уже будет все, что было, и двадцать четыре дня бездумного счастья, и емкие
всплески-точечки, в которые умещались ежемесячные письма, и скользкий
берег майского озера, и ожидание последнего письма, которого не будет...
Он искал каких-то слов, чтобы хоть что-то объяснить, но слова не
находились, и он просто обхватил голову руками и ринулся вон, в
незатихающий грохот и свист бури, и продрался сквозь кустарник, и побрел,
пошатываясь, куда-то в гору, и падал, и захлебывался зеленой от молний
водой, и шарил оцепеневшими руками по какой-то стене, пока ему не
отворили, и он ввалился в комнату, переполненную разомлевшими от тепла
людьми, где с него содрали мокрое, и напоили, и укрыли, и не приставали, и
всю ночь дружелюбно бубнили то тут, то там, перешагивали через него,
подталкивали, пристраиваясь теплым боком или шершавым спальником, а он
лежал неподвижно и той частью души, которая полностью слилась с ним -
прошлогодним, околевал от боли и тоски по всему несбывшемуся, от чего он
так бесповоротно бежал, чтобы уберечь ее от озерного берега в тот
проклятый майский день; другая же часть его естества, не потерявшая
зоркости, преодолевавшей расстояние в световой год, могла видеть маленький
домик на самом берегу и ее, тоже неподвижно лежащую на своей ледяной
постели, и угадывать ее боль, и обиду, и тоску непрервавшегося
одиночества, и неведенье собственного спасения...
Маленький халдей-механик заглянул в его комнату, наклонился,
перехватывая взгляд немигающих глаз, что-то проговорил, но Кириллу
пришлось собрать все свои силы, чтобы расслышать это слово, которое он
повторял с упрямой и назидательной настойчивостью:
- ...Немедленно. Немедленно!
- Что, - с трудом разлепляя губы, спросил Кирилл, - что?
- Немедленно уезжайте. Выберите себе другой буек где-нибудь в
шестой-седьмой зоне, а то так в ближнем Приземелье... Здесь вам оставаться
смертельно опасно. Флаттер - он любой опасен, он в бараний рог скручивает
и прахом рассыпает. Это относится и к людям, и к машинам. А
пси-темпоральный флаттер - с ним не то чтобы бороться, его и
распознавать-то не научились... Улетайте сегодня же. Противостоять этому
могут лишь немногие, и вы не из их числа...
Он вещал, ритмично наклоняясь вперед и прикрывая круглые глаза
выпуклыми веками, как это делают птицы, издавая отрывистый крик. Сказать
бы ему, что он - из того единственного числа, кто не только решился
противостоять этому непрерывно мчащемуся потоку прошлого, но и сумел
повернуть этот поток в другое русло. Тяжелая это штука - ворочать прошлым.
Все мускулы ноют, словно одними руками переворачивал вверх гусеницами
десантный вездеход...
- Дурной сон привиделся, - старательно выговаривая слова, проговорил
Кирилл. - Подождите меня в столовой, я сейчас подымусь...
Он поднялся, дивясь тому, что смог сделать. Внутри его было что-то
тяжелое, мертвое, что теперь постоянно нужно было носить при себе.
Господи, тошно-то как! Он оттолкнулся щекой от чьей-то свернутой куртки,
подсунутой ему под голову,- ушли ведь и забыли... Его одежда, уже
высохшая, висела напротив погасшего камина. Он оделся, выбрался из дома.
Вчера, в темноте, он не рассмотрел это причудливое сооружение - что-то
вроде длинного павильона, с одной стороны ограниченного островерхой
колокольней, а с другой - старинной пожарной башней с серебряным шаром на
плоской крыше. Что ж, если это все сооружено специально для таких
аварийных ночлегов, то, наверное, каждая такая архитектурная причуда имеет
строго функциональное объяснение.
Он невесело усмехнулся. Тонкий утренний туман, производное от
вчерашнего ливня, слоистой палево-сиреневой дымкой прикрывал выход из
лощины. Не задохнуться от этой свежести, этой тишайшей красы мог только
робот... или мертвец. Чем был он после того, как вчера уничтожил то
единственное, ради чего и стоило-то жить на белом свете? Ведь она так и
сказала ему, расставаясь: "Без этого не стоило бы жить на Земле..."
Сказала бы.
Теперь не скажет.
Он глотнул холодного воздуха, превозмогая боль, - надо было привыкать,
теперь ведь боль будет постоянной составляющей всех его ощущений. Сейчас
он пойдет вниз, к озеру, пройдет мимо ее дома, и тогда боль взыграет уже в
полную силу. Так что держись, Кирилл Павлович!
Я держусь, отвечал он себе, я просто удивляюсь, как это у меня
получается. Никогда бы не заподозрил, что у меня столько силы все это
выдерживать... И что-то будет дальше?
Он тихонечко двинулся в туман, уже угадывая слева очертания маленького
дома. Все было тихо, и он, не опасаясь, обошел палисадник и подобрался к
окну. И замычал, потому что такой боли он и представить себе не мог: она
стояла у письменного стола, во вчерашнем примятом платье, и медленно
перекладывала какие-то бумаги. Как он мог забыть, что вот так же побежал к
озеру умываться и подобрался к окну, и она так же стояла, перебирая все
лежащее на столе - искала носовой платок; теперь ему стоило только
провести мокрой рукой по натянутой пленке, чтобы та скрипнула и запела под
его пальцами, - и все началось бы сначала, словно вчера он и не бежал с ее
порога: она вскинула бы голову и, как это умела она одна, в доли мгновения
очутилась бы у окна, прижимаясь щекой к тому месту, где он опирался на
тонкую, стремительно теплеющую пленку... Он заставил себя сделать назад
шаг, другой; она так и не поднимала голову, и движения ее были замедленны
и механичны, словно она и сама не знала, зачем вот так -перебирает
совершенно ненужные ей бумаги. Было в ней что-то неживое, погасшее, и от
нее - вот такой - уходить было во сто крат тяжелей.
Он пятился, пока не влез в воду, потом набрал полную грудь воздуха,
словно собирался туда нырять, круто повернулся и помчался по тропинке,
ведущей вдоль берега к вертолетной станции. Когда он позволил себе
обернуться, домика уже видно не было.
Через час с четвертью, задыхаясь, он выбрался к вертолетному стойбищу.
Ни одной машины, как ни странно, не было. "Когда рейсовая?" - спросил он
киба-диспетчера, услужливо выползшего из своей будки. - "Через четыре
часа". - "А если вызвать?" - "Да вряд ли получится быстрее, в нашем
регионе лишних не держат. Чай, не Альпы".
Кирилл отошел на кромку поля, проверил траву - нет ли пятен смазки,
присел и натянул куртку на голову. Сердце болело так, что заполняло собой
каждый уголок его тела.
Обратно, даже если бегом, - нс меньше часа. Это если он совсем рехнется
и ринется назад, ополоумев от боли. Но он выдержит. Так или иначе, а час
времени у него есть. "Если я куда-нибудь двинусь до прибытия вертолета, -
сказал он кибу, - держи меня за ноги и не пускай. Силушки хватит?" - "Не
сумлевайся", - заверил его киб.
Он дожевал последний кусок омлета, с усилием проглотил. Столовая была
пуста, только из-за соседнего столика, страдальчески приподняв брови, с
бесконечным сожалением глядел на него маленький механик.
- Знаете, я действительно прилягу еще на часок, - сказал ему Кирилл. -
Только сделайте милость, не насылайте на меня во сне кибермедика.
- Клянусь Волосами Береники! - не без аффектации откликнулся халдей. -
Но, видит Вселенная, кого боги хотят погубить - лишают разума...
- К счастью - не сердца.
Он добрался до своей каюты и рухнул на .койку, уповая не на богов, а на
исполнительность киба, который в случае чего удержит его за ноги...
Проспал он не час, а все четыре и проснулся от зудящей тревоги. Зудел
вертолет, дававший полукруг над неожиданным пассажиром и примериваясь, как
бы подсесть поближе. Но кроме вертолета было и еще что-то, уже пришедшее в
голову, но пока не нашедшее словесного выражения. Чего-то он не учел...
Недодумал... Ну хорошо, сейчас он улетит, последняя возможность накликать
непоправимую беду исчезнет.
Ну да. Он-то исчезнет. Но раз это произошло... Ведь это может быть и НЕ
ОН!!! Он вскочил, и тотчас же гибкое щупальце хлестким арканом оплело ему
ноги. Он шлепнулся, взвыв от бешенства.
- Кретин! Я же тебе велел - до вертолета. До!
- Извиняюсь. Вертолет еще не сел. Вертолет сел.
- Есть в кабине фон дальней связи? Быстренько закон-тачь меня с
диспетчерской Байконура.
Киб со свистом свернул щупальце, кальмаром метнулся к вертолету и
наполовину скрылся в окошечке.
- Сработано! - доложил он через десять секунд.
- Вот и умница. А теперь проинформируй диспетчера, что космолингвист
Кирилл Анохин прибудет на "Харфагр" точно к моменту отлета. И не ранее.
Он шагал по тропинке вниз, к зеленеющему, еще не осеннему озеру, и
твердо знал, что оставшиеся двадцать три дня не позволит себе ни одной
встречи, ни единой фразы.
Но если возле нее появится хотя бы захожий турист - он свернет ему шею.
Потому что, оставаясь для нее невидимым, он не спустит с нее глаз ни днем
ни ночью.
И, уже подходя к ее дому, он вдруг вспомнил, что за сегодняшний день
уже дважды проходил ТО САМОЕ место. И ведь ничего не почувствовал. Даже не
заглянул вниз, в воду. Значит ли это, что он сумел обмануть судьбу, или
все-таки она обманывала его, и беды нужно было ждать просто в другом
месте?..
Его приютил длинный нелепый коттедж, в котором ног чевали туристы, -
пропахший сеном, которого в нем не было ни клочка, шуршащий полевыми
мышами, набитый, оказывается, самой разнообразной всячиной. Настоящий
странноприимный дом... Не много ли на него одного?
Следить за ней, скрываясь в кустарнике на склонах холмов, оказалось
делом несложным, - повинуясь каким-то внутренним толчкам, она неизменно
приходила туда, где бывали они вместе... где могли бы они быть вместе.
Безучастная ко всему, она отсиживала положенное время и медленно брела
домой, совершенно не зная, что ей делать по пути, чтобы не вернуться к
дому слишком поспешно. Один раз она вдруг запнулась и беспомощно поглядела
вправо, словно не зная, как же быть дальше... Кровь застучала у него в
голове, и он, перестав владеть собой, вылез из своего укрытия и двинулся
ей навстречу: ведь это здесь он взял ее на руки и нес до самого дома,
распевая дикую языческую песню собственного сочинения. Какая сила
заставила ее оглянуться призывно и растерянно? Или жить не могла она
больше вот так, без его рук?
Она увидела его, и лицо ее засветилось. Так освещается озеро, когда
ясный костер зажигается на той стороне и золотая дорожка силится
дотянуться до противоположного берега. Он смотрел на это лицо и с ужасом
понимал, что все начинается сызнова, пусть тремя днями позже - это не
имело значения. Важен был только конец, только девятнадцатое мая... "Вы не
улетели?" - срывающимся голосом проговорила она. Он медленно выдыхал
воздух, так что внутри получалась ледяная пустота, и, пока этот холод не
заполнил его всего, он не разжал губ. Потом отвел глаза, медленно
произнес: "В тот раз я был болтлив и навязчив. Извините". И пошел прочь, с
трудом переступая негнущимися ногами.
Больше он не позволял себе забыться. Дважды проходили толпы - то
геологи-практиканты, то просто гуляющие, чудом забредшие в такую даль. Все
это не имело значения - она к ним не вышла .(да и как могло быть иначе - в
эти последние дни они прятались от любого шума, способного помешать им).
Потом к ней, сиротливо сидящей на замшелых мостках, подошел человек, и
Кирилл узнал Гейра. Гейр? Неужели - Гейр?..
Он готов был снова ринуться вниз, но в этот миг взвыли спасительные
сирены: совсем неподалеку, из подпространства, вываливался совершенно
истерзанный корабль. И вахтенные, и те, кто был свободен, - все уже через
три минуты были в скафандрах, готовые ринуться в гофрированные
переходники, ведущие к уже изготовившимся буксирам.
"Всем оставаться на местах, отчалить буксиру-толкачу, команда -
киберы!"
Приказ, раздавшийся в шлемофоне каждого спасателя, ошеломил не одного
Кирилла - ведь люди могли еще быть живы, и кому, как не им, персоналу
спасательного буя, было мчаться на подмогу? Но команду отдал человек, не
один десяток лет проведший в дальних зонах. Буксир рванулся вперед с
ускорением, которого не выдержало бы ни одно живое существо, - нет, прав
был начальник станции. Прав был он и тогда, когда, оглядевшись, рявкнул на
весь тамбурный отсек:
- А почему связники в шлюзовой? Марш на место! На бегу расстегивая
скафандры, связники помчались по коридору, как проштрафившиеся
приготовишки. Конечно, четкая связь - это сейчас чуть ли не главное, когда
надо сбалансировать человеческий разум и скорость, доступную только
механизмам. Они мчались галопом, и начальник, гулко фыркая, старался не
отстать от них.
- Торбов - держать буксир, Маколей - держать Базу, - выпалил он,
врываясь следом за всеми в центральную рубку. - Анохин и Нгой - в резерве.
И повремените-ка стаскивать скафандры...
Ждать и быть наготове. Нгой гибким и естественным движением скользнул
вдоль стены и опустился на корточки, готовый в любой момент оттолкнуться
лопатками и в один миг занять по команде нужное место. Анохин покосился на
него - и присел рядом. Так они всё видели и никому не мешали. А на экране
у Торбова буксир, лихо тормознув и разбросав во все стороны опоры-захваты,
уже присасывался к борту искалеченного корабля как раз в том месте, где
смутно виднелись пазы катапультного отсека. Если там есть хоть кто-нибудь
живой, то теперь осталось совсем немного...
"Все собирался заглянуть к вам, да как-то не получалось, - сказал Гейр.
- Ну, до будущего лета!" - и пошел берегом, и она стояла лицом к озеру и
даже не поглядела ему вслед.
- В шлюзовой, готовить десантный бот! - крикнул начальник станции. -
Шесть человек, для связи Нгой, он сейчас подойдет.
Нгой вскочил и выметнулся в дверной проем. Гейра тоже уже не было
видно.
- Анохин - держать бот на связи!
Вглядываясь в еще не засветившийся экран и с недоумением замечая, как
неслышно подобралась осень, - вот ведь и зелень на том берегу вся
покрылась желтыми и багряными пятнами, - он вдруг впервые и оттого с
особой остротой осознал всю несоизмеримость того, что долетало до него с
берега похолодавшего и посеревшего озера, - и той настоящей жизни,
движущей частью которой были его руки, его глаза, его мозг.
- Пошел бот! - крикнул начальник станции. Руки сами собой замерли на
пульте настройки, не выпуская улетающий бот из рамок экрана. "Иди, -
сказал он ей, - иди, пожалуйста, - мне сейчас будет тяжело..." Она
послушно побрела к дому, ступая неуверенно, как ходят больные или почти
незрячие. Буксир, прилепившийся к боку корабля, рванул на себя все
щупальца и вместе с выдранным кубом катапультной камеры отлетел в сторону.
Она уже подошла к изгороди и теперь держалась за прутья, словно у нее
не хватало сил добраться до порога.
- Буксиру оставить камеру, уводить корабль! По-видимому, на дисплее, не
видном Кириллу с его места, появились какие-то угрожающие данные,
переданные буксирным компьютером. Буксир разжал щупальца, так что камера
едва видимым кубиком повисла в черноте, и уверенно боднул громадную тушу
гибнущего корабля, как муравей толкает перед собой увесистую гусеницу.
Видно, корабельный котел пошел вразнос, потому что снова послышалась
отрывистая команда:
- Буксиру развить полную мощность, выбрасывать на ходу кибов!
Она вошла в сад, и мокрые листья, задевая ее светлосерое платье,
оставляли на нем темные пятна и полосы. Сейчас она войдет в дом, и сегодня
ей уже ничего угрожать не сможет. "Спокойной ночи тебе, серая ящерка", - и
она обернулась, словно услышала. Бот подлетел к висящему в темноте кубику
и слился с ним. В наушниках тотчас же треснуло и заверещало.
- Живы! - крикнул Кирилл. - С бота передают - изнутри доносится стук!
Сейчас будут налаживать переходник...
Она кивнула вечернему серому озеру и затворила за собой дверь. В рубке,
куда, набилось уже человек двадцать, стоял радостный гвалт. Живы! И. это
на корабле, который, по меньшей мере, вылез из подпространства в кометный
хвост, если только не в ползучую малую туманность... Везунчики!
Кирилл скосил глаза - с момента аварийного сигнала, когда автоматически
включается отсчет аврального времени, прошло ровно сорок восемь минут.
Где-нибудь там, на приличном уже отдалении, вскоре беззвучно громыхнет
обреченный корабль. Буксира жалко, да и чтсг поделаешь? Главное - живы
люди. Сорок восемь минут, и спасательная операция прошла, как будто перед
глазами развернулась то ли учебная, то ли приключенческая лента. Нет, в
этой настоящей жизни он не жил. Работали руки, работали' безупречно, и
кибер позавидовал бы... Тогда какая же разница между этим настоящим - и
тем прошлым, с которым он денно и нощно мыкается один на один?
Да вот в том и разница - то прошлое неразделимо принадлежит ему одному.
И тем более - подчиняется.
А в остальном прошлое и настоящее равны - он так же, как и в реальной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг