- Вашими бы устами, - хмыкнул Епишев.
Он по-хозяйски оглядел кабинет и направился к широкому панорамному окну,
выходящему на улицу Академика Королева, с прекрасным видом на Останкинскую
башню. У окна, рядом с парой фикусов в кадках, стояли кресла и стеклянный
журнальный столик. Фикусы были слабостью Яворского. Он таскал их из одного
кабинета в другой при всех своих многочисленных взлетах и падениях. Они
смотрелись несколько чуждо в этом стильном кабинете, но каким-то неведомым
образом придавали помещению некоторую душевность. Епишев опустил в кресло
свое грузное тело и жестом хозяина пригласил сесть и Яворского:
- Давайте тут, без дистанций.
Яворскому такая бесцеремонность пришлась не по нутру, что еще больше
испортило ему настроение. Но Епишев имел слишком большое влияние, чтобы
ссориться с ним, тем более из-за такого пустяка, и Яворский сдержал
раздражение и уселся в кресло. Начинать разговор Епишев не спешил.
- Я там попросил Танечку сделать нам чайку покрепче. Ты, я думаю, не
против.
Яворский растянул губы в согласной улыбке. Эти чиновники по-прежнему
считают себя пупом земли. Сколько надо нервов, чтобы общаться с ними.
Дверь открылась, и вошла Танечка с подносом, заставленным чашками,
сахарницей, серебряным чайником и корзинкой с любимым Яворским берлинским
печеньем. Мысль о том, что этот боров сожрет солидную часть его печенья,
несмотря на свою очевидную мелочность, совсем огорошила Яворского.
- Я вижу, что ты вконец расклеился, Сергей Константинович, - заметил
Епишев, жуя печенье и прихлебывая из чашки, - чаю вот совсем не пьешь.
- Игорь Александрович, я думаю, вы ко мне пришли не чаю попить.
- А ты не торопи. Вот год назад поторопились, так сами до сих пор не
знаем, в какое дерьмо вляпались.
Яворский сделал стойку, как охотничий пес. Похоже, речь шла о Богородцеве.
До сих пор Епишев говорил о нем только в превосходных тонах. Хотя надо
признаться, что последнее время он больше молчал по его поводу.
- Насколько я понял, речь идет о проекте, связанном с Собором? - осторожно
спросил он. Епишев невозмутимо прихлебывал чай.
- Не гони, успеется.
Раздражение Яворского сменилось нетерпеливым интересом. Епишев допил чай,
сгрыз последнее печенье из корзиночки и сыто вздохнул.
- Я слышал, ты провел переговоры по финансированию покупки прав показа
чемпионата Собора. И как много просят?
- Ну, это не олимпиада... - слабо, улыбнулся Яворский. - Но Рудой,
конечно, обнаглел.
- Еще бы, - хмыкнул Епишев, - Богородцев ему перекрыл кислород. Он уже в
долгах как в шелках.
- И что это означает?
- Это означает, что Богородцев уже не заинтересован в проекте. Я тут
попросил сделать анализ фирм, участвующих в финансировании проекта, и
знаешь, что обнаружил?
- Предполагаю.
- Богородцев продал все подобные структуры. Яворский зло произнес:
- Слава богу, что я еще не влез окончательно в эту авантюру.
- Ну, ну, - буркнул Епишев, - и что же ты собираешься делать?
- Как что? Немедленно прерву переговоры о покупке прав на трансляцию.
- А вот в этом ты не прав.
- ???
Епишев, игнорируя удивление Яворского, протянул руку к чайнику и вылил в
чашку остатки чая. Отпил:
- Все-таки хороший чаек у тебя Танечка заваривает, с травками. Из-за
одного этого стоит к тебе почаще приезжать.
Яворский молчал.
- Богородцев загреб слишком много власти. Он подставил нас всех, в том
числе и с помощью этого Собора. Ты знаешь, что рейтинги еженедельных
показов упали. Специалисты говорят, что практической ценности этот вид не
имеет, чистое шоу. Насколько я знаю, все переговоры о продажах программ за
рубеж также прекращены, причем по инициативе иностранных партнеров. Весь
этот проект в луже. Но все может измениться.
Услышав последнее заявление, Яворский вздрогнул. Епишев никогда не был
человеком, бросающим слова на ветер, к тому же он славился умением держать
нос по ветру. Если он решился поставить на кого-то помимо Богородцева...
Епишев невозмутимо попивал чай.
- Если вас интересует моя позиция... - начал Яворский.
Епишев кивнул:
- Именно, Сергей Константинович. Похоже, Епишев знал что-то важное.
Яворский наклонился вперед:
- Я должен обладать большей информацией, Игорь Александрович.
- Вне всякого сомнения, Сергей Константинович. - Епишев хитро прищурился.
- Почему бы нам вместе не поразмышлять вот над какими фактами. - И он
вкрадчиво продолжил: - Как вы знаете, у Богородцева такой принцип. Как
только он, так сказать, списывает человека со счетов, он тут же изымает
капиталы из всяких совместных предприятий и делает вид, что я не я и Маша
не моя. Так произошло в этой темной истории с... м-м-м, ну ты знаешь,
шумная перестрелка на окраине почти четыре года назад. А ведь тот
сгоревший особнячок Богородцеву я сам помогал купить. Какой
предупредительный был, сукин сын. Ну да ладно. Так вот, когда пошли
разбирательства, оказалось, что Богородцевым там и не пахнет. Даже этот
особняк изначально был не его. Улавливаешь мысль?
- По-моему, вполне разумный ход, - заметил Яворский.
- Правильно. Кстати, то же самое и с Рудым. Даже здание, в котором
Федерация национальных единоборств арендует офис, оказывается, никогда не
принадлежало Богородцеву.
Яворский улыбнулся:
- Ну, тут Константин Алексеевич перегнул палку, на этом уровне уже мало
кого интересуют юридические тонкости. Главное - фактическое положение дел.
Да что я вам говорю. - Яворский откинулся на спинку кресла, пытаясь
угадать, что означает эта эскапада Епишева, но тот улыбнулся в ответ:
- В общем, ты, конечно, прав, но как говорят: привычка - вторая натура. -
Он допил чай и поставил чашку.
Яворский ждал. Епишев нагнетал напряжение, но с Яворским такие дела не
проходили. Он прекрасно знал, что Епишев, сказав "а", обязательно скажет
"б".
- Ты, кажется, завязан с Богородцевым через финансовую группу
"Телекомбизнесбанка"? - заговорил Епишев.
Яворский похолодел:
- Вы хотите сказать... Епишев кивнул:
- Три дня назад он продал свою долю. Яворский некоторое время переваривал
это сообщение, потом поднялся и подошел к селектору:
- Танечка, пригласи начальника планово-финансового отдела на... - он
бросил взгляд на циферблат больших напольных часов, - четыре часа.
Епишев хмыкнул.
- Вы еще не сообщили свою главную новость. - Яворский вернулся в кресло. -
Что такого у вас в рукаве, что заставило бы меня влезть в абсолютно
безнадежное дело?
- О, я не сомневаюсь в положительном ответе... И постарайтесь помнить о
том, что я человек, который не любит фантастики.
Они чуть ли не минуту молча смотрели друг на друга - напряженно Яворский и
торжествующе Епишев, наконец последний произнес твердо и с расстановкой:
- Несколько дней назад ко мне пришел человек и сообщил, что он
представляет НАСТОЯЩИЙ Собор. Вчера он сумел убедить меня, что это правда.
Яворский ошеломленно смотрел на Епишева. Игорь Александрович полюбовался
произведенным впечатлением и закончил:
- Они собираются участвовать в чемпионате. После этого они хотят закрыть
коммерческий показ.
Я не очень понял почему, но знаю, что это их окончательное решение.
Подумайте, сколько будут стоить записи ЕДИНСТВЕННОГО чемпионата с участием
воинов НАСТОЩЕГО Собора. Если вы не хотите сделать это вложение, я найду
людей, которые с удовольствием профинансируют это дело. Но в таком случае
не забудьте, что я делал это предложение вам первому.
И Яворский понял, что он намертво попал на крючок.
6
Когда Иван поднырнул под ветку старой разлапистой ели, он невольно
остановился. Старую поляну было не узнать. В дальнем конце, за длинной, но
красивой особой, функциональной красотой дружинной избой будто поработал
ураган. Сухие древесные стволы были навалены в чудовищном беспорядке
извилистой полосой. Это была тренировочная засека. Дед Изя давно вынашивал
планы изобразить нечто этакое в потогонном стиле древнерусских
дружинников. И, судя по всему, ему это удалось. Иван некоторое время
всматривался в кажущийся беспорядок. Да, старейшина Изяслав постарался на
славу. Глядя на это сооружение, становилось понятно, почему Батый,
которого не остановили стены первоклассных крепостей, не прошел в северную
Русь. Даже просто перебраться через эту полосу было невероятно сложно. А,
судя по направлению заломов и ссадин на стволах, отроки проходили ее
вдоль. Но это было еще не все. Избу, тянущиеся через всю поляну столы и
лавки на вкопанных в землю столбах, навес из фигурной дранки, колодец и
крыльцо деда Изиной сторожки сплошными досками покрывала затейливая
резьба. Она была несколько грубовата и в то же время слабо напоминала
произведения современных стилизаторов под старину. Чувствовалось, что
рукой резчика двигала любовь, а не коммерческий расчет. Такую резьбу
человек делал для себя, чтобы радоваться, сидя вечерком на завалинке и
взирая на дело рук своих.
Иван тихонько пробормотал заговор, отводящий глаза, слава богу на поляне
были только отроки, готовившие ужин, и тихонько скользнул вокруг поляны к
засеке. Первые несколько метров он преодолел играючи, потом пошло труднее.
Некоторые стволы были ошкурены, и ноги скользили на влажных гладких
стволах, другие, наоборот, бугрились зарубками и неснятой корой. Чем ближе
он подходил к избе, тем становилось сложнее. Появились ложбинки между
плотно сдвинутыми стволами, плотно засыпанные шишками, растопырившими свои
чешуйки, как ежик иголки. Наконец он, ободрав левый бок и локти, пробрался
между двумя ветвями, растопырившими еловые иглы так, что человек с трудом
мог просунуть ладонь, и спрыгнул у крыльца дружинной избы. Тут его
заметила смена кашеваров.
- Доброго утра, воин. - Ребята были почтительны, как того требовали
традиции, но в глазах светилось любопытство.
Иван ответил на приветствие и двинулся внутрь двора.
- Где мудрейшие? - осведомился он, поглядывая на затянутое тучами небо.
- Да с отроками в лесу, должно быть, - так же с сомнением глядя на небо,
ответил старший кашевар.
Тут Иван почувствовал взгляд и обернулся. Сыч стоял у края поляны и
улыбался одними глазами.
- Давно не был, брат Волк, - тихо сказал он, когда Иван подошел вплотную.
И это был первый раз, когда Вещий Олег назвал его братом. Они постояли,
испытывая удовольствие от того, что стоят рядом друг с другом, потом Сыч
спросил:
- Душой отойти приехал или за советом?
- И то и другое, мудрейший. - Иван обвел взглядом поляну: - Красоту-то
какую навели! Сыч кивнул:
- То из новых паренек. Художник. Мастерская у него была. По заказам
работал. Его и прижали, да так, что хоть в петлю. Мальчишечку, от роду
двух годков, выкрали. Жену машина переехала.
Иван удивленно покачал головой:
- Это за что ж такое зверство?
- Сначала денег хотели, а потом, хуже зверя дикого, человечья злоба
открылась. Он наперекор им пошел, вот они его в мученики и выбрали. И чем
могли, добить пытались. Он ведь руки на себя наложил, поехал в лес, машину
на пригорок поставил, камень на тормоз приладил, залез на крышу, веревку
через ветку перекинул да на шею. Потом опустился на капот и ну машину
качать. Камень упал, машина тронулась, и он повис. Так бы и помер, да
только Map на него наткнулся. Он ноне часто из своего леса вылезает.
Почитай, каждый месяц. Так вот он парня с дерева снял и по глазам
прочитал. Чем уж парень его сердце дрогнуть заставил, не ведаю, однако Map
его в сторожку принес и на старейшину оставил. Парень-то первое время
словно молодой волчонок зубами щелкал, все твердил, что все равно руки на
себя наложит. Потом пригрелся, затейничать начал, а сейчас уже в отроках.
- А кто его так прижал?
- То-то и оно, что один из наших знакомцев. Тот, кто нашим именем живет.
- Рудой, - понял Иван.
Они постояли еще немного и, не сговариваясь, двинулись в чашу. Вскоре лес
заматерел, ели вытянулись вверх, и впереди потянулись полосы тумана. Иван
вдруг резко остановился, внимательно проводив взглядом полосу тумана, и,
кивнув на уползавшую белую ленту, спросил:
- Map?
- Верно, - молвил Сыч, - его это лес.
Иван покачал головой. Сколько ж хранил старый волхв эту тайную, священную
землю? Где, в каких краях располагался этот величественный лес?
- Почему он, почему не ты, мудрейший?
- Я живу среди людей. Мне нужна их вечная суета, их величие и низость, их
трусость и мужество, иначе я перестаю чувствовать себя живым, a Map... он
хранитель. Слушает разговоры этих деревьев, беседует с ветром, туманом,
приручает их, а людей... Иногда он выходит из своего леса. Но всякий раз
возвращается, брюзжа о том, как измельчали люди. Впрочем, о тебе он
отозвался одобрительно.
- И как?
Сыч слегка набычился, вздернул подбородок и стал очень похож на Мара.
- Сей здоровяк, пожалуй, не полная куча медвежьего гобна, - произнес Сыч
голосом Мара. - Впрочем, ликом гож - не значит хорош.
Иван расхохотался. Сыч, улыбаясь, зашагал дальше. За могучими древесными
стволами показалась ограда святилища, но Сыч неожиданно направился влево,
и вскоре ограда святилища скрылась за пеленой тумана. Через полчаса
размашистого пешего хода Сыч небрежно бросил через плечо:
- О чем совет хотел?
- Да вот, - отозвался на ходу Иван, - Федерация у нас в руках. При
следующем заседании мы уже можем Рудого к ногтю прижать. Но вот что меня
мучает... - Он замолчал, пытаясь поточнее сформулировать то, к чему пришел
путем мучительных размышлений бессонными ночами. Однако все объяснения
казались либо сухими, либо излишне витиеватыми. Поэтому Иван сказал проще:
- А то ли мы делаем, мудрейший? Сыч, как обычно, схватил самую суть:
- Опасаешься, что увидят Серую Смерть?
- Да.
Сыч еще какое-то время мерно шагал впереди, потом остановился:
- Это будет тяжело. Но необходимо. После того как про нас узнают, многие
захотят стать подобными тебе и другим. Нельзя рассказать о силе, не
рассказывая о бедах, какие она может с собой принести. Ибо тогда силу
взалчет неспособный. А это непотребно. Впрочем, и когда способный имеет
силу более, чем может вынести, ноша становится непомерной. - Он вновь
двинулся вперед. - Я мог бы рассказать тебе о герое, чью силу и доблесть
признали даже враги. Но прокляли братья и сестры. Если бы он выбрал путь
Рода, Русь могла бы не знать ига. Но он выбрал путь Перуна. И с его
гибелью на Русь опустилась тьма.
Они шли долго. Судя по тому, как менялась почва под ногами, как
величественные ели все больше вытеснялись высоченными, корабельными
соснами, они отошли довольно далеко от Валдайской возвышенности. Наконец
лес вскарабкался на крутой косогор и отступил, разметнув свои уже почти
полностью сосновые крылья вокруг макушки горы. На круглой поляне,
занимавшей плоскую вершину, возвышался небольшой холм. Сыч подошел
вплотную и опустился на колени. Он протянул руку и коснулся бока
громадного валуна, торчащего у подножия.
- Здравствуй, брате, - прошептал Сыч.
Иван вдруг осознал, что этот холм - могила. Иван встал на колени рядом с
Сычом и напряженно вгляделся. И холм будто зашевелился, завибрировал,
словно кто-то, лежащий под ним, попытался подняться или хотя бы протянуть
руку к ним, своим гостям. А может, похороненный воин, ибо над кем еще
насыпали курганы, хотел что-то сказать? Долгое время они молчали.
Казалось, Сыч различает, о чем ведет с ним разговор павший воин. Курган
затих.
- Кто здесь лежит? - спросил Иван. - Кто-то из волхвов?
- Нет. - Сыч поднялся на ноги, прощаясь, провел по камню рукой и, резко
повернувшись, пошел прочь не оглядываясь. Когда курган скрылся за полосами
тумана, он вдруг ответил: - Там лежит воин, брат. Он обещал стать надеждой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг