Точно так же относительность времени проявляется лишь при околосветовых
скоростях, а его информационные свойства - при гигантском сжатии
обрабатываемых массивов данных. Но есть и негатив...
Он наклонился к Холмову, заставил и того пригнуться, и только после
этого свистяще зашептал, будто речь шла о заговоре:
- Еще глубоко в двадцатом веке были известны неопровержимые факты
пребывания на Земле представителей высоких цивилизаций. Грешили на
инопланетян, но потом так же неопровержимо доказали: сие даже теоретически
не мыслимо. Теперь забрезжила идея иного плана. Не были ли это посланцы из
далекого будущего? А их, понимаешь, отлавливали сетями, пускали
самонаводящиеся ракеты. Выводы делай сам.
Глава 3
"Я, нижеподписавшийся Холмов Ростислав Иванович, младший научный
сотрудник лаборатории проблем искусственного интеллекта, даю настоящую
расписку в том, что получил инструктаж по технике безопасности и полностью
осведомлен о возможных опасных для здоровья и жизни последствиях испытаний
информационно-временной человекомашинной системы "Каппа", а также в том,
что дал добровольное согласие на личное участие в указанных выше
испытаниях".
- Все? - спросил Холмов, кончив писать.
- Почти. Пиши дальше: "Устройство аварийного возврата в текущее время
получил".
- Но я ничего не получил.
- Пиши, сейчас получишь. И дату не забудь: 2 сентября 2011 года.
Расписался?
Шулун сложил листок в папку и папку убрал в портфель, а из портфеля
достал микрокалькулятор самой примитивной модели.
- А ты молодец, - вертя калькулятор в руках и без обычного ерничания
заговорил Христофор, - я в тебе не ошибся. Знаешь, все ученые делятся на
категории. Есть такие дуболомы, как твой оппонент непотопляемый Федоров,
заслуженнейший деятель и науки и техники враз. Я читал его последнюю
монографию - это позорище, на восемьдесят пять процентов плагиат. Отнес
нашему заму по науке, тот высказался так: "В монографии Федорова много
нового и правильного. Но все правильное не ново, а все новое неправильно".
Категория вторая - талантливые чудаки, неудачники.
- Невеселая картина, - мотнул головой Холмов, - а что же третья
категория?
- Скажу. Только возьми эту штуку и запомни: если почувствуешь неладное
- грозящую опасность, например, или потерю ориентировки во времени,
немедленно включай. В корпус калькулятора вмонтировано устройство перевода
системы в нуль, для аварийного сброса всех программ.
Давай введем твой персональный код. Скажем, РХ и год рождения. Ты с
какого?
- Девяносто первого. В январе появился на свет.
- Чудно, уж тут не забудешь ни при каких обстоятельствах: РХ 1991.
Готово. Бери свой информационный спасательный круг. Товарищ, который
работал здесь до тебя, его не имел. - Христофор встал и с плохо скрытым
облегчением потянулся.
- А третья категория? - напомнил Холмов.
- А третья категория - это мы. Я и мне подобные. Устройство наших голов
не позволяет открывать новое, зато мы умеем разбираться в людях и имеем
нюх, верхнее чутье на талант.
Холмов тяжело вздохнул:
- Хочу довести до ума свой алгоритм.
Христофор преобразился, засиял своей беззаботной улыбочкой.
- Ну и умница, - с чувством пожал он руку Холмова. - Как говорил
Наполеон, главное - начать сражение, ввязаться в бой. Я поехал в главное
здание. В конце дня навещу, обсудим итоги.
Едва Шулун закрыл за собой дверь, Ростислав включил аппаратуру для
прогрева и с помощью таймера поставил на исполнение контрольные
тест-программы. Серебристый куб отозвался легким гудением. У Холмова было
минут десять свободных. Он поднес кресло к нижнему скату, с кресла,
поднатужившись, открыл фрамугу и вылез на крышу.
Здесь было чрезвычайно приятно и открывались неожиданные ракурсы.
"Христофор не так уж плох -по крайней мере, не какой-нибудь темнила", -
размышлял Холмов, вглядываясь в аспидные блестящие грани угловой башенки
на соседнем доме бывшей кампании Зингер.
День разгулялся вовсю: солнце, голубое небо, реденькие белые облака.
Похоже, накатывалось на Ленинград бабье лето. Холмов, вдыхая принесенный
морем воздух полной грудью, полюбовался еще немного адмиралтейской иглой и
спрыгнул вниз. Глухо звякнула оконная фрамуга, отсекая уличный шум.
Начинать эксперимент было рано, на дисплее еще мелькали промежуточные
результаты проверок. Видимо, барахлил селекторный канал связи с
центральной машиной. Холмов, хрустя желудем, подошел к одиноко стоящему
шкафу - интересный оказался шкафик, в стиле врубелевско-шехтелевского
модерна, со стеклами в переплете из скрещенных дубовых стрел. За стеклами
на полках лежали толстенные подшивки журналов в потертых картонных
переплетах, старые газеты, еще какие-то книги и бумаги. Шкаф открылся
легко, будто им пользовали по десять раз на дню. Холмов выбрал себе
годовую подшивку "Нивы" за 1911 год и отнес ее на рабочий стол оператора,
мимоходом убедившись, что связи с центральным процессором еще нет.
Рассеянно листая желтые страницы - отголоски давно отшумевших
политических страстей, Холмов задерживал внимание на научнотехнических
новинках того времени. Беспроволочный телеграф, пробеги довольно неуклюжих
автомобилей... Много внимания уделялось "воздухоплаванию". Мелькали
снимки: "Аппарат Блерио после приземления в Англии", "Дирижабль "Лебедь"
отечественной конструкции над Невским проспектом", "Члены императорской
фамилии на торжественном открытии воздухоплавательной школы в Гатчине".
Холмов задержал взгляд на фотографии молодого человека в светлой тужурке,
склонившегося над заставленным довольно сложными электронными приборами
столом.
Свет лился сверху, через отвесный оконный проем в наклонной крыше!
Да, точно - сто лет назад на этом самом чердаке была научная
лаборатория. Подпись под снимком гласила: "Студент электротехнического
факультета Санкт-Петербургского императорского политехнического института
П. Н. Линдберг изобрел способ управления взрывом на расстоянии.
На нашем фото: изобретатель в своей лаборатории за подготовкой аппарата
к очередному опыту".
Холмов подумал, что установка Линдберга - одна из первых систем
дистанционного управления. Вероятней всего, широко применявшийся во время
второй мировой войны радиоуправляемый взрыватель для всякого рода фугасов
и мин. Линдберг опережал развитие техники на добрых три десятка лет. В
этот момент Холмова отвлек вкрадчивый синтезированный голос терминала:
- Система "Каппа" готова к диалогу. Центральный процессор в вашем
распоряжении.
- Дайте на просмотр то, что было уже записано в памяти системы.
- У нас запись дискретная, порциями через десять лет. 2001 год, 1991-й
и так далее, до 1941-го включительно.
- Дайте по минуте на каждое десятилетие...
- Готово.
Холмов удивился - реакция операционной системы компьютера была
неимоверно быстрой.
Тут же померк свет, чердак оказался заваленным линялыми стягами,
рваными транспарантами, фанерными щитами и осыпавшимися лозунгами,
гирляндами крашеных и битых электрических фонарей. Струящийся через
заросшие пылью и паутиной стекла слабый солнечный свет бродил по каким-то
нахально улыбающимся, грубо размалеванным картонным рожам: на чердаке
сваливали отработавшее свое оформление карнавальных шествий и массовых
действий.
Качество стереоизображения было приличным. Когда на дисплее вспыхнуло
"1981 год", картинка стала дополняться звуками. Чердак уже не был так
запущен и захламлен. На стенах висели этюды и эскизы маслом и даже
кустарные панно из пучков крашеных ниток. Перед мольбертом сидела
миловидная женщина и писала по приколотым к стенке этюдам осенний пейзаж.
Холмов услышал скрип старого расшатанного полукресла, на котором сидела
художница, и даже шуршание кисти по холсту. Потом раздался звонок, и в
мастерскую был впущен мужчина лет пятидесяти, очень плотный и с седыми
висками. Он без церемоний оглядел по-богемному непритязательный,
разворошенный стол и достал из портфеля бутылку водки.
До Холмова донеслось удивленное:
- Ты разве не на машине?
- Кой черт, - мужчина сел и начал устало массировать пальцами веки, -
третий месяц жду очереди только на калькуляцию. Еще полгода, как минимум,
протянут с самим ремонтом.
- Ничего, привыкай к гортранспорту, - не без насмешки сказала
художница, - пусть и тебе немного намнут бока.
Холмов, понимая, что это запись, не мог отделаться от эффекта
присутствия и боялся управлять работой "каппы" голосом. Он быстро перешел
на кнопочную коммутацию и задал еще несколько порций воспроизведения через
равные промежутки времени.
- А ты, Марина, все пишешь березки да болотца? - кивнул в сторону
мольберта гость, цокая бутылочным горлом о края стаканов.
Рука его вдруг зависла в воздухе с наклоненной бутылкой:
- О! У тебя что-то новое. Перешла на фантастические пейзажи?
- Я была на выставке Гущина. Он работал во Франции, потом вернулся
умирать в Саратов, - глухо сказала Марина, - некоторые гущинские вещи меня
потрясли. Он будто что-то мог разглядеть, понимаешь, неземное, точнее -
ненынешнее, из какого-то отдаленного будущего...
Мужчина поднял стакан:
- Из Франции, говоришь? А у нас один архитектор уехал в Вену и неплохо
там устроился. А ведь малый - середнячок. Вот и я думаю... Поедем, а?
Художница отхлебнула из стакана и, не закусывая, прижала тыльную
сторону ладони ко рту. Растерянно спросила:
- Но как же это - уехать? И все?
- А как уезжали и уезжают, - грубо сказал он, - что, все изменники, что
ли? Я ведь не с Россией хочу порвать, а с нынешней бестолковостью и
хамством, со стоянием в очередях, с бесконечным враньем и обещаниями. Я
устал ждать, пока меня оценят...
Ответ Марины "каппа" отсекла. Следующую порцию воспроизведения
компьютер выдал с еще большим эффектом иллюзорностисамоподстройка,
введенная, очевидно, в программу, работала за счет накопившейся
статистики. Было видно даже, как от выпитой водки у женщины набухли
подглазные мешки. Ее хорошенькая головка тяжело клонилась набок. Мужчина,
искоса взглянув на тахту, положил руку на шею Марины под стянутые тугим
узлом волосы. Она поежилась:
- У меня ощущение, что на нас смотрят. Вот странно.
Холмов влажным пальцем ткнул клавишу перемотки. Он понял, что проскочил
целое десятилетие, когда увидел большую бригаду деловитых школьников, с
азартом строивших модель космического корабля. "Время Гагарина: шестьдесят
первый год", - прошептал он, подкручивая аппаратуру: в этом более глубоком
слое взаимодействие оставило не такие сильные следы, компьютерная система
работала со сбоями, рывками. Все же можно было понять, что помещение
оборудовано, как подростковый клуб, - кто-то "качал пресс" на шведской
стенке, в углу резались в шашки. Звук был слабый.
Холмов углубился во время сороковых годов, переключив "каппу" на
максимальную производительность. Перед глазами его замаячили неясные
силуэты, вспышки лилового света чередовались с полной темнотой.
Хриплый, хватающий за сердце вой сирены и устрашающий грохот взрывов
рвал барабанные перепонки, стеклянный водопад звенел на асфальте Невского,
гремели сорванные листы кровельного железа. Чердак скрипел и охал, и все
здание ходило ходуном, как старый корабль в штормовом море. Мертвый свет
шарящих по небу прожекторов слабо подсветил темную внутренность чердака.
Холмов содрогнулся: прямо перед ним раскачивался, шаркая по стене,
изуродованный, развороченный человеческий торс. Изображение было смазанным
и от этого еще более жутким. Рядом на полу смутно белели, словно в
кошмарном сне, оторванные руки и ноги. Еще дальше, как догадался наконец
Холмов, громоздились кучей сломанные костыли и протезы, куски гипсовых
панцирей, снятых с изувеченных людей, умерших или выживших. Весь чердак
был наполнен, забит горем, непомерным людским страданием. Близкий разрыв
бомбы тряхнул здание, кошмарный госпитальный хлам будто ожил, и гипсовый
торс качнулся прямо на Холмова. Он автоматически мгновенно протянул руку к
терминалу, но рука погрузилась в пустоту: терминала не было. Тогда он
отшатнулся от торса, как от призрака, и выхватил из нагрудного кармана
спасательную коробочку Христофора.
Глава 4
У привыкшего видеть сражения минувшего в образе атакующих самолетов и
танков Холмова еще подрагивали руки. "Недаром знавший что к чему
закаленный боец Верещагин апофеоз войны изобразил в виде груды черепов, -
беззвучно шептал Ростислав, - ах, Христофор..."
Постепенно он успокоился. Годовая подшивка "Нивы" по-прежнему лежала на
столе, открытая на той же странице. Холмов всмотрелся: аппаратура
Линдберга не была похожа ни на один из известных физических приборов,
которые могли быть использованы для телеуправления. Стоило бы взглянуть, -
решил заинтересованный исследователь. Но было ясно, что с помощью "каппы"
в ее теперешнем состоянии это невозможно. Сто лет - не шутка. У Холмова
давно лежала на сердце одна математическая идея, и фантастические
возможности нового компьютера позволяли надеяться на успех ее воплощения в
жизнь.
Он вызвал на экран укрупненную схему программы распознавания - алгоритм
нулевого уровня. Вывел на принтер блок реставрации стереоизображения и
сопровождающего звука. Идея Холмова заключалась в том, чтобы заставить
машину перебирать случайным образом все возможные способы реконструкции
утраченных частей картинок и тут же оценивать их качества. Для каждой
мельчайшей детали компьютер должен найти наилучший из известных
математических методов. Громадное быстродействие машины позволяло
выполнить всю довольно сложную процедуру реконструкции за какие-то
микросекунды, и человеческий глаз мог видеть только конечный результат -
качественное, четкое изображение.
Когда Холмов скомпилировал и отладил блок, был уже-поддень.
Солнце простреливало Невский лрямо по его оси. Пробившийся на чердак
луч косым пятном лег на левую створку книжного шкафа. Приходилось
прерываться на обед, да и Ольга, вероятно, ждала звонка и отчета о
впечатлениях первого дня самостоятельной работы. В то же время подкатывало
желание немедленно попробовать обновленную программу "каппы". А может
быть, желуди, подставленные хитрым полуазиатом Христофором, действительно
в достатке снабжали организм калориями и микроэлементами.
Холмов счел своим долгом организовать раздел памяти машины специально
для записи результатов испытаний и продиктовал "каппе" ровным голосом:
- Обследован временной интервал до начала сороковых годов прошлого века
включительно. Качество динамического стереоизображения и звука до уровня
семидесятых годов - хорошее, до уровня шестидесятых годов -
удовлетворительное. Далее система не обеспечивает устойчивой работы,
поэтому внесены изменения в,блок реконструкции. Старый вариант временно
перезаписан на резервное поле памяти. Особое внимание пользователей
системы обращено на эффект присутствия оператора в исследуемом временном
диапазоне. Причины этого явления предположительно могут лежать либо в
особой области человеческого сознания, изучения парапсихологией, либо в
области информационной деформации времени.
Холмов подумал и добавил:
- Либо указанный эффект может являться результатом взаимодействия
психологических и машинно-информационных факторов.
Сердце его начало вдруг бешено колотиться, а голос срываться, когда
"каппа" доложила о полной готовности. Он, будто бросаясь в ледяную воду,
запросил сразу год постройки дома - самый ранний временной слой и тут же
почувствовал, что сознание гаснет. Спустя не более секунды глаза Холмова
резанула белизна свежекрашеных стен и потолка. Оконные стекла сияли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг