земля прожигала его ладони до костей, словно была полита серной кислотой. А
спасение было уже близко, в каких-нибудь пятидесяти шагах, - рожденная в
камне вода, золоченая тропическим солнцем, ледяная в придонной своей
глубине...
Сибл сделал еще один рывок вперед. Сердце ответило бешеным толчком,
швырнувшим в мозг волну перегретой черной крови. На секунду Сибл ослеп.
Потом отошло. Нет, это еще не конец. Не может это быть концом. Десятки лет
сверхдальних полетов, десятки новых и чаще всего - нечеловечески жутких
миров, и после всего этого сдохнуть, не дотянув нескольких шагов до какой-то
лужи? Ну нет!
Ноги тянут его обратно, как будто он ползет вверх по крутому склону. Он
выбрасывает вперед руки, судорожно цепляясь за малейшую неровность почвы, он
медленно подтягивает тело, но бесформенная масса гигантского чешуйчатого
хвоста тянет его вниз, в пропасть; Сибл пытается удержаться на ее краю, но
хвост перевешивает, и он все быстрее и быстрее скользит назад и вниз...
Сибл ударяется головой о землю. Вспышка зеленых искр разгоняет пелену
бреда, и снова впереди только вода, подернутая маревом испарений. Только бы
не сойти с ума! Только бы не сойти с ума! Еще двадцать шагов, на которые
надо любой ценой сохранить разум. Лучше всего подчинить свой мозг
какой-нибудь мысли, но не желанию, а тревоге. Хотя бы о безопасности. Вот
так: впереди- вода. И к этому привычному ручью неведомые тебе звери бесшумно
направятся на вечерний водопой. Опереди их, ведь оружия нет, оно осталось во
внутренних гнездах разбитого левитра. Ты беззащитен перед зубами и
когтями...
Снова рывок вперед, и снова нечеловеческая боль, и смешно бояться
клыков и когтей, которые перед этой мукой кажутся детской забавой.
Впереди не больше десяти шагов. Почему так много? Ведь он ползет уже
целый день! Может быть, вода отступает перед ним? Каменная рука, простертая
уже почти над его головой, едва заметно поворачивается, и струя, падающая с
вышины, уходит, уходит в золотое марево, она уже вообще не течет вниз, она
струится по небу, и контуры ее волны очерчиваются внезапно зажигающимися
звездами, а впереди - один раскаленный камень...
Если бы он мог, он закричал бы от ужаса. Но в этот миг упругая волна
раскаленного воздуха ударила ему в лицо. Беззвучный шквал, остановивший
дыхание. Сибл прижался к земле, чтобы его не отшвырнуло обратно. Ничего
страшного. Было бы даже удивительно, если бы чудовищный взрыв не породил
ответных явлений в атмосфере. Вот только глаза уже почти ничего не видят -
тонкая жгучая пыль хлещет по векам и, кажется, пробивает их насквозь. Сухая
кристаллическая пыль. А чего ты ждал? "Ты идешь туда незваным, и чужими
будут для тебя земля и воздух..." Воздуха нет. Одна горькая, тошнотворная
пыль.
Ураган прекратился так же внезапно, как и возник. Сибл чуть поднял лицо
от земли - вода была уже совсем близко, в каких-нибудь пяти шагах. Только
пять шагов! Но не повиновались уже и руки. Руки. Пять шагов, и он окунет их
в воду, он будет переливать ее из ладони в ладонь, он плеснет ею себе в
лицо, он будет фыркать и разбрызгивать ее по камням, обесцвеченным зноем...
Он уже не полз - не было силы, которая могла бы сдвинуть с места его
громадное, налитое страданием тело. Он не полз, а, цепляясь обнаженным мясом
ладоней за режущие края трещин, подтаскивал к себе береговую кромку; не в
силах сдвинуть себя самого, он поворачивал, под собой все огромное тело
планеты, с каждым усилием приближая к своим губам зеленоватое лоно ручья,
выстланное невидимыми отсюда лениво шевелящимися водорослями...
Вода возникла чуть ниже его лица, у подножия низкого плоского камня.
Сто самых долгих в его жизни шагов. И с этим он справился.
Он свесился с камня и зачерпнул две полные тяжелые горсти. Вероятно,
солнце нагрело воду почти до кипения, потому что он ощутил ожог более
страшный, чем от прикосновения разъедающей земли или раскаленной пыли. Но
это была вода, какая бы то ни было - вода, вода, вода, и, цепенея при мысли,
что руки, сведенные судорогой, могут разомкнуться и пролить хотя бы каплю,
он одним глотком выпил все, что только смог зачерпнуть.
И в тот же миг он почувствовал, как все его внутренности выворачиваются
наружу, чтобы выбросить то, к чему он так долго и мучительно стремился. И
то, что никак не могло быть водой.
И беспамятство. Не спасительное. Милосердное.
Он пришел в себя, в последний раз удивляясь тому, что еще жив. Он знал,
что осталось совсем немного. До сих пор перед ним была вода, а значит -
непоколебимая уверенность в том, что он справится. Справится не с чем-то
конкретным, а вообще.
Теперь не было ничего, только бессильное, какое-то детское недоумение,
обращенное к бородатому исполину, изваянному, наверное, из гигантского
кристалла каменной соли. В памяти Сибла проходили ледяные сосульчатые
капилляры, принесенные разведчиком с поверхности планеты. Озерная, речная,
родниковая вода - бесчисленные серебряные капли, звонко цокающие о
прозрачные чашечки анализаторов. Вода дождевой чистоты. Он же видел ее,
держал в руках, пил!
Он вспомнил воду морей - терпкую, с непривычной горчинкой, годную для
питья только тем, кто привык к ней, породившую жизнь на этой планете в
древности и питающую добрую половину органической жизни и теперь. Но здесь
была не морская вода.
Он заставил себя глянуть вниз. Голое безжизненное дно, ни травинки, ни
козявки. Только жуткие кровавые пятна, осевшие у подножия камня.
Он сам выбрал себе это место для посадки, сам выбрал этот водопад,
ручей и озеро - единственные среди тысяч других.
Единственные - и мертвые.
"Ты идешь туда незваным, и чужими будут для тебя воздух и вода..."
Вода... Сколько воды...
Он лежал на пороге этой влаги и свежести - и мир этот был закрыт для
него. Он лежал, не шевелясь и не отрываясь от бесшумно плывущей глади ручья.
Если бы он мог закрыть глаза - он бы этого не сделал. Если бы он был в силах
отползти от берега - он не пошевелился бы.
Все-таки это была вода. Проклятая и прекрасная - вода.
Он знал, что ее нельзя коснуться - и тянулся к ней.
Если бы губы повиновались ему - он молился бы на нее.
Если бы у него был ядерный десинтор - он бы ее уничтожил.
Но пить он уже не хотел.
Единственное, чего он мог еще желать, - это перестать видеть,
чувствовать, мыслить. Но мера его страданий была безгранична, и поэтому он
умирал в полном сознании.
Он ни о чем не жалел - путь, приведший его к мертвой воде, был
добровольным.
Солнце стояло еще высоко, когда он умер. Неподвижен был воздух,
неподвижна поверхность озера, неподвижно тело человека, распятого отвесными
лучами на камне, белом от соли. Его руки тянулись к воде, его губы были
обращены к воде, его незакрывшиеся глаза смотрели на воду, и когда на
следующее утро Фасс все-таки разыскал его, он подумал, что Сиблу повезло и
он умер, так и не дотянувшись до этой воды.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг