Макферсон вздрогнул:
- Говорите же...
- Дело в том, что я не Линдберг. Я его коллега и товарищ, мы просто
очень похожи. Я в курсе его дел, знаю и о мине. Мне случайно удалось
услышать ваш разговор в лаборатории из соседнего помещения: и ваши посулы,
и угрозы. Когда я увидел мертвого Линдберга, то срочно вызвал надежного
человека и написал свои свидетельские показания.
Если со мной что-либо случится и я не вернусь в Петербург, показания
будут переданы следствию. В этом случае вас ждет сибирская каторга, мистер
Макферсон. Но если вы отдадите бумаги...
- Хорошо, - нетерпеливо сказал американец, косясь на шкатулку, - пусть
будет ничья. Разминируйте и забирайте отсюда эти вещи, только скорее. Но
деньги, документы и пистолет я верну вам только на берегу.
Так будет надежнее.
- Идет. Выйдите из каюты и оставьте мне какой-нибудь острый нож.
Я приступаю, придется резать провода.
Макферсон быстро достал из ящика стола вместо ножа наручники.
Холмов не успел опомниться, как оказался прищелкнутым одной рукой к
вертикальной медной штанге, служащей, очевидно, поручнем во время сильной
качки.
- Извините, но я должен убедиться, что вся эта история с миной и прочим
- не блеф, - сказал Макферсон, передавая Ростиславу очень хороший
перочинный многолезвийный нож, - да и нечего вам разгуливать по моей
каюте. И запомните: без фокусов, иначе я обойдусь с вами сурово.
Он явно не верил Холмову. В свою очередь, Холмов не верил представителю
фирмы АМСТЕК. Противники просто сделали по одному выжидательному ходу,
пытаясь загнать друг друга в цейтнот, когда флажки шахматных часов висят и
неизбежны грубые ошибки, а за ними и финал.
Линдберг перед своей гибелью говорил о мине, но тогда Холмову не пришло
в голову поинтересоваться типом взрывателя. Холмов помнил только, что
всякая попытка открыть сейф вызовет срабатывание заряда.
Он внимательно осмотрел плоский металлический сейф с торчащим ключом.
Должен же был сам Линдберг как-то его открывать! Ящик с пяти граней еще
шелушился цементной крошкой. Со стороны ниши, в которую он был раньше
вмазан, доступ к устройству отключения взрывателя практически не был
возможен. Оставалась сама дверца. Исследуя ее, Холмов обнаружил утопленные
и потом закрашенные головки двух маленьких винтов. Как электрик, Линдберг
не обошелся здесь без кнопочного выключателя. Такие выключатели спустя
несколько десятилетий стали выпускаться миллионами штук для
автоматического включения и выключения света в автомобилях, холодильниках
и так далее. Но для начала века это была, в общем, новинка.
И все же риск оставался большим, и Ростиславу пришлось приказать себе
успокоиться. Он осторожно подтянул сейф ближе к краю стола, чтобы наручник
позволил пустить в ход вторую руку, и лезвием ножа, просунутым в щель
сбоку, отжал кнопку. Оставалось свободной рукой повернуть ключ и открыть
дверцу. Не дыша, чтобы не соскользнул нож, Холмов потянулся к проводку,
идущему от кнопки к электродетонатору.
Он тянулся к нему будто к хвосту сидящей на травинке стрекозы. Провод
оказался припаянным и рваться не хотел. Дергать его не годилось ни в коем
случае - левая рука с ножом уже затекла от напряжения и потеряла
чувствительность. Весь покрытый липким потом, Холмов переминал проволоку
пальцами правой руки. После десяти перегибов проволока сдалась.
Переведя дыхание, он выгреб из сейфа увязанные шпагатом три фунтовые
шашки взрывчатки, маленькое пневматическое реле для постановки заряда на
боевой взвод, сухую электробатарею и две тетради в парусиновых обложках.
Больше ничего в шкатулке не оказалось, да больше Холмову ничего и не
требовалось. Первая часть задачи была решена, оставалось уничтожить
портативный прибор и тетради или попытаться вырваться с ними из
блокированной со всех сторон каюты.
Холмов решил прорываться; смертельный риск, только что оставленный
позади, действовал возбуждающе. Так благополучно приземлившийся парашютист
хочет немедленно испытать себя снова. Карусель идей вертелась, в его
голове, но путной ни одной. Однако ни взрываться, ни сдаваться на милость
Макферсона он не желал и стал приглядываться к полулюксу. Кабинет-гостиная
со столом и диваном переходила в задернутую малиновым бархатным занавесом
спальню. Из спальни дверь вела в туалетные покои. Холмов попытался
дотянуться до иллюминатора, за которым китайской тушью уже сгустилась
тьма, но наручник его не пустил.
Зато всплыла идея. Простая и эффективная идея, подсказанная в одном
старом фильме, виденном Холмовым в год какого-то юбилея. Он быстро
откромсал кусок шашки и сделал на ней полукольцевую кумулятивную выемку.
Потом привязал к штанге у самого пола, вставил детонатор и собрал взрывную
электроцепь. Кумулятивная струя маленького заряда должна была перерезать
проклятую штангу не хуже автогена и самому Холмову, усевшемуся с ногами на
стол, повредить не могла. Он приготовил все остальное: сунул за пазуху
линдберговские тетради, осмотрел и собрал из частей портативный прибор
точно в той последовательности, как делал это сам изобретатель несколько
часов назад под Петербургом во время испытаний. Во избежание детонации
основной заряд Ростислав швырнул подальше от греха -к двери и тут же
замкнул цепь. Взрыв оказался все же оглушающим - сказался замкнутый объем.
Свет погас.
Холмов в кромешной тьме соскользнул на пол, отогнул штангу, освободился
и скользнул к двери, прикрываясь портьерой.
Тут же дверь в каюту распахнулась и на пороге возникли телохранители
Макферсона.
- Видать, студент того, готов, - морщась от газов и озираясь, проронил
Авдеич, вступив в каюту.
- Отрыгался, отпрыгался, - радостно подхватил Никита, - и где ж он,
голубец, не видно ни бельмеса.
Вслед за агентами в полосу света вошел Макферсон.
- Стоять на месте, - грозно сбоку скомандовал Холмов, - мина у вас под
ногами, можете убедиться! Макферсон, если шевельнете хоть пальцем, чтобы
меня задержать, взрывом вас размажет по потолку.
Он придвинулся ко входу и еще раз предупредил:
- Действие прибора вам известно. Он достанет и за сто метров. Не
поворачиваться.
- Я не хотел нарушать соглашение, - Макферсон попытался все же извлечь
из положения хоть минимум, - вы свободны.
- Не высовывать носа из каюты, - предупредил еще раз Холмов, - буду
следить из коридора и взорву всех троих к чертям собачьим.
По коридору он шел пятясь, следил за ненадежной бандой. К счастью, в
этот час в вообще-то малолюдном первом классе публики не было, только в
конце у выхода мелькнула белая фигура стюарда. Холмов оказался у крутого
трапа и, срываясь на каблуках, опрометью рванул вниз.
На палубе третьего класса он не задержался.
Внезапно проснувшийся в Холмове классовый инстинкт гнал его все дальше
от люксов, баров и музыкальных салонов для богатых. В зеркалах он мельком
видел свое белое и перекошенное отчаянной решимостью лицо. Уже где-то
близко мощно стучали машины, до звона содрогая переборки. Крутясь на
закоулках переходов и трапов, безотчетно бежал на этот стук Ростислав.
Он рванул на себя одну из выкрашенных белой краской дверей со строгой
надписью "Посторонним вход запрещен" и оказался на узком балкончике с
решетчатым полом. Машинное нутро парохода являло собой картину ада. Слабо
освещенная железная коробка была наполнена змеиным шипением пара, грохотом
поршней и шатунов, ревом пламени раскаленных топок. В неистовом жару и
угольной пыли метались полуголые люди, и багровые отсветы пламени лизали
их блестящие от пота тела.
Увидев постороннего, к нему двинулся один из кочегаров.
- Эй, сюда не положено! -крикнул он. - Ступайте себе!
Холмов спустился на несколько ступенек.
- Товарищ, - напряг он голос, - товарищ, мне нужна помощь...
Кочегар смотрел недоверчиво, даже угрожающе на одетого в отлично
пошитую тонкосуконную тужурку студента. Сукнецо и вензеля
императорского института относили пришельца скорее к белоподкладочникам -
сынкам богатеев, чем к студентам-революционерам.
- Ишь, товарищ... - Кочегар оскалился в недоброй улыбке. Мускулы
каменными шарами перекатывались под лоснящейся, вымазанной копотью и
угольной пылью кожей.
Холмову отступать было некуда, а доказывать родство с пролетарскими
предками - некогда. Открываясь, он еще настойчивей сказал:
- Товарищ, меня будут искать. Наверное, уже ищут. Двое из охранки,
третий - американец, сукин сын...
И показал замкнутое на запястье стальное кольцо наручника.
Это произвело впечатление.
- Ладно, пойдем к угольным ямам, - все еще настороженно, но уже с
оттенком сочувствия заявил кочегар, - потолкуем с ребятами и будем решать.
Глава 9
Моряки спрятали Холмова в кормовом шкиперском ящике. Прошло несколько
однообразных дней. Свободные от вахты машинисты и кочегары из посвященных
приносили в тесноватое помещение горячий чай, хлеб, миску борща.
Передавали и пароходные новости. Переход от острых ощущений к спокойному
самосозерцанию был приятен; вынужденное заточение Ростислав переносил
философски. Часто возникал перед ним образ Ольги -будто вспыхивал в темном
углу овал ее лица, возникали глаза и твердые коралловые губы. Губы,
которые умели быть и ласковыми, и горячими... Но странно -на облик его
Ольги тут же накладывались черты и скользящий через вуаль
тревожнотребовательный взгляд другой Ольги - Вольской. И в сознании
Ростислава два образа все чаще сливались в один. Он мечтал будто о своем
третьем тысячелетии, а видел только петербургское: опрокинутые в небо чаши
Исаакия и золотую змейку петропавловского шпиля в дымчатой невской воде -
пляшущую, скользящую в вечность... И сам себе больше казался Линдбергом,
чем Холмовым. Да и как могло быть иначе? Единственная спасательная шлюпка
- прибор Шулуна. А его нет -он превращен в обломки, стало быть, о возврате
в свои пространственновременные координаты не приходилось и думать.
Холмов-Линдберг за эти дни свыкся с Атлантикой, отделенной только слоем
железа толщиной в палец. Океана он не видел, зато по ни на минуту не
прекращающимся ударам чувствовал его силу и буйство. Свыкся он и с бухтами
канатов и с цепями, лежащими здесь ржавыми кучами.
Свыкся даже с крысятами, прибегавшими полюбопытствовать при свете
мизерной лампочки на необычного пассажира. Спал Холмов в гамаке и крыс не
боялся, укрывался старым матросским бушлатом. Тетради Линдберга он бережно
держал при себе, а вот прибор не уберег: что-то в приборе сильно
понравилось крысам, и они изгрызли его дотла.
Браслет наручника с левой руки в первый же день спилил ему напильником
могучий кочегар Иван, тот самый, которого Ростислав назвал товарищем. Он и
оказался верным товарищем. Вот только конспирацию не соблюдал: палуба
сильно гремела под его ногами.
Как-то в очередной раз Иван пришел с другим матросом тревожный.
Говорил по-ярославски, на "о".
- Понимаешь, Ростислав, какая петрушка: наш человек радист рассказал:
передавал он радиограмму про тебя - мол, едет террорист на судне с
бомбами. Полиция у них настырная, наверняка в порту перевернет "Николая"
от клотика до киля. Найдут. Мы тут меж собой посоветовались и решили:
бежать надо тебе.
- Куда ж бежать? До Нью-Йорка идем без остановок. Да и как убежишь -
вплавь далеко, а шлюпку не спустишь, это целая история, да и не даст никто.
Тут заговорил другой матрос, тряхнув черным чубом:
- Э, не журись, казак. Мы придумали кое-что. Подрассчитали - смываться
тебе надо под вечер и поближе к берегу. Притормозить придется пароходик,
да это уже наша печаль: уголь пойдет плохой или сломается что.
- И придумывать не надо, - угрюмо вставил кочегар, - в паропроводах
свищ на свище. Надрываемся, держа давление в котлах, понимаешь.
- Вот, казак, слыхал? В темноте с верхней палубы стащим по-тихому
махонькую лодочку -то ли пробковую, то ли каучуковую надувалочку
спасательную; значит, ход стопорим, будто оказия какая... Это чтобы тебя
не захлестнуло или, не дай бог, под винты не затянуло...
- Пора на вахту нам, - поднялся Иван, - так ты понял, Ростислав? К
вечеру будь готов.
- Хорошо, мне лишь бы до берега добраться, уйти от этого черта
Макферсона подальше.
Чернявый матрос дружески положил руку на плечо Холмова:
- Ничего, обойдется. Поплывешь в Америку сизым селезнем.
К вечеру Холмов был готов. То есть надел поверх тужурки просторный
бушлат. Пароход сбавил ход. Атлантика теперь не так яростно штурмовала
железное тело парохода.
За Холмовым пришел чернявый, потащил за руку полутемными коридорами и
вывел к небольшой площадке, на которой Иван заканчивал надувать резиновую
лодку
Прибежал третий матрос:
- Скорее, механик ругается на чем свет стоит, требует хода и штрафами
грозится.
- А пошел он, кровосос, - сказал Иван, скидывая в лодку весла, баклагу
с водой и сверток с сухарями.
Чернявый дал Холмову три луковицы:
- Лучок дает бодрость и обостряет зрение. Ну, казак, в добрый час...
В откинутую створку грузового борта Холмов увидел наконец близкое
черное зеркало воды и мечущиеся в нем яркие звезды. Лодка тихо шлепнулась
об воду. Держась за трос, он спустился в легкое судно и тут же
почувствовал, что лодка отпущена и удаляется от борта. Машины на "Николае"
не грохотали, слабый аварийный свет лился из иллюминаторов и капитанской
рубки. Но через минуту свет вспыхнул ослепительно, под кормой вздулся
бурун. У Холмова от свежего воздуха голова шла кругом, но он работал
веслами как мог. По плоским валам скакал луч прожектора, приближаясь к
лодке. Беглец бросился на деревянную решетку, уложенную поверх дна. Лодка
провалилась в промежуток между волнами, луч скользнул дальше. А через
минуту набравший полный ход корабль ушел уже далеко.
Через полчаса Холмову стало жарко. Он устал грести. Ковши обеих
Медведиц, в Ленинграде стоящие почти над головой, здесь едва не черпали
океанскую воду. Ветер дул с северо-востока, это устраивало. Холмов продел
весла в рукава бушлата и закрепил подобие паруса вертикально.
Океан мерно качал легкую лодку. Ни берега, ни огней. Очень хотелось
спать, но спать Ростислав себе позволить не мог: боялся прозевать
какоенибудь судно или угодить под него. Так прошла длинная сентябрьская
ночь. Несколько раз на горизонте появлялись огни, но Холмов даже не
кричал, понимая, что крик завязнет в поле водяных холмов.
Утром показался берег. Поднимающееся солнце приятно грело спину.
Холмов опустил руку за борт. Вода оказалась прозрачной - на удивление и
почти по-летнему теплой После завтрака он постирал в океане давно
нуждающуюся в этом рубашку, а потом и носки. То и другое моментально
высушило солнцем и ветром. Он хотел даже окунуться; увидел чуть поодаль
скошенный назад треугольный плавник акулы, усомнился и купание отставил.
На медленно приближающемся берегу уже различались брошенные горстями
рафинадных кубиков дома В полукилометре пропыхтела под стук дизеля рыбачья
черная шхуна, выгребаясь против ветра в океан. Но теперь она была не нужна.
Вдоль всего побережья тянулись причалы, склады, бараки, коттеджи.
Холмов облюбовал участок поспокойнее и направил лодку к нему. Над
маленьким причалом он увидел щит с надписью "Приват", но делать было
нечего. Из дощатой ярко окрашенной будки вышел негр в голубой холщовой
робе и такой же шапочке с длинным козырьком. Он принял конец брошенного
Холмовым троса и умело привязал лодку. Негр с почтением посмотрел на
горящие на солнце студенческие эполеты и попытался разобрать название
корабля, написанное вокруг борта лодки крупной славянской вязью. Но не
разобрал. Славянин Холмов и сам не"смог бы прочитать название, окажись он
на месте американца. По-английски он говорил тоже неважно; больше на
пальцах объяснил, что пароход потерпел крушение.
- Оверкиль, - сочувственно кивнул негр, - иес, иес.
Негр провел спасшегося на берег, где рядом с лодкой стоял врытый в
землю стол со скамейками.
- Хангри? - спросил он Если что хотел Ростислав сейчас, то как следует
выспаться на нормальной постели, которую не колотит со страшной силой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг