- Чем же вы там занимались?- обронил прокурор, иронично улыбнувшись.
- Очень хороший вопрос,- одобрил я прокурора.- Я только хотел сказать об
этом, потому что если не скажу, то непонятными будут произошедшие события.
- Нельзя ли покороче?- снова подал голос председатель.
- Можно!- смело отвечал я.- В двадцать пятом веке я занимался охраной
общественного порядка, то есть, служил полицейским.
- Как - полицейским?- изумился прокурор. Можно было подумать, что если бы
я назвал другое занятие, то он поверил бы мне больше.
- Да так вот,- выговорил я.- Охранял общественный порядок от всякого рода
насильников и убийц!
- Разве в двадцать пятом веке есть убийцы?- спросил кто-то из зала, и мне
это понравилось, потому что выступление незаметно приобретало форму
диалога, имеющего, как известно, наибольшую убеждающую силу.
- В двадцать пятом веке есть всё!- многозначительно произнёс я.- Вы не
можете даже представить, чего нет в двадцать пятом веке!
Председатель постучал молотком по столу.
- Я бы попросил выступающего говорить по существу рассматриваемого дела.
- А я и говорю по существу дела!- парировал я.- Корни этого дела уходят в
двадцать пятый век, поэтому я и говорю теперь о двадцать пятом веке!
- Пусть рассказывает!- крикнул кто-то рыночным, если можно так выразиться,
голосом.
Председатель поморщился и опустил голову. Больше он меня не перебивал.
- Когда мне в первый раз предложили отправиться в будущее, то я, так же
как и вы теперь, не мог предположить, что там может ожидать меня что-то
плохое. Как и вы я думал, что будущее - это сверкающий рай, что богатства
там не меряны и неисчислимы, я думал, что найду в будущем царство
справедливости и счастья, в котором нет униженных и все люди - братья, что
насилие для них давно забытая вещь, и что там правит бал одна лишь
красота, а на всём лежит печать вдохновения!- (Краем глаза я следил за
слушателями и с удовольствием заметил, что глаза у многих заблестели, а
сами они словно бы пригнулись, как бы стали ниже ростом - верный признак
возросшего внимания.) - Но однако, первое же моё путешествие в будущий рай
рассеяло мои иллюзии. Да, двадцать пятый век - это век изобилия, это век
технических чудес, о которых я ничего не могу сказать, потому что многого
не понимаю до сих пор,- и вместе с тем, это век своеобразной и, я бы
сказал, устрашающей красоты, потому что... потому что у меня мороз по коже
пробегает, когда я вспоминаю некоторые её проявления.- При этих словах я
передернул плечами, словно мне действительно стало холодно.- Но главное,
что отличает двадцать пятый век - это не роскошь и не устрашающая красота,
и не технические чудеса, которые мы не в силах сегодня понять, и даже не
полёты к далёким планетам солнечной системы, на которых человечество
основало свои колонии. Нет, главное - это дух, который витает над этим
всем и который, я бы сказал, оплодотворяет это всё!- Быть может, меня и не
вполне понимали в тот момент, но я уже не мог остановиться.- Мы с вами,
все вместе, идем по дороге прогресса. Это общепризнанно. Дорога эта очень
трудна и опасна, на ней много тупиков, много провалов и опасных вершин;
дорога эта требует огромного труда, она требует колоссального напряжения
наших сил. Но до сих пор никто не ответил - куда ведет эта дорога, и
должны ли мы, вообще говоря, по ней идти. На каждом этапе своего развития
человечество ставит перед собой новые, ясно различимые цели, полагая, что
это и есть конечный пункт и что достигнув его, можно будет, наконец,
успокоиться и перевести дух, что тогда разрешатся все вопросы и будут
удовлетворены вековые чаяния. Но однако, сколько не было поставлено таких
ориентиров и сколько их ни было достигнуто,- количество проблем отнюдь не
уменьшилось и человек не стал счастливее. И тут возникает большой вопрос:
достижимо ли в принципе счастье для человека? Можно ли поставить такие
цели для себя, достижение которых даст нам успокоение, или мы вечно
обречены метаться в тщетной борьбе, достигая неизвестно чего и воюя
неизвестно с кем?- Я приостановился и обвёл взглядом присутствующих. Все
как один смотрели на меня. Лица были серьёзны и напряжены. Никто не
собирался меня прерывать.- Так вот я и говорю,- продолжил я, несколько
сбившись с мысли,- что картина, увиденная мною в двадцать пятом веке
повергла меня в крайнее уныние. То, что я там нашёл, оказалось настолько
безобразно, что одно время я хотел даже покончить с собой.
- Но ведь вы сказали, что вы нашли там общество изобилия и красоты!- снова
крикнул кто-то из зала.
- Устрашающей красоты,- поправил я машинально.- Хотя дело вовсе не в этом.
- А в чём?
- Дело в духе... незримо витающем над всем.
Я подождал очередного вопроса, но его не последовало, а у меня вдруг
кончились слова - слишком живо предстали передо мной картины прошлого, то
есть, будущего, будь оно проклято!.. Опустив голову, я стоял без движения.
Мне вдруг подумалось, что ничего и никому я не смогу доказать, потому...
потому что чужой опыт ничему не учит. Учит лишь свой собственный опыт,
пережитый самым непосредственным образом. Да и то не всегда и не всех.
- Вы закончили?- донеслось от председательского стола.
Я поднял голову.
- Нет, я не закончил. Я, собственно, только начал.
- Я бы попросил по возможности сократить свою речь,- сказал председатель,
покашливая в кулак.
Я снова поглядел в зал и увидел, что эти люди ждут от меня некоего
откровения. Как бы ни были фантастичны мои слова, люди пытались найти в
них нечто... Человек всегда и во всем ищет нечто такое, чему нет названия
и чего он сам не до конца понимает. Но сделав очередное открытие, говорит
себе: "Нет, однако, я чего-то не то открыл! Надо бы поискать ещё." - И
ищет дальше.
- В общем так,- произнёс я,- главное: я хотел бы ещё раз повторить при
всех, что я не убивал этих двоих. Они - не люди, это специальная
органическая масса, имитирующая человеческое тело. Мне её подбросили
специально.
- Зачем?
- Чтобы я попал в безвыходное положение и согласился на их условия.
- Чьи?
- Я про это уже говорил. Меня хотят заставить вернуться в двадцать пятый
век, чтобы я продолжил службу в тамошней полиции.
- Не могут без вас обойтись?
- Почему же, могут. Но им проще уговорить меня, чем искать другого
кандидата. Меня не нужно учить, к тому же, я был хорошим полицейским. Мной
были довольны.
- С хорошими полицейскими так не поступают!- заметил кто-то.
- В двадцать пятом веке так могут поступить с кем угодно!- утвердил я.-
Если бы вы хоть ненадолго перенеслись на четыреста лет вперёд (О! Как бы я
этого хотел!), то вы, вполне возможно, прокляли бы собственных детей!
Засверкали фотовспышки, застрекотали записывающие устройства - последние
мои слова понравились чрезвычайно!
Я решил развить успех.
- Конечно, меня можно обвинить в консерватизме, можно сказать, что я
ретроград, что я отвергаю всё новое - всё, чего не могу понять своим
ограниченным умом. Но в таком случае следует вынести приговор всем нашим
ценностям (я говорю о духовных ценностях), тогда следует сказать, что те
моральные устои, которыми мы руководствовались несколько тысячелетий -
неверны и ни к чему не ведут (если можно так легко от них отказаться и
если под их сенью стало возможно всё то, что стало возможно до сих пор),
тогда следует сказать, что напрасно Иисус принял мученическую смерть - его
страдания ничего не окупили и никого не спасли!- В этом месте ропот прошел
по залу, но репортеры лишь усилили свою фиксирующую деятельность.- В
будущем двадцать пятом веке,- витийствовал я,- будут забыты заповеди
Христа! Можно будет убивать и красть, обманывать и соблазнять, можно
предавать и завидовать, предаваться унынию и бояться! Нельзя лишь одного -
быть слабым. Слабость - это величайший порок человека будущего, потому что
сила будет признана как величайшее его достоинство.
- Но ведь вы сказали, что вы, дескать, служили в двадцать пятом веке в
полиции? Правильно?
- Правильно.
- Так чем же вы там занимались, если убивать, по-вашему, там можно, красть
- тоже, грабить, я так понимаю - в той же мере...
- Тут нет никакого противоречия,- стал объяснять я.- Когда я говорил о
забвении христианских заповедей, то имел в виду забвение их внутри нас.
- Как это?
- Я говорил в том смысле, что человек будущего в душе не будет считать
любое преступление преступлением, хотя и согласен будет понести за него
наказание, если неопровержимо докажут его вину. Но в таком случае он будет
раскаиваться лишь в том, что плохо замёл следы; и окружающие будут
осуждать его и смеяться над его неловкостью, но не над самим преступным
действием.
- Но разве это возможно?
- Возможно. Это существует, и я это видел.
Воцарилось молчание, никто не решался заговорить, и я продолжил:
- Там и полицейские точно такие. Они оттого и любят набирать блюстителей
порядка из прошлого, потому что люди из прошлого - ангелы по сравнению с
ними. "Даже такие как я!" - хотел добавить я, но не добавил.
- Значит, в будущем человечество ожидает неминуемый крах?- спросил молодой
человек, обвешанный фотоаппаратами.
- Почему вы так решили?
- Но вы же сами сказали, что там нет никакой нравственности!
- Сказал, ну и что?
- Но как же?- озадачился репортёришко. Глаза его сделались круглыми, а
лицо приняло обиженный вид.
Я сжалился над ним, а также и над всеми остальными.
- Да, я говорил и повторяю теперь, что общество будущего абсолютно
безнравственно с нашей точки зрения. Но это вовсе не означает, что такому
обществу уготован неминуемый крах. Напротив, я был свидетелем необычайной
активности тамошнего населения, я видел самую неукротимую энергию и
стремительное продвижение вперёд! Хотя это и походило немного на
активность дикого племени, у которого в один чудесный день исчезли разом
все его многочисленные табу, а главный шаман отменил своих бесноватых
идолов.
- Но погодите, как вас понять?- спросил уже другой репортёр.- Вы то
ругаете будущее время, говорите, что там невозможно жить, а то вдруг
заявляете о необычайном прогрессе и деловой активности!
- Когда я говорил о невозможности там жить, то имел в виду исключительно
себя. Но все те, кто родятся через четыре сотни лет и кто впитают с
молоком матери тамошнюю мораль - им напротив, жить в двадцать пятом веке
будет исключительно легко,- в каком-то смысле они будут гораздо свободнее
нас, свободнее внутренне!- раскрепощеннее, потому что, если задуматься
глубоко, то единственное и самое реальное достижение так называемого
прогресса - это обретение человеком свободы,- и это есть основная ценность
нашей цивилизации.
- Вы нас вконец запутали,- пробормотал репортёр и сел, потому что до сих
пор он стоял на ногах.
- Я и сам запутался,- признался я.- Но я ещё раз повторяю, что выражаю
исключительно свою точку зрения - точку зрения человека двадцатого века со
всеми его слабостями и недостатками.
- Так вы считаете, что человек двадцатого века - слаб и недостоин?- подал
голос прокурор.
- А вы считаете, что это венец природы?- оборотился я к нему.- Уж кому,
как не вам знать настоящую цену нашего современника.
- Так что же вы хотите доказать нам?
- Я хочу доказать, что все мы - вместе взятые - ничего не знаем и ничего
не стоим, что наш мир породит другой мир, который будет смеяться над нами
и плевать на то, что мы именуем моралью, и что за этим миром народится
следующий, третий мир, который заплюет мир второй, а за третьим миром
последует мир четвертый...
- Ну, мы это уже проходили,- заметил председатель.- Старик Гегель про это
написал двести лет назад.
- Гегель не жил в двадцать пятом веке,- заметил я.- Он не был даже в
двадцатом веке. Интересно, что бы он о нас подумал.
- Наверное то же, что вы подумали о веке двадцать пятом,- заметил
адвокат. Даже здесь он пытался мне помочь. Я улыбнулся ему и грустно
вздохнул. Пора было кончать представление. Что бы я не сказал, какие бы
аргументы не привел - ничего тут не изменишь. Сколько их было - пророков и
философов, сколькие предостерегали, увещевали и взывали к нашей совести...
Помогло это хоть кому-то?!.. Никому! Ничем! Горы трупов и моря крови - вот
достойная отповедь всем на свете мыслителям. Миллионы умерших от голода,
миллионы отчаявшихся и покончивших с собой - никого из них не спас Христос
своей мученической смертью.
Я молчал минуты две, и никто не решался меня потревожить. Наконец я
очнулся и обвёл затуманенным взором зал. И мне показалось, что пол слегка
раскачивается под сидящими, и плоскость, образованная головами, рисует в
пространстве медленные круги. Воздух сгущается и синеет, и скапливаются
невидимые заряды, насыщают и пронизывают сидящих неосязаемые токи; силовые
линии приходят ниоткуда и уходят в никуда, проносясь сквозь времена и
расстояния, не задевая ничего и не замечая никого, равнодушные ко всему -
невидимые силовые линии, составляющие каркас бесконечности... Две черные
бездны расположены по обе стороны, у каждой из них одинаково нет конца,
вектор времени теряется в глубинах прошлого, остриём своим он направлен
вверх, или прямо, или - всё равно куда,- есть ли конец у него?.. Две
великие пустоты вращаются вкруг себя, и затесалась между ними крохотная
пылинка, неизвестно откуда взявшаяся и для чего - сверкнул на миг свет и
осветил зародившуюся ни с чего плесень,- но луч погас, и плесень
омертвела, растворилась в ледяной пустоте, и стала тем, чем и была всегда
- ничем.
Так кто же и в чем виноват? Можно ли что-либо и кому угодно доказать?!..
Выступление моё подходило к концу, и к концу подходила вся эта нелепая
история. Три недели я пытался доказать окружающим людям... что? Я и сам не
вполне это понимал. Вернее, именно теперь я вдруг понял, что доказывать
что-то и кому-то нет никакой надобности. Потому что нет абсолютной истины,
и нет, потому, абсолютных доказательств. У каждого времени свои ориентиры
и свои вершины. Человечество бредет по исторической тропе ничуть не лучше
стада баранов, оглядывая бараньими глазами окрестные виды и щипля
подножную травку, принимая данную реальность за единственно верную. Но вот
- новый поворот, новые виды и новая трава, новые вожаки и новые правила
поведения на нескончаемой жизненной тропе. Так чего и кому я хочу здесь
доказать, когда я сам ничегошеньки не знаю, и никто ничего не знает, никто
не видит дальше собственного носа, а самые гениальные глядят лишь на два
шага вперёд. Мораль подобна половой тряпке, которой утирают разбитое в
кровь лицо, утешаясь мягкостью материи и её высокой впитывающей
способностью, а в следующий миг эта тряпка может послужить для удушения
несогласного с тобой индивида, или просто брошена под ноги, как
бесполезная или даже вредная вещь.
- Конечно, всё мною сказанное может быть воспринято с недоверием,-
заговорил я вновь,- единственное, чем я могу подтвердить свои слова - это
то чудо, про которое я говорил вначале.
- Какое чудо?- встрепенулись многие.
Я обвёл зал с видом превосходства и, одновременно, сожаления. Мне жаль
было этих людей - они так ничего и не поняли. И не меньше мне было жаль
самого себя - я понимал в этой жизни не больше их.
- Если мне не будет вынесен оправдательный приговор, то я исчезну из этого
мира и перенесусь в двадцать пятый век, потому что у меня не останется
выбора.
- То есть как - перенесётесь?- приподнялся и закрутил головой прокурор.
Очевидно, он искал машину времени. Но машины времени не было. Для
путешествий во времени не нужна никакая машина - по крайней мере, в том
вульгарном смысле, в котором многие её себе представляют.
- Для того, чтобы переместиться в двадцать пятый век, мне достаточно
произнести одно единственное слово, означающее моё согласие на
перемещение. Как только я его произнесу - я исчезну. И надо полагать -
навсегда.
Данное сообщение явилось новостью для присутствующих, не все приняли её
одинаково. Так репортеры явно обрадовались такому обороту, а все
официальные лица, включая и адвоката, вдруг озаботились. Отчасти
благодушное настроение, владевшее официальными лицами, резко поменялось на
крайнюю озабоченность. Можно было подумать, что у них из под носа уводят
законную добычу.
- Но позвольте,- всё не мог взять в себя в руки прокурор,- как это вы
вдруг исчезнете? Это что, шутка такая?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг