалась не в подачках народу, а в сооружении храмов. Подати
взимали с фригийцев, пошлины - с торговцев. Сумма пошлин все росла, а после
неудачи ионийского восстания в дорийскую Гераклею хлынули ионяне,
испорченные тиранами, персами и торговлей. Так-то получилось, что лучшие
люди бежали от горшечников и колбасников в Понт, а на самом деле проложили
горшечникам дорогу, - вскоре одни стали тайком продавать землю, а другие
обирать своих граждан.
Тогда город вывел несколько колоний с тем, чтобы удалить безземельных
из города и наделить их землей, ибо, бесспорно, лучший способ отвратиться от
посяганий на чужую собственность - это иметь свою.
Последнюю колонию, Херсонес, вывели лет за тридцать до описываемых
событий, по предложению Клеонима, деда Клеарха.
Клеоним был избран эсимнетом, когда афинянин Ламах разорял гераклейскую
хору, и сумел удержать Ламаха от поддержки городских болтунов, а гераклеотов
- от необдуманной расправы с афинянами. Через год он, однако, сложил с себя
должность, говоря, что эсимнетия - это, в сущности, выборная тирания и
нужна лишь во время войны или смуты.
Во время описываемых событий во главе лучших людей и во главе города
стоял муж по имени Архестрат, человек безупречной честности и
придерживавшийся умеренности во всем, как в частной, так и в общественной
жизни. Он неоднократно говорил, что бедные имеют право на жизнь и имущество,
а богатые имеют право не быть разоренными в результате обогащения бедняков.
Полагая неразумным, чтобы людям, расстроившим леностью и небрежением
собственное достояние, было вверено достояние общественное, он препятствовал
необузданной демократии, однако облегчил бремя долгов, а также учредил суд
по образцу афинского. Полис выдавал за участие в нем по два обола.
Вскоре после этого поссорились два молодых человека, знатных юноши,
Эветион и Аристодем: Аристодем собл.азнил любимца Эветиона, а последний в
отместку - его жену. Народ, подстрекаемый друзьями Аристодема, выставил
Эветиона на городской площади с колодкой на шее, и от этого произошел раскол
среди аристократии. Воспользовавшись им, Архестрат вместо деления по трем
филам со знатью во главе убедил людей разделиться на шестьдесят сотен, так
что имущие были рассеяны по сотням среди народа; ввел правило платить налог
не с земли, а с имущества и вдвое увеличил совет трехсот за счет недавно
разбогатевших. Последним обстоятельством не только знать, но и многие из
народа были недовольны и воспротивились, когда некто рыбник Фаней стал
добиваться архитеории. И действительно, когда знатный человек за свой счет
строит корабли или снаряжает посольства для города, тут ведь речь идет не о
тратах золота, а о том, чтоб удача, сопутствовавшая предкам и ставшая
золотом, сопутствовала кораблю.
Авторитет Архестрата был неоспорим, пока неудачная война с тиранами
Боспора не дала желанного повода Метону, главе демократов, обвинить совет
шестисот и Архестрата лично в изменен растрате общественных денег.
Город, казалось, стоял на пороге гражданской распри, и все чаще и чаще
раздавались требования передела земли и прощения долгов, словно Метону было
неведомо, что первая мера приведет к запустению обширных пашен, а вторая
окончательно подорвет всякое доверие в денежных делах.
x x x
Как то часто бывает в городах, где вражда разделяет людей как бы на два
государства - бедных и богатых, - рознь на этом не останавливается, и
внутри каждой партии тоже возникают различия. Отец Клеарха зачастую
противился Архестрату, считая, что там, где простому народу отдают власть,
народ отбирает и имущество, и тогда, стоит привыкнуть к жизни за чужой счет,
дело легко доходит до тирании, едва лишь найдется вожак.
Клеарх, однако, стал на сторону Архестрата, и осмотрительность его
снискала ему любовь лучших людей, а щедрость - любовь народа. В самом деле,
молодой Пандионид богатство свое употреблял не на бесполезную роскошь, но,
казалось, заботился о пропитании народа, раздавая хлеб, облегчая, сколько
возможно, бремя долгов и заступаясь за бедняков, и невинный всегда мог
рассчитывать на его справедливость, а виновный - на его милосердие.
Выказывая осмотрительность, он полагал, что законы следует менять с
осторожностью, ибо слишком часто, когда начинают ломать существующие порядки
во имя блага, тут же начинают ломать их во имя зла.
Желая отвергнуть подозрения в нечестии, он обновил старинное общество
оргеонов Эвия. Множество имущих и неимущих, а также неполноправных
метанастов участвовали теперь в общих трапезах, как бы сплачиваясь вокруг
почитаемого героя и самого Клеарха.
В это время Клеарх был неравнодушен к одному мальчику-рабу, но хозяин
наотрез отказался отступиться от него. Мальчик как-то ночью сбежал к
Клеарху, обливаясь слезами и показывая ужасные шрамы, и просил похитить его
у хозяина или оспорить в суде. Клеарх, однако, то ли поняв, что мальчик
подослан врагами, то ли вследствие добродетели, ставшей из привычки второй
натурой, дал мальчику денег и прогнал его, сказав: "У меня теперь слишком
ревнивая любовница".
Честолюбие бешеное, ненасытное, страсть по имени плеонексия, многоликая
и неизменная, распространившаяся меж греками той поры, сжигала его. Людей
неполноправных побуждала она рыскать по морям, промышляя торговлей и не зная
предела в искусстве наживать деньги ради денег, одержимых честолюбием звала
и заискивать перед народом и помыкать им: ибо, в самом деле, народ не терпит
людей выдающихся среди себя, но только выше или ниже.
Следует, однако, признать, что честолюбие, хотя и порок, все же ближе к
добродетели, чем алчность, ведь стремление к славе меняет лицо. мира; а
искусство наживать деньги ради денег возбуждает лишь зависть толпы или
правителей и желание завладеть неправедно нажитым добром.
Клеарх отправил послов в Дельфы, к Аполлону. Оракул был весьма
двусмыслен и дал демагогам новую пищу для насмешек. Локсий сказал:
Прочь от святыни моей! В храме фригийского бога
Ждет, о властитель, тебя Ники победный венок.
x x x
Говорят, что народ подобен женщине. Честная женщина не любит, когда ей
сразу предлагают то, к чему она стремится, но хочет подарков и ласковых
взглядов прежде слов. Нельзя навязывать ей свою любовь: надо дождаться, чтоб
она сама о ней мечтала, тогда и станешь желанным. Также народ прежде полюбил
Клеарха за его щедрость, а потом увлекся его словами.
Вскоре Клеарх и его сторонники стали добиваться вывода колонии в
близлежащую долину во Фригии: и почва тут была тучная, и гавань удобная, и
горную дорогу в глубину Азии было легко одолеть во время мира и легко
запереть во время войны.
Для Метона это было, однако, как если бы он сложил весной в кучу
обрезки лозы и собрался поджечь, чтобы согреться, а некто воспрепятствовал
ему и предложил посадить обрезки в землю, ибо они способны еще укорениться и
принести добрый плод.
Метон злился и повторял гражданам совет Афинодора: наказывать тиранов
уже за те зловредные помыслы, которые они бы осуществили, если бы были в
состоянии; ибо часто, если не накажешь подозрительного, потом уже не сможешь
наказать тирана. "Разве неясно, - восклицал он, - что человек этот раздает
деньги народу, чтобы купить его любовь, и рвется к тирании!"
Клеарх на это везде говорил: "Я, однако, раздаю народу собственное
имущество, а Метон хочет раздать чужое. И если первое называется щедростью,
то второе издавна называется грабежом!"
Архестрат, встревоженный столь явным честолюбием и видя, что Клеарх
окружил себя людьми, более преданными ему, чем закону, попытался
воспрепятствовать выводу колонии в совете шестисот, но увидел, что юноша
свой молодой возраст, запрещавший ему доступ к общественной должности,
обратил из недостатка в преимущество. Дело в том, что по настоянию
Архестрата в совете шестисот заседали как старые роды, искони владевшие
землей, так и люди, недавно обогатившиеся через приобретательство. Так как
Клеарх не выступал публично, а скорее беседовал с глазу на глаз, то с людьми
новыми он рассуждал, что бедность не должна быть ни препятствием для
человека трудолюбивого, ни источником выгод для бездельника. А людям
родовитым на упреки в расточительности отвечал: "Мои предки основали город,
что же мне подражать новым богачам, которые зарятся на имущество знати, а
свое не спешат раздавать? Они нажили свое добро обманом и мошенничеством,
что ж хорошего в их власти?"
Тогда-то неожиданно для всех Архестрат вынес вопрос о войне на
обсуждение всех граждан.
Семнадцатого таргелия созвали народное собрание, и первым говорил
Метон, размахивая по обыкновению руками и громко вопя.
М е т о н. Народ, доколе будешь ты обманываться и вместо свободы дома
завоевывать для богачей земли за морями? Не так давно затеяли они войну с
тиранами Боспора, и что же? Люди бедные заложили земли и дома, чтоб купить
оружие, и одни лишились жизни под Херсонесом, другие - отеческого
имущества, скупленного задешево в Гераклее.
Неужели вы допустите, чтобы деньги, собранные для войны, опять были
утаены олигархами и послужили обогащению богатых и обнищанию бедных?
Если бы голосовали тотчас после речи Метона, то, наверное, не нашлось
бы ни одного желающего записываться в колонисты. Многие плакали и кричали.
Клеарху долго не давали говорить. Наконец он вышел перед народом, укрыл
пристойно руки полами плаща и сказал так:
- Клянусь Зевсом, Метон, тебе трудно угодить! То ты порицаешь меня за
щедрость, то упрекаешь в стяжательстве, словом, сам не знаешь, как опорочить
соперника.
Нечисто туг дело! Можешь ли ты поклясться, что возражаешь против этой
войны, думая лишь о благе народа? Или же ты просто подкуплен варваром
Ариобар-заном, который опасается за свои владения и везде поощряет
демагогов, полагая, что их власть приносит персам наибольшую выгоду?
Или же тебя всего больше страшит согласие, возникающее между гражданами
во время войны?
М е т о н. Клянусь, я думаю лишь о поборах с народа!
К л е а р х. Хорошо же! Тогда поручите эту войну мне, я сам заплачу
наемникам, так что расходы понесу я, а выгода достанется всему городу!
Предложение это было столь неожиданно для всех, что народ, какой-нибудь
час назад требовавший не допустить войны, тут же принял решение о выводе
колонии.
В городе только и было разговоров о предсказании Аполлона и храме
фригийского бога, где молодого полководца ждет победный венок. Помимо
наемников множество гераклеотов записывалось в войско, будучи обязано
Клеарху в хорошем и в дурном. Но тут неожиданно пришло известие, что
вифинский царек заключил союз с сатрапом Фригии Ариобарзаном, а сын его,
ровесник Клеарха, девятнадцатилетний Митрадат, выпросил у отца начальство
над войском.
Два фригийских городка, подвластных Гераклее, Хела и Кандира,
подкупленные персом, изменили городу.
По предложению Метона граждане предложили продать жителей Хелы и
Кандиры, а имущество их распределить между гражданами.
У Клеарха в это время был кружок преданных товарищей; с ними Клеарх
говорил совсем по-другому, чем с народом; не от какого-то двоедушия, но
просто потому, чтоб они видели, что ночные его речи не похожи на дневные, и
чувствовали себя особо приобщенными, как участники элевсинских таинств.
Об этих-то людях Метон кричал везде, что глупо создавать в городе
войско, более преданное своему повелителю, нежели закону, и что Клеарх хочет
того же, что боспорский тиран Левкон: над гражданами он будет тираном, а над
завоеванными варварами - царем, а то вернется с войском и захватит город.
Иные Метона слушали, а иные кричали, что он подкуплен Митрадатом.
Мнение гераклеотов переменилось; образумившись и не доверяя обоим
вожакам, они, как это в обычае при демократии, обоим и поручили начальство
над войском: один день стратегом был Метон, другой день - Клеарх.
Накануне отбытия Клеарх пришел в дом к Архестрату, тот как раз
приступил к скромной вечерней трапезе. Клеарх сел на табурет, отодвинул
какую-то миску, взглянул номофилаку в глаза и сказал:
- И чего ты добился? Метон будет через день отменять мои распоряжения,
я буду отменять его распоряжения, а в поражении опять обвинят тебя.
Архестрат молчал, понурив голову.
- Архестрат! Я прошу не за себя, а за Гераклею! Не доплывет до цели
корабль, лишенный кормчего. Не победит врага войско, лишенное единоначалия!
Архестрат молчал. Клеарх посидел и ушел.
После его ухода сестра Архестрата, Агариста, женщина умная и ведшая его
хозяйство, с горечью сказала:
- Что же это! Ведь юноша прав: единоначалие - вещь, наилучшая для
управления войском.
- Да, он прав! Только, клянусь Зевсом, он не видит разницы между
наилучшим управлением войском во время войны и наилучшим управлением народом
во время мира.
- Неужели нет никакого законного способа остановить его?
- Ни его, ни Метона, ни кого другого - в этом-то все и дело.
Номофилак стукнул кулаком по столу и закричал:
- Если бы я хотел, я бы стал тираном десять лет назад! Но я не хочу
пятнать себя преступлениями, потому что все в мире рано или поздно получает
возмездие, мерой за меру! А теперь я вынужден совершать гнусности, чтобы
пресечь похоть других!
Женщина спросила:
- Но стоило ли назначать вторым стратегом Метона, о котором ходят
слухи, что он подкуплен персами?
Архестрат, который сам велел распространять эти слухи, ответил с
горечью:
- Я надеюсь, что Метон и его друзья погибнут, чтобы смыть с себя
кровью такое обвинение.
x x x
С самого начала поход сопровождали дурные знамения. После переправы
через Сангарий раздали людям бобы: уже потом кто-то спохватился, что это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг