"нужным" людям. Это слишком плохо влияло на их репутацию в глазах
иностранных партнеров по бизнесу, да и сильно роняло в их собственных
глазах. Они уже успели осознать: для того чтобы другие относились к тебе с
уважением, быть богатым или даже очень богатым еще недостаточно, нужно еще
и самому себя уважать. Так что лубынинская модель политики лизоблюдства
перед чиновником им претила.
Поэтому, столкнувшись со скрытым, но жестким противодействием, Лубынин
пошел по пути создания нового слоя нуворишей, отбирая из молодой поросли
самых жестких и беспринципных, ставя во главу угла абсолютную личную
преданность. Это было не так уж сложно. В руках государства еще оставались
крупные пакеты акций многих благополучных предприятий, так что сделать
миллионера из мелкого лоточника или торговца картошкой и грибами можно
было относительно быстро. Просто передав ему в управление эти пакеты.
Конечно, чтобы провернуть эти дела, нужно было сначала расставить на
ключевых постах (в Генеральной прокуратуре, МВД, Верховном, Высшем
арбитражном, Конституционном судах) своих людей, но эта задача была уже из
области аппаратных игр, в которых он всегда считался (и был) одним из
признанных асов.
Правые либералы и правозащитники попытались было поднять шум и
апеллировать к мировому сообществу, но к тому моменту Паша уже
продемонстрировал завидное послушание в связи с Чечней, убрал из
истекающей кровью Югославии последних русских миротворцев, никак не
отреагировал на ввод в Абхазию международных миротворческих сил (на
девяносто процентов состоящих из американцев, а международность этому
контингенту придавали несколько десятков пакистанцев, нигерийцев и
гватемальцев) и сделал несколько реверансов в сторону японцев по поводу
северных территорий. И тут выяснилось, что ни один демократический
журналист отчего-то не желает замечать никаких проблем в другой стране,
ЕСЛИ это выгодно его собственной. Конечно, время от времени в некоторых
иностранных газетах появлялись статьи "независимых" журналистов или
русских правозащитников по поводу творящегося в России, но их было ничуть
не больше, чем в прошлые годы, и к тому же весь сопутствующий антураж
появления подобных публикаций и репортажей отчего-то создавал впечатление,
что все это - всего лишь дань журналистскому богу по имени
политкорректность. Так что на Западе президент Громовой был очень
популярен, и там искренне (ну, почти) не понимали, почему его рейтинг в
России упал до столь низких величин (впрочем, большая часть даже не
подозревала, что эти результаты слегка подкорректированы, а иначе они
выглядели бы еще более плачевными).
Итак, Запад предпочитал никакого шума не слышать, а большая часть
российских СМИ уже сидела у Лубынина на коротком поводке. Спустя всего
лишь несколько месяцев после инаугурации Лубынин стал фактическим хозяином
огромной страны. И тут судьба преподнесла ему неожиданный, но от этого
ничуть не менее неприятный сюрприз. Как оказалось, угроза его всевластию
пришла совершенно с другой стороны, оттуда, откуда он ее абсолютно не
ожидал. Пока он не покладая рук выстраивал свою модель управления
государством, номинальный хозяин вошел во вкус и закусил удила.
Слава богу, в серьезные вопросы он особо не лез, отдав их полностью на
откуп своему руководителю администрации, а на международных встречах
послушно зачитывал подготовленные ему бумажки (и от себя только настойчиво
заваливая собеседников приглашениями приехать к нему в гости попариться в
баньке или съездить на охоту и искренне удивляясь, почему лидеры западных
стран вежливо, но непреклонно отклоняют такую славную халяву), но зато
вытворял черт-те что вокруг себя. Он приблизил к себе двух своих бывших
прапорщиков - начальников складов, тут же присвоив им звание полковников,
вывез откуда-то из Невинномысска свою старую зазнобу и велел Лубынину
подыскать ей должность в администрации, а также деятельно занялся
обустройством в Москве на "хлебных" должностях всех своих зятьев,
племянников и остальной своей родни, оказавшейся неожиданно
многочисленной. Впрочем, некоторых он успешно пристраивал и на местах,
выводя из шоферов в вице-губернаторы, из мелких адвокатов - в прокуроры
субъектов Федерации и из замкомандиров рот - в слушатели Академии
Генерального штаба. Причем эти люди, чувствуя свою безнаказанность,
начинали брать абсолютно беззастенчиво и никак не согласуясь с Лубыниным,
отчего стройная система, которую он предполагал создать и поддерживать в
достаточно широких, но все-таки более или менее разумных рамках, уже шла
вразнос.
Подобная ситуация не могла долго оставаться без последствий, и уже к
середине мая первым звонком стала финансовая система. За одну неделю - с
шестнадцатого по двадцать первое мая, несмотря на все усилия Центробанка,
рубль упал, инфляция составила почти двенадцать процентов. И Лубынин
понял, что если ничего не предпринять, то все, на что он так надеялся,
пойдет псу под хвост, а самого Пашу ждет более чем печальный конец.
Поэтому, после некоторого размышления, он велел подобрать кое-какие
документы, видеозаписи, составить определенную справку и, когда президент
в очередной раз позвонил ему и велел подготовить баньку в уже изрядно
расстроившихся "Барсуках", напросился попариться вместе с Павлом
Парфеновичем (в последнее время у Паши и без того было достаточно желающих
с ним попариться, так что Лубынин, к его собственному облегчению, был
несколько отстранен от сего чуть ли не ежедневного ритуала).
Банька вышла славная. Вместе с президентом в этот раз парились его старый
сослуживец, бывший начальник склада, а ныне полковник Дубак и парочка
приглашенных им собутыльников, слегка ошалевших оттого, что они
ухлестывают веником спину самому президенту России. Так что когда Паша,
разомлевший и слегка поднакачавшийся свежайшим чешским пивом с нежнейшим
вяленым лососем, сегодняшним утром доставленным самолетом от губернатора
Приморья, Лубынин решил, что время пришло. Когда Паша, отдуваясь, с
лоснящимся от пота лицом развалился на диване-качалке с палочкой столь
понравившегося ему шашлычка, Трофим Алексеевич примостился рядышком,
скромно потупил глазки и заговорил:
- Павел Парфенович, я крайне извиняюсь, но у нас возникли некие
обстоятельства, которые требуют некоторого вашего вмешательства.
Паша, только что оторвавший зубами от шампура кусок хорошо прожаренной
свинины, на мгновение замер с мясом в зубах, затем судорожным движением,
почти не жуя, протолкнул мясо в глотку и недовольно поморщился:
- Ну чего еще?
Лубынин торопливо поджал губы, ликвидируя на корню чуть не появившуюся на
них презрительную усмешку, которая была совершенно ни к чему. Его план был
не особо тонок, но прост и надежен. И главное в его успешном осуществлении
зависело от мастерства исполнения. Так что любая нечаянная гримаса могла
испортить все дело. Паша в последнее время совсем отбился от рук, но
пытаться сделать ему укорот было уже поздно. А никакие призывы и
предостережения на него не действовали. Занятый своими делами, Трофим
Алексеевич как-то упустил момент, когда вокруг нового президента
образовалась этакая броня из прихлебал и лизоблюдов, столь высоко
взвинтивших Пашино самомнение и уверенность в собственной непогрешимости,
что теперь любые меры воздействия на Пашино сознание были абсолютно
бесполезны. Кроме единственной. Пашу еще можно было напугать. Но этот
испуг должен был быть достаточно сильным.
- Дело в том, Павел Парфенович, что, по данным социологических выборок и
отчетам нашей аналитико-прогностической группы, в последнее время в
социуме возникли и развиваются очень тревожные тенденции.
Эта фраза была некоторой местью со стороны Лубынина, поскольку, как он
знал, при использовании такого большого количества специфических терминов
понять, что же именно имеет в виду собеседник, президент Громовой был
совершенно не в состоянии. Так и произошло. Паша с минуту сосредоточенно
жевал шашлык, затем повернулся к Лубынину и брюзгливо спросил:
- Че случилось-то?
- Я и говорю, - позволил себе немного поерничать Трофим Алексеевич, -
тенденции...
- Эт ты брось, - рявкнул президент, - ты толком говори, помер, что ль,
кто? Дык давай эту, как его, телеграмму там с соболезнованиями, подпишу.
Лубынин печально вздохнул:
- Если бы все было так, Павел Парфенович, если бы так... К сожалению, у
нас с вами появился серьезный враг.
- Чего-о? Кха-кха-а-ах! - Громовой опешил настолько, что чуть не подавился
свининой: - Это кто это? Американцы, что ль?
Лубынин с трудом сдержался, чтобы не скорчить презрительную гримасу. Хотя
после крушения СССР и Варшавского Договора прошло уже столько времени,
главными врагами для Паши по-прежнему оставались американцы. Впрочем, по
здравом размышлении, он был не так уж и неправ... В конце концов, каждый
блюдет свой интерес, а интересы России и США всегда имели гораздо больше
точек противодействия, чем взаимодействия. Однако к их настоящим проблемам
американцы не имели никакого отношения. Лубынин тихонько вздохнул:
пожалуй, пора прекращать тешить свое самолюбие и приступать к делу.
- Нет, Павел Парфенович, дело обстоит несколько проще или... сложнее.
Громовому совсем не улыбалось после хорошей баньки да за таким славным
столом забивать себе голову всякими государственными проблемами. Поэтому
он набрал полную грудь воздуха и уже собрался было приказать, чтобы ему не
надоедали сегодня с разной мутотенью, но Лубынин не дал ему этого сделать.
- Все дело в том, Павел Парфенович, что существует некто, кто хочет лишить
вас должности президента Российской Федерации...
На следующее утро Лубынин возвращался в Москву в прекрасном настроении.
Все удалось. Паша перепугался до колик. Он не очень-то понял, о чем ему
толковал Трофим Алексеевич, а все эти выкладки, графики и диаграммы,
которые Лубынин выкладывал перед ним на стол, вообще были для него темным
лесом, но глава администрации президента знал, что делал. Как любой
малообразованный человек, Паша, относясь ко всем "учёным" с некой долей
презрения, тем не менее испытывал необъяснимый трепет перед всякими
научными выкладками и заумными бумажками. Все эти бумаги в его глазах
придавали достоверность любой ахинее. Поэтому, когда собеседник начинал
сыпать научными терминами, Паша совершенно терялся. Но главной удачей
Лубынина оказалась предложенная Паше личность главного врага.
Стоило Громовому узнать, КТО это собирается лишить его столь лакомой
должности, как его любимый свиной шашлык встал у него поперек горла.
Трофим Алексеевич даже не ожидал, что столь редкостный тупица, как Паша
Громовой, действительно сможет оценить всю опасность, исходящую от этого
человека, но оказалось, что она была ясна даже таким тупицам. Он и сам,
сразу после выборов, попытался прощупать настроение этого человека,
опасаясь, что в случае его активного-противодействия ему не удастся
осуществить большую часть своих планов, но, слава богу, оказалось, что
тот, похоже, решил ограничиться только одним-единственным
предостережением. А затем просто замкнулся, никак не реагируя на попытки
тех или иных противников президента (а вернее, его главы администрации)
втянуть себя в противодействие их делишкам. Впрочем, для Лубынина главным
было то, что его комбинация удалась на все сто процентов. Теперь Паша
опять должен был стать таким же шелковым, как и во время предвыборной
кампании. Пусть даже и на время.
Мягко покачиваясь на заднем сиденье автомобиля, который только по месту
окончательной сборки мог носить имя "ГАЗ" (поскольку большинство
составляющих его деталей носило клеймо одного из немецких
автопроизводителей), Трофим Алексеевич, находившийся в самом радужном
настроении, позволил себе слегка придремать. Разговор вчера закончился
около трех часов ночи, причем последний час Лубынину пришлось отойти от
своей диспозиции и, наоборот, успокаивать перепуганного президента,
заверяя его, что не все так плохо и у него, Лубынина, есть кое-какие
рычаги, чтобы удержать ситуацию под контролем. А с утра Громовой потащил
его на охоту, как будто опасался даже на несколько часов остаться без
лубынинской защиты. И это Пашино ощущение оказалось столь сильным, что уже
после этого дурацкого лазанья по мокрому после ночного дождя лесу Трофиму
Алексеевичу пришлось почти час уговаривать Громового отпустить его таки в
Москву, с трудом вдолбив в башку перепуганного президента, что, сидючи в
глухих калужских лесах, Лубынин не сможет ничего предпринять для
противодействия столь серьезной угрозе.
Когда лимузин уже подлетал к Московской окружной, Трофим Алексеевич
встрепенулся, несколько раз развел в стороны и согнул руки и, потерев
ладонью лицо, тронул клавишу на подлокотнике. Из перегородки мягко выполз
жидкокристаллический экран телевидеосистемы. За прошедшие сутки он не
смотрел ни одного выпуска новостей и потому чувствовал себя немножко
неуютно. Лубынин знал, что, хотя он вроде бы и держит в своих руках вожжи,
российская журналистская братия представляет собой настоящую вольницу,
гораздо менее управляемую, чем их так кичащиеся независимостью западные
собратья. Видимая независимость западных журналистов прежде всего
зиждилась на высоком уровне конкуренции, поэтому любой репортаж или
публикация, наносящие серьезный политический, экономический или финансовый
ущерб неким даже очень влиятельным персонам, оказывались вполне выгодны
для других не менее влиятельных персон. И ни один журналист, не умеющий
точно улавливать баланс тех и других, просто не мог достигнуть успеха,
потому что любая ошибка стоила неудачнику как минимум работы, а зачастую и
карьеры. Поэтому все громкие разоблачения, как правило, довольно тщательно
просчитывались и готовились, а нужные люди заранее знакомились с
"накопанными" материалами, чтобы реакция на публикацию последовала
незамедлительно и сразу после нее началась бы "битва титанов", предоставив
возможность герою-журналисту относительно спокойно и далее разрабатывать
золотую жилу, создавая и укрепляя собственный имидж бескомпромиссного
борца и правдолюбца: У многих же из наших в голове все еще царила
романтика, воспитанная голливудскими блокбастерами про смелых и
независимых американских журналистов, а также парадными биографиями
наиболее известных из них. Так что с нашими надо было держать ухо востро.
Но каких-то серьезных трудностей он не ожидал. Поэтому, когда на экране
возникло столь знакомое ему лицо, Лубынин невольно вздрогнул. В его голове
тут же всплыла дурацкая фраза из какой-то детской сказки: "Вот
врешь-врешь, да и ненароком правду соврешь", но в следующее мгновение все
посторонние мысли исчезли из его головы, а сам Трофим Алексеевич
наклонился вперед, судорожно стиснув левой рукой массивный подлокотник.
- ...ранее вы не были столь скептически настроены. Я помню, вы даже
утверждали, что большим благом для России является именно демократический
вариант монархического государства. Почему же вы сейчас столь
категорически отвергаете вероятность принять корону на таких условиях?
Его Высочество покачал головой:
- Вы не правы. Я просто считал, что этот вариант имеет для России
наибольшую среди всех вариантов монархии вероятность воплощения. Хотя и
она была не очень-то высока. Но, - тут Ярославичев вскинул вверх палец,
максимально концентрируя внимание телезрителей, - и в этом я согласен с
теми, кто предложил мне поддержать их шаги по восстановлению в стране
монархии. Даже этот, по моему мнению, довольно половинчатый вариант я
считаю гораздо лучшим выходом из нынешней ситуации, чем просто досрочные
выборы президента. Однако Я САМ никогда не соглашусь только на роль
символа. Если на меня ДЕЙСТВИТЕЛЬНО будет возложена обществом достаточно
большая доля ответственности за страну, я считаю для себя обязательным
иметь необходимый набор прав и возможностей, позволяющий мне максимально
эффективно реализовать эту ответственность...
Это утро началось довольно обыденно. Филипп был на ногах уже в шесть часов
утра. Сегодня Его Высочество должен присутствовать на Дне знаний в одном
из детдомов, включенных в программу "Фонда Рюрика". Ярославичев до сих пор
занимал только два официальных поста - президента "Фонда Рюрика" и ректора
Терранокого университета. И все знали, что к своим обязанностям на этих
постах он относится чрезвычайно серьезно. Присутствие президента "Фонда
Рюрика" на Дне знаний в каком-нибудь из детских домов, включенных в
программу поддержки Фонда, уже давно стало традицией. Более того, график
таких посещений был разработан на годы вперед. Так что в каком именно
детском доме и в какое время будет присутствовать Его Высочество, было
известно задолго до дня самого посещения. Как и то, что отказаться от
этого посещения Ярославичев может только из-за очень, ОЧЕНЬ серьезных
обстоятельств. В обществе был широко известен факт, когда во время
подобного праздника главу "Фонда Рюрика" проинформировали, что в здании
обнаружена бомба, Ярославичеву об этом сообщили строго конфиденциально,
предложив покинуть здание, "пока не началась паника". Но он отказался и,
на ходу изменив сценарий праздника, этаким веселым хороводом вывел детей
из здания на опушку ближайшего леса. Причем сам покинул здание чуть ли не
последним.
Саперов дождаться просто не успели, потому что едва шумный хоровод из
полутора сотен детей и взрослых, большинство из которых не подозревало,
что сей выход на воздух не был предусмотрен первоначальным сценарием
праздника, достиг той самой опушки - здание взлетело на воздух. И потому
Филипп полагал, что данное мероприятие как нельзя лучше подходит для
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг