- А взамен получил? Тряпку. Вычти-ка! У кого разница?
- Так во славу Богов Спящих...
- В Закрытом Доме разница. У Неусыпных.
- Все тайны земли и неба принадлежат Спящим Богам, - твердо проговорил
Инебел. - Не отдать принадлежащее - воровство.
- А на кой нечестивый корень все это Спящим? Даже Богам? Ты вот, когда
спишь - тайны тебе недостает? Ну, что молчишь? Что надобно, чтобы спать сном
сладостным и легким?
- Удобная постель, сытый живот и спокойный ум. И ты знаешь не хуже
меня, что Боги карают за непочтение прежде всего беспокойством сна.
Он говорил и уже давно дивился себе - да, иногда Арун срезал, как
маковую головку, его возражение, но порой их разговор шел на равных, словно
Арун признавал в нем противника себе по плечу.
Но сейчас в ответ ему раздался ехидный смешок.
- Лилар, детка, залезь-ка вот на эту смоковницу и достань этому
несмышленышу... хе-хе... фигу божественного возмездия; да не перепутай, они
у меня подсажены на третью снизу ветвь, что простирается над стеной
едальни... Во-во, малыш, синяя... не видно? Тогда на ощупь, мохнатенькая
она, как пчелиное брюшко... Не раздави.
Лилар спрыгнул с дерева, разжал ладонь - на ней лежала крупная ягода,
что-то среднее между ежевичиной и волосатым каштаном. На белой ладони она
казалась совсем черной.
- Перед сном возьми полчаши воды, - сухо, словно диктуя рецепт красящей
смеси, проговорил Арун. - Выжми в нее три капли соку, остальное выброси и
руки помой. Выпей. Наутро будешь знать, при помощи чего жрецы устраивают
всем, кто виновен малой виной, кошмарные ночи. Это не опасно, зато
поучительно. Иди, Инебел. Ты сейчас становишься мужчиной, и благие задатки,
заложенные в тебя Богами - я не говорю "спящими", - становятся
достоинствами, которые преисполняют тебя гордыней. Выпей сок синей ягоды, и
может быть, ты убедишься, как мало истинного в том, что ты в запале
юношеской гордыни считаешь кладезем собственной премудрости.
Инебел послушно принял из рук Лилара теплую пушистую ягоду. Поклонился.
Не выпрямляясь, замер, руки сжались сами собой. Теплый сок побежал по
пальцам, черными каплями затенькал по обожженной глине настила...
Все недоуменно глядели на него, понимая, что случилось что-то, и
пытались это уловить, распознать, но пока это знал только он один, знал
непонятно откуда - просто чувствовал всей поверхностью тела, как кто-то
чужой и злобный настороженно ловит каждое слово, произносимое в глубине
двора.
Слева, справа - где, где?
Темно, деревья.
И - топоток непривычных к бегу ног.
- Там! - сдавленно крикнул Инебел, резко поворачивая голову к левому
углу ограды. - Подслушали... Донесут.
И в тот же миг один из рыбаков вскочил на ноги и тут же стремительным
движением бросился к подножию смоковницы. И снова никто не понял, один
Инебел почувствовал - этот тоже умеет владеть мыслью, как оружием, и вдвоем
они, может быть, справятся, только бы не дать бегущему закричать; но крик
уже набух, как ком, который надо затолкнуть обратно, глубже, еще глубже;
крик бьется, пузырится мелкими всхлипами, но и их обратно, пока совсем не
затихнет, и затихает, затихает, значит, он справился, и вот уже все, все,
все...
Рыбак, лежавший на самых корнях смоковницы и судорожно прижимавший
обеими руками колени к груди, еще несколько раз вздрогнул и затих.
- Мы его держим, - сказал Инебел, - скорее.
Только тогда Сиар с братьями сорвались с мест и выскочили за калитку.
Вдоль ограды мелькнули их тени, и было слышно, как они поднимаются вверх по
дороге, туда, где упал подслушивавший. Тихая возня донеслась до стен
едальни, потом кто-то всхлипнул или пискнул - не разобрать. И тогда тишина
стала жуткой.
Лилар возвратился первым. Он подошел не к отцу, а к Инебелу, застывшему
в напряженной позе.
- Собственно, все, - сказал он несколько недоуменно. - И как это ты
его...
Юноша медленно выпрямлялся. А ведь он и сам чувствовал, что все. Давно
чувствовал, еще раньше, чем эти выбежали за калитку. Все.
И рыбак уже разжал свои сведенные судорогой руки и, цепляясь за кору,
бесконечно долго поднимался и Так и остался стоять, прижимаясь лицом к
стволу смоковницы.
Шумно дыша и осторожно ступая, протиснулись в калитку остальные.
Подошли, зашептались с отцом. Арун только одобрительно крякал. Потом поднял
голову, поискал глазами просвет в листве.
Небо было прозрачно-синим, как всегда перед самым заходом вечернего
солнца. Еще немного, и наступит ночь, время тишины и спасительной темноты.
Арун опустил голову, и взгляд его невольно встретился с широко
раскрытыми глазами молодого художника. Он шагнул вперед, отыскивая слова,
которые можно было бы сказать сейчас своему ученику, но тот шатнулся в
сторону и боком, как-то скособочившись, словно кривой худородок, заторопился
к калитке. Гончар просеменил за ним до ограды, выглянул - юноша стремительно
мчался вниз, забыв свернуть в боковой проход к своей улице. Ну да, этого и
следовало ожидать. Не домой ведь. К призрачному обиталищу.
Арун, неодобрительно покряхтывая, вернулся на свое место. Повел носом.
Черная лужица ягодного сока, до которой доходило тепло открытой печи,
источала щемящий, едва уловимый дух.
- Кликните женщин, пусть замоют, - велел он брезгливо. - Да сажайте
чаши на обжиг, а то печь стынет. И рыбину приберите.
И сел на свое место в проломе, ожидая, пока затихнет привычная суета
последних дневных дел.
Рыбак, отвернувшийся к стволу, пошевелил плечами, словно сбрасывая
оцепенение.
- Вечернее солнце больше не светит, - проговорил он совершенно
спокойно. - Дай нам еще одного из твоих сыновей.
- Сиар, - позвал гончар старшего, - пойдешь с ними до озера.
Четверо двинулись к выходу. Арун проводил их, у калитки кто-то - в
темноте было не разобрать, кто именно, - вдруг запнулся, повозился немного,
и в руке гончара очутилось что-то небольшое и круглое.
- Тебе, учитель, - послышался почтительный шепот.
Арун медленно сжал руку. Даже у него все внутри бьется, словно
"нечестивец" во время пожара. А эти спокойны. На этих положиться можно. Вот
как сейчас.
Поодаль слышался тягучий, продолжительный шорох и плеск: тащили тяжелое
из-под мостков. Пригнувшись и ступая в ногу, промелькнули в темноте - вниз,
мимо Обиталища Нездешних, в обход его, чтобы не попасть в полосу свечения, и
к озеру. Только бы догадались возвращаться разными улицами.
Шаркая ногами, он уже в который раз за сегодняшний вечер вернулся от
калитки на середину двора. Тяжко. Посмотрел подношение - ай-яй-яй, а ведь
луковичный каштан! Выпуклые полосочки спирально обвивают плод, бегут к
светлой верхушечке. Ах ты, красавчик, ах ты, радость моя пучеглазенькая. Не
переставая любоваться подарком, он подождал, пока отрастет и окрепнет
ноготь, потому бережно вскрыл каштан и выколупал сердцевину.
Подумал - не оставить ли на утро, когда будет светло? Нет, все равно
ждать Сиара.
Он скрутил лыковый жгут, поджег в печи и побрел в дальний угол, где
стройным полукругом высились темные часовни-хоронушки. Безошибочно угадал
свою, осветил.
Внутренность глиняного корыта была сплошь усеяна половинками самых
разнообразных каштанов - круглых и продолговатых, волнистых и витых,
дырчатых и пупырчатых. Он постоял, разминая комочек глины. Дошли они до
озера или нет?
Свободных мест, куда можно было бы вставить эти половинки, оставалось
совсем немного. Арун еще раз оглядел редкостные скорлупки: хороши. Ни у кого
таких нет. Ну и быть им в самом верху.
Он еще раз прислушался, уже совершенно машинально, словно отсюда можно
было уловить жадный всплеск озерной воды. Да, теперь уж, конечно, дошли.
Он вздохнул и принялся вмазывать в хоронушку свой каштан, любовно
смахивая каждую лишнюю частичку глины.
9
- ...будто где-то в Эдеме он встречал серафима с ереванскою розой в
руке... - закончил Самвел обиженным голосом, потому что его никто не слушал.
Наступила пауза, заполняемая только повизгиванием металла.
- Вах-вах-вах! - прокудахтал Алексаша, который свирепо, хотя и не на
вполне законных основаниях ревновал Самвела к Кшисе. Первые дни был парень
как парень, а теперь распустил хвост, фазан араратский, бормочет стихи -
только и слышишь с утра до ночи: Рипсиме! Сароян! Три звездочки!..
Хотя последнее - это, кажется, уже Гамалей. Тоже был вполне приличный
мужик, а вот обжился - и заскучал, а заскучав, тоже стал поглядывать на
Кшиську. Магавира тоже хорош: летает на вертолетную, таскает оттуда какие-то
вонючие клубни - контрабандой, естественно. Кшиська сажает их друг на друга
взамен своей розочки невинно убиенной (кстати, так и висит на чьей-то
совести, никто по сей день не признался), из некоторых стрелы вымахали метра
в полтора, ну чистый лук. Подбивал Макасю пустить на салат, она сволокла
хвостик к себе в лабораторию, благо кандидат-от-гастрономии, поколдовала,
говорит - ни боже мой. Алкалоиды.
- Гамалей разве не в радиорубке? - спросил вдруг Наташа.
- Нет, там Йох. А что?
- Да так. На предмет срочного начальственного вызова.
- Динамик перед носом, не пропустишь.
Нет, что-то тут не так. Уже по одному тому, как хищно подобрался Натан,
сидя на перилах, можно предположить, что дело не в предполагаемом вызове,
тем более что Гамалей Диоскурам никакой не начальник. Тогда что? Наташка,
как правило, выступать не любит, и раз уж собрался, значит, приперло. И не
посоветовался, братец!
- Вот что, - угрюмо проговорил Натан. - Судя по тому, что нам наобещали
на Большой Земле, эта стенка должна была бы снизиться как минимум
наполовину. Или нет?
Все, как по команде, задрали подбородки - край защитного цилиндра едва
угадывался в вечернем небе, расчерченном полосами высоких перистых облаков.
- А черт его знает, - фыркнул Алексаша. - Никто ж не помнит, какой
высоты она была вначале. Не до нее тогда было...
Кшися тихонечко вздохнула - что верно, то верно, не на стенку глядели:
не вытащить было из просмотрового зала, где шла непрерывная непосредственная
трансляция из двадцати уголков Та-Кемта, куда смогли заползти автоматические
передатчики, замаскированные под камни, шишки и деревяшки. Все знали, что
каждую ночь стена медленно снижается на сколько-то метров, но никому и в
голову не приходило проверять это визуально. К тому долгожданному дню, когда
светонепроницаемость должна была отключиться и открыть вид на лежащий
неподалеку город, верхняя кромка стены вроде бы должна была быть намного
ниже. А может, только кажется?..
- Выше, ниже - какая разница? - Самвел нервно поежился, и шорох его
необъятной черной рубахи напомнил шелест вороньих перьев. - Не знаю, как
вам, а мне здесь уже дышать нечем. Воздух должен быть проточным, как горная
река! Мозги плесневеют...
- Вот-вот, - подхватил Наташа. - Когда гриб перезрел, он начинает
плесневеть. Мы засиделись в этом колодце. Перезрели и засиделись. Дни идут,
но они уже ничего не прибавляют ни нам, ни кемитам. Может, на Большой Земле
этого и не понимают, но ведь должен был наш старик им все растолковать!
- Так ты что, собираешься сделать это за него? - спросил Алексаша. -
Ишь, какой прыткий. Связь с базой, сам знаешь, через "Рогнеду". А там
Кантемир, тоже не салага космическая, с ним так запросто не договоришься. Он
без визы Абоянцева ни одной строчки на Большую не передаст. Так что мы можем
тут митинговать до опупения...
- А нам будут отвечать: берите пример со старших товарищей, учитесь
выдержке; пока не будет найдена формула контакта - контакта не будет.
- Хэ! Я не Васька Бессловесный! - крикнул Самвел.
- Мы тоже, - подчеркнуто спокойно проговорил Натан. - Поэтому я
предлагаю не митинговать, как изволил выразиться мой единоутробный, а
потребовать от Абоянцева коллективного выхода на связь с базой - так
называемое аварийное диспетчерское; я знаю, в исключительных случаях дальним
планетам такое разрешается.
- Ух, и энергии сожрем - пропасть! А толку? Старшее поколение, как
всегда, проявит выдержку... - Алексаша являл абсолютно не свойственный ему
скептицизм, и сам это почувствовал. - Кшиська, а ты что, как воды в рот
набрала? Не узнаю!
Кристина, сидя на полу по-турецки, в течение всей дискуссии одна
занималась делом - затачивала напильником концы самодельных шампуров. Она
стряхнула опилки с комбинезона и тут же подумала, что напрасно - надо было
позвать Ваську с магнитом, чтобы ни одной металлической крошечки не
просыпалось вниз, а то еще куры склюют.
- Ага, - сказала она, - и Большая Земля тут нам сразу и разрешит выход
за стену.
Она могла бы сказать и больше - ведь слышала разговор Гамалея с
Абоянцевым; но подслушано было нечаянно и, стало быть, разглашать это
негоже. "Неблагородно", как говаривали в старину.
- Так ты что, против? - завопил Алексаша.
Когда он вот так орал, тряся кудрями, он почему-то казался рыжим - а
может, у него в волосах искры проскакивали? Хотя какие, ежки-матрешки,
искры, в такой влажности статического электричества накопиться не может.
- Я - за, - сказала Кшися, позванивая шампурами. - Вот завтра наедимся
шашлыков из консервов, выйдем на диспетчерское с базой и сразу найдем
формулу контакта. Красота.
Алексаша открыл было рот, набирая полные легкие для очередной тирады,
но Самвел изогнулся назад, кося черным глазом на витую лесенку, хрупко
вздымавшуюся из вечерней темноты. По ней кто-то размеренно шлепал.
- Твое начальство, Кшися!
- Скажите, что я в неглиже и не принимаю.
Она опоздала - как из театрального люка появилась массивная
патрицианская голова Гамалея. Сильный пол тут же занял привычные места на
перилах.
- Свободным от вахты предлагается пройти в закрытый зал, - пробасила
голова, поочередно оглядывая всех присутствующих. - Имеет быть альманах
кинопутешествий, "Шестидесятые широты Та-Кемта".
- Опять мертвые города? - жалобно спросила Кшися. - А я-то сегодня
собиралась ванну принимать, с учетом завтрашней фиесты.
Гамалей собирался, похоже, прочесть нотацию, но она подняла на него
большущие свои прозрачные глазищи - осекся. Нет, положительно, здешний
климат девке на пользу. Не то чуть побледнела (хотя - некуда), не то чуть
остепенилась (хотя - ирреально), но вдруг заполнила собой и весь Колизей, и
пространство от Колизея до самой стены, и никуда от нее не денешься -
насквозь проходит, стерва, как пучок нейтрино. Дерзит, как хочет, а глаза
кроткие и обалденно-счастливые, не на людей смотрит - сквозь, и еще дальше,
и ничего удивительного, если и сквозь защитную стену. Вообще-то такие глаза
бывают у влюбленных, пока они еще внушают себе, что имеет место тривиальный
закрытый процесс единения творческих душ, а посему нечего стесняться или тем
более следить за собой. Стыдливость и опущенные глаза приходят позднее,
когда дело доходит до лап. Ну а насчет последнего мы еще посмотрим.
- Ну, так кто со мной на просмотр? - просительно - аж неудобно за него
стало - проговорил Гамалей.
- Аделаида, - мстительно предложил Наташа. - Дама необыкновенных
достоинств, среди коих и страсть к кинопутешествиям.
- Просмотры обязательны, - уже сухо, начальственным тоном заметил
Гамалей.
- А кто против? Посмотрим. Всенепременнейше. Но только в то время,
которое сочтет для себя удобным Кристина Станиславна. - Наташу заносило.
А действительно - время вечернего солнца, как, кажется, говорят в
Та-Кемте. И сейчас начальников здесь нет.
- У меня будет завтра свободное время, - примирительным тоном,
продолжая парализовать Гамалея своими халцедоновыми очами, проговорила
Кшися. - Я как раз завтра не собираюсь обедать, а то вечером планируются
шашлыки, а я и так здесь безбожно перебираю калорий.
- Могу подарить скакалочку, - злорадно, чтобы хоть как-то расквитаться
за свою отчужденность, сказал Гамалей. - А кроме того, получено добро на
первую стройку: намечено возвести мельницу. Ручками. На что разрешено даже
свалить одну из елок, что на западной стороне Колизея. Рубить, пилить,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг