нельзя. Поэтому и те, кто в глубине души стоял за продолжение "холодной
войны", на словах были за мир и переговоры. Они высказывались за мир,
распинались за мир, молились за мир и больше всего в жизни боялись мира,
который мог положить конец чудовищным прибылям военно-промышленных
монополий и дал бы спокойно развиваться, богатеть и крепнуть странам
социалистического лагеря.
Шестнадцатого февраля президент, председатель совета министров и
министр иностранных дел Атавии вылетели в Европу для дальнейших
переговоров.
Второго февраля, за две недели до отбытия в Европу руководителей
Атавской республики, генерал Зов, начальник генерального штаба атавских
вооруженных сил и зять патриарха атавской военной промышленности Мортимера
Перхотта, посетил председателя сената Даниэля Мэйби в его частной
резиденции неподалеку от Эксепта. Было известно, что сенатор Мэйби будет
замещать главу правительства на время его пребывания в Европе. Об этом
писали в газетах, и это ни для кого не было тайной. О том, что сенатор
Мэйби - ставленник Перхотта и предан ему душой и телом, тоже писали в
газетах, но не во всех, а только в радикальных, которые не имели богатых
объявлений, влачили трудное существование и выходили небольшими тиражами.
Поэтому для большинства простых людей Атавии второе обстоятельство
оставалось неизвестным.
Удостоверившись, что никто их не может подслушать, генерал Зов
согласовал с господином Мэйби план, который должен был поставить
человечество, в том числе и атавских участников открывшегося
заключительного совещания руководителей крупнейших держав мира, перед
совершившимся фактом Третьей мировой войны.
Этот кругленький генерал с розовыми щечками херувима и пышными усищами
старого моржа говорил тем более уверенно, что его план был выработан на
основании решений, которые были накануне вечером приняты на сугубо
секретном заседании так называемой Дискуссионной комиссии Атавского союза
предпринимателей.
Господин Мэйби тут же вознесся молитвою к престолу всевышнего и получил
от него санкцию на утверждение плана, представленного генералом.
В целях торжества христианских идей и установления вечного мира и
всеобщего благоденствия решено было 21 февраля в девять часов вечера по
эксептскому времени произвести одновременный и массированный залп из двух
тысяч четырехсот сорока двух сверхмощных термоядерных установок
сверхдальнего действия. Для этой цели должны были быть приготовлены две
тысячи четыреста сорок два глубоких железобетонных колодца, расположенных
по линии внешних обводов атавийского материка. (Мы забыли упомянуть, что
Атавия вместе со сравнительно небольшим государством Полигония была
расположена на острове Атавия, острове настолько большом, что некоторые
географы, особенно атавские, не раз предлагали считать его самостоятельной
частью света.) Управляемые атомные снаряды должны были упасть и
разорваться на территориях Англии, Франции, Италии, Швеции, Финляндии,
Норвегии, Индии, Соединенных Штатов Америки и Канады, возбудив в народах
этих стран справедливый и священный гнев против Советского Союза и союзных
с ним стран.
В том, что все эти снаряды прилетели именно из Советского Союза, в
государствах, подвергнутых этому первому атомному налету Третьей мировой
войны, не будет ни малейшего сомнения, потому что ни одного снаряда не
должно упасть и не упадет на территориях Советского Союза, Китая и
европейских стран народной демократии.
Тем самым всякие переговоры о мире до полного и сокрушительного
наказания агрессора снимаются с повестки дня. Ярость народов всех стран
обрушится на Советский Союз и его союзников. Стремительная, молниеносная
война на полное уничтожение, и с мировым коммунизмом будет покончено на
веки веков!
Для полной достоверности версии о советской агрессии несколько
термоядерных снарядов будет обрушено и на собственную, атавскую
территорию. Генерал Зов перечислил три небольших городка, которые должны
были быть принесены в жертву беспощадному и требовательному богу алиби.
Двадцать первое февраля пришлось на понедельник. Отвратительный густой
и мокрый снег стоял сплошной стеной над городом Эксепт. Часы показывали
восемь часов пятьдесят пять минут вечера, когда генерал Зов и его адъютант
капитан Дэд остались наедине в одном из полуподвальных помещений штаба
военно-воздушных сил Атавии. Во всем огромном здании царила унылая тишина,
какая бывает только в опустевших присутственных местах. В этот вечер даже
здесь, в штабе, почти никого не было, кроме полагавшихся по уставу
внутренней службы дежурных, и это также входило в план развязывания
третьей мировой войны как важная деталь создания алиби.
Удивительно, как буднично выглядят подчас события, влекущие за собой
самые серьезные и непоправимые последствия! Генерал уселся в разболтанное
вертящееся кресло с потертой клеенчатой спинкой, расправил пышные усы,
выглядевшие на его розовых щечках наклеенными, и углубился в изучение
своих ногтей, только изредка бросая притворно-равнодушные взгляды на
циферблат часов, висевших на стене над небольшим черным щитом. Щит был
новый, пластмассовый, дешевый, без рамки. Трудно было представить себе
более заурядное зрелище, чем эта черная, размером чуть более квадратного
метра пластинка с двумя тускло поблескивающими рубильниками, если бы не
знать, что этим рубильникам предстояло включить ток в новую, сугубо
секретную линию проводов протяженностью во много тысяч миль, охватывавшую
собой весь материк. Но еще труднее было представить себе, что обычное на
первый взгляд движение рубильника сможет привести к коренному повороту в
судьбах людей, населяющих этот материк, и к появлению трех новых небесных
тел.
- Приготовьтесь, Дэд! - сказал генерал, когда осталось две минуты до
назначенного срока. - Значит, не забудьте: сначала правый рубильник, потом
левый...
Адъютант генерала Зова был высок ростом, поджар, красив той особой,
стандартной красотой, которой отличаются преуспевающие молодые люди,
изображаемые с пальто через руку на рекламных плакатах туристских
компаний. Он выглядел значительно моложе своих двадцати восьми лет и никак
не производил впечатления человека, задумывающегося над вопросами более
глубокими, чем преимущества тенниса перед футболом.
Сегодня его лицо было несколько бледнее обычного, и генерала это
нисколько не удивляло. Он сам изрядно волновался. Приятно сознавать, что в
этот миг от тебя в самом прямом смысле слова зависят судьбы человечества!
- Сначала правый, потом левый, - повторил Зов. - Осталось всего полторы
минуты, майор Дэд.
И тут неожиданно для генерала и самого себя новоиспеченный майор
отрицательно мотнул головой.
- Я... я, кажется, не смогу... Честное слово, генерал, я определенно не
в состоянии...
- Но ведь это очень просто, - сказал Зов, не поняв, к чему клонит его
адъютант. - Сначала правый рубильник, потом сразу левый. Это в состоянии
запомнить любая цирковая кляча.
- Я запомнил, - отвечал Дэд обморочным голосом. - Я все прекрасно
запомнил, но я не в состоянии...
- Дэд, не дурите! Все человечество смотрит на вас в этот момент с
надеждой, а вы трусите.
- Честное слово, генерал... У меня не хватает духу, вот что я хотел
сказать... Я не трушу, но у меня не хватает духу на такое...
- Вы с ума сошли! - воскликнул Зов, перестав притворяться беззаботным и
добродушным. - Вы забыли, что вы военный! Вы обязаны выполнять приказ,
сморчок вы этакий!
- Я знаю, что я обязан, но я, право же, не могу...
- Выполняйте приказ, черт вас подери!
Зов бросился на Дэда с кулаками, но тот легко, как ребенка, отодвинул
его от себя.
- У меня там брат, - оказал он, с таким трудом подбирая олова, точно он
впервые заговорил по-атавски. - У меня там брат, во Франции...
- Че-пу-ха! Вы слышите, форменная чепуха! Почему вы уверены, что должно
попасть обязательно в вашего брата? Будто там не хватает французского
населения!
- Я не уверен в обратном.
- Ну не глупите, Дэд! Уверяю вас, все отлично обойдется с вашим братом.
- И кроме того, там много атавцев...
- На то и война, подполковник Дэд!
- Вы... вы сказали "подполковник"?
- Я сказал "подполковник".
- Но ведь только что вы сказали "майор".
- Сейчас я сказал "подполковник", мой славный парняга.
- Только учтите, генерал, что мне это все равно очень больно, потому
что я, представьте себе, люблю своего брата... И если бы я не понимал
своего воинского долга... - Новоявленный подполковник поднял дрожащую руку
и, не сознавая, что делает, включил не правый, а левый рубильник.
Генерал не заметил этого и проговорил ласково:
- Теперь левый, дружок! Сразу же левый! Говорят же вам - ле-вый! Ничего
с вашим братом не случится, уверяю вас... Да чего это вы вдруг застыли,
как мул у трактира?
- Я... кажется, я ошибся... - еще больше бледнея, пролепетал несчастный
подполковник. - Я уже левый... с вашего разрешения, я уже включил левый...
Теперь побледнел генерал. Секунды две-три он оставался в кресле,
выпучив на адъютанта свои глазки бывалого мясника, потом вскочил на ноги и
что есть силы рванул за ворот кителя оцепеневшего Дэда.
- Дубина! - заорал он. - Идиот! Выродок! Вы понимаете, что наделали?!
Вы пустили на ветер две с половиной тысячи драгоценнейших и редчайших
снарядов!.. Вы сорвали, в лучшем случае надолго отсрочили, операцию,
которая должна была положить к нашим ногам весь мир! Понимаете ли вы,
дубина, весь мир! Я уж не говорю о том, что не видать вам теперь новых
нашивок на своих погонах, как своих ушей... И ордена Желтой розы тоже...
Он рванул на себя правый рубильник, хотя с таким же успехом мог бы
дернуть дверную ручку, ламповый шнур или собственный галстук.
- Желтой розы? - переспросил ослабевшим голосом Дэд, словно именно это
последнее обстоятельство и причинило ему наибольшее огорчение. - Насчет
Желтой розы вы мне ничего не говорили...
- Я просто не знаю, что меня удерживает от того, чтобы пристрелить вас
на месте. Понимаете ли вы, несчастный, что произошло по вашей вине?!
- Виноват, господин генерал... Я все понял.
- Ничего вы не поняли! Болван!
Но и сам генерал понимал пока не больше Дэда.
3
В ночь с двадцать первого на двадцать второе февраля, примерно за
девять часов до того, как были выставлены первые заградительные заставы на
дорогах, ведших из города Киним, большой темно-зеленый "бьюик" примчался с
юга в сонный ночной Боркос. Город спал, не подозревая о новой славе,
которая ожидала его в ближайшие десять-двенадцать часов и которой не было
бы, если бы упомянутый нами темно-зеленый "бьюик" миновал этот город или
разбился вдребезги на одном из поворотов.
Проскочив на предельной скорости мост через реку, "бьюик" влетел в его
аристократический северный район, легко взобрался по сонной, круто
бежавшей вверх улице на высоты Красного холма и со скрежетом затормозил
перед одним особняком. В снежной каше, продолжавшей валить с неба,
казалось, что стоит этот особняк один-одинешенек, темный и безглазый,
посреди какой-то первозданно-мрачной и очень тихой снежной пустыни.
Из машины, в распахнутом тяжелом пальто, с непокрытой головой, выскочил
высокий коротконогий человек лет пятидесяти пяти. Шляпу он, видимо,
потерял или забыл где-то. Если принять во внимание, что профессор Теодор
Патоген с раннего детства был склонен к аккуратности, гриппу и самой
строгой бережливости, требовались какие-то из ряда вон выходящие
обстоятельства, чтобы он превысил в пути дозволенные пределы скорости,
бросил на произвол судьбы дорогую и достаточно новую шляпу, рискуя к тому
же почти верным насморком.
Следует отметить, что он боялся гриппа и сопутствующего ему насморка
куда больше чумы. Быть может, потому, что в качестве начальника одной из
лабораторий Кинимской особой бактериологической станции он своевременно
привил себе противочумную вакцину.
Члены наиболее богатых, а следовательно, и почтенных семей богатого и
просвещенного города Боркос знали профессора Патогена в первую очередь как
младшего брата и компаньона Варфоломея Патогена по фирме "Боркосская
компания электрических станций и трамвая", но в научных кругах, в
особенности среди атавских микробиологов, Теодор Патоген уже свыше
двадцати пяти лет был известен как крупный специалист в области
бактериологии. Последние четырнадцать лет он работал над проблемой чумы.
Итак, профессор Теодор Патоген в неурочное время, в необычно
растрепанном виде и с резвостью, никак не вяжущейся с его солидным
возрастом и не менее, солидным общественным положением, выскочил во втором
часу ночи из темно-зеленого "бьюика", стремительно ворвался в дом своего
старшего брата и компаньона, поднял его с постели и увел в кабинет для
срочного разговора чрезвычайной важности, Варфоломей Патоген, позевывая и
сопя носом (у него был насморк), сидел на краешке большого письменного
стола и рассеянно болтал ногами в теплых ночных туфлях. Для человека
шестидесяти двух лет он выглядел очень и очень моложаво. Маленький,
худенький, с хохолком чуть тронутых сединою темных волос над желтоватым
лбом, с быстрыми движениями, он, пожалуй, больше походил на преуспевающего
преподавателя бальных танцев, нежели на одного из самых уважаемых
финансистов Боркоса.
Разговор шел вполголоса. И хотя старший Патоген явно страдал насморком,
младший, презрев опасность, придвинул свое кресло еще ближе к брату, когда
стал выкладывать самые решающие соображения.
Выслушав с нарастающим вниманием сообщение брата-профессора, глава
фирмы перестал болтать ногами, помолчал некоторое время, в раздумье
тихонько пощелкал пальцами, а затем неопределенно хмыкнул.
- Подумай хорошенько! - взволнованно прошептал профессор. - Как врач и
брат говорю тебе: ты себе даже представить не можешь, что это значит!
- Хм! - снова хмыкнул глава фирмы.
- Дело касается жизней миллионов и миллионов людей! Ты понимаешь, что
это значит? Да что там миллионов! Десятков миллионов!
- А смогут ли они потратиться на такую покупку?
- Конечно, нет. То есть, в большинстве случаев нет. Надо будет
заставить раскошелиться правительство.
- А ты уверен, что, кроме тебя, никто не знает о том, что случилось?
- Пока никто. За пределами Кинима, во всяком случае. Радио не работает.
Телеграф и телефон тоже. Я примчался один на машине.
- Совершенно один?
- Я даже шофера оставил там. Он мог бы разболтать, и я его не стал
будить. Сам вел машину.
- Хм! - снова погрузился в раздумье глава фирмы.
- Нельзя терять времени! - торопил его профессор. - Собирайся
немедленно, захвати с собой все, что требуется, и поехали.
- А не может ли она добраться и до нас? Я имею в виду наш город,
Боркос?
- Скорей всего, нет. Через несколько часов по дорогам будут расставлены
заградительные кордоны. А для тебя и для всех твоих я привез вакцины.
Профессор выложил на письменный стол довольно увесистый пакет,
распаковал его, вынул ампулу, шприц, пузырек со спиртом и вату.
- Снимай, старик, пижаму. Будем тебя колоть.
- А это не очень больно?
- Не очень.
- Эх, ты! - сказал Варфоломей Патоген, чтобы оттянуть неприятную
минуту. - Трудно было тебе выдумать такую, чтобы совсем не болело!
Профессор промолчал.
- А может быть, обойдусь без уколов? - Глава фирмы не любил, когда ему
было даже не очень больно.
- Господи! - рассердился профессор. - Человек собирается в Эксепт. От
Эксепта до Кинима рукой подать, и он еще торгуется из-за какого-то
пустякового укола иглой!
- Ладно, коли. Я ведь только спрашиваю...
Спустя четверть часа Варфоломей Патоген в шубе, закутанный в дюжину
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг