Отчаянно скрипящая дверь привратницкой вдруг как бы сама собой исчезла,
распахнувшись быстро и совершенно бесшумно, и на пороге возник князь, но
присутствующих его появление не застало врасплох. Потому что за мгновение
до этого Молчун вдруг напрягся и быстрым движением поставил стакан,
освобождая руки. Князь окинул привратницкую быстрым взглядом, на миг
задержав его на господине Юри, и словно растворился в воздухе, просто
исчезнув из проема оставшейся открытой двери. Молчун отодвинул стакан,
бросил поручику:
- Остаешься за меня, - и каким-то немыслимым движением, которое заняло у
него всего долю секунды, вывернулся из-за стола.
Майор ждал его в плетеной беседке, которую рачительный хозяин особнячка
приказал садовнику устроить между двух раскидистых яблонь.
- Ну что?
- На горизонте появился соратник Птоцкий. Они помолчали. Пилот поднял
глаза на майора:
- И это все? Тот усмехнулся:
- Не совсем. Похоже, правой рукой у него в предприятии по поимке суверена
является... Пилот не дал ему договорить:
- Вахмистр?!
Решение не приставлять охрану к вахмистру на ночь принимал майор, но пилот
тоже счел его совершенно логичным. Они не могли себе позволить оставить
вахмистра совершенно безнаказанным, но принимать радикальные меры, имея на
руках сотню хотя и растерянных, но еще не до конца определившихся казаков.
К счастью, как им тогда показалось, вахмистр понял намек и поспешно
ретировался сам. Но вот теперь, судя по всему, наличие живого и
относительно здорового вахмистра начинает обострять их проблемы.
- Как ты думаешь, почему?
Пилот пожал плечами:
- Ну, аналитик-то у нас Круифф, но... - Он замолчал и посмотрел туда, где
светились окна комнат, отведенных семье суверена.
Майор проследил за его взглядом и нехотя кивнул:
- Вполне возможно. Хотя условия возрастания коэффициента ламбда-эс из-за
разницы в статусах слишком сложны, но во время гражданской войны что
только не случается... И кого же ты считаешь его идефикс?
Пилот хмыкнул:
- Если ты в качестве ЕЩЕ одного возможного варианта намекаешь на ее
величество Элис...
- Ты прав, глупый вопрос, - согласился князь.
- И что? - спросил пилот. Майор задумался:
- Путь на запад отсюда только один - по левобережью, а уж его-то Птоцкий
перекроет намертво. Прорываться с боем опасно. Шальная пуля, и... Значит,
варианта два - либо нелегальный переход, либо отступить и попытаться
добраться до места кружным путем, с востока. - Он замолчал.
Пилот понимающе кивнул. Второй вариант был гораздо хуже. По многим
причинам. Во-первых, психологическая: после триумфального шествия по
Приречному тракту - суетливое бегство. Во-вторых, они оба сильно
сомневались в способности Комитета содействия возвращению суверена на
престол еще достаточно долго сохранять единство и придерживаться уже
утвержденных решений. Кроме этого, было много "в-третьих", "в-четвертых",
"в-пятых"... Короче, второй вариант мог быть принят к исполнению только в
самом безвыходном случае.
- Вообще-то у меня есть одна мысль, - задумчиво протянул пилот.
Майор живо повернулся к нему. Пилот усмехнулся:
- Видел на площади шапито?
- Здесь это называется балаганом, - медленно сказал майор, в его глазах
вспыхнула искра понимания.
Они отвернулись друг от друга, каждый мысленно разбирая этот вариант,
потом пилот поднялся и, бросив через плечо: "Пойду познакомлюсь с хозяином
цирка, то есть балагана", направился к калитке. Майор еще немного посидел,
снова и снова прокручивая преимущества и сложности варианта, потом,
хмыкнув, встал и пошел к дому.
Господин Готлиб происходил из цирковой семьи. В юности он был неплохим
акробатом и ему пророчили блестящую цирковую карьеру. Но когда ему
исполнилось двадцать два года, он, молодой красавец, закрутил интрижку с
одной из своих смазливых поклонниц, на его беду оказавшейся дочерью самого
крайнц-президента провинции. Экзальтированная курсистка, придумавшая себе
безумную любовь, бежала из родного дома, чтобы таскаться по стране за
предметом своей, как ей тогда казалось, возвышенной страсти. Отец
господина Готлиба, тоже акробат да, кроме того, удачливый антрепренер,
сколотивший на родине неплохую труппу, особо не препятствовал сыну. За
циркачами всегда тянулся шлейф романтических страстей. Но когда зарядили
осенние дожди и до курсистки дошло, что зиму ей придется провести либо в
промозглой палатке из грубой парусины с крохотной чугунной печкой, либо
вообще трясясь по разбитым дорогам в неотапливаемом фургоне, юная
влюбленная отбросила свои романтические представления о праздничном
цирковом житье-бытье и потребовала, чтобы ее доставили под крылышко к
папочке. Вот тут-то и выяснилось, кто у нее папочка. Старый акробат верно
рассудил, чем может кончиться романтическое приключение взбалмошной девицы
для их семейного предприятия, и, посадив виновницу всех проблем на
ближайшую почтовую карету, прямым ходом рванул к восточной границе. Прав
ли он был, предпринимая такие радикальные меры предосторожности, - этого
так никто и не узнал. Во всяком случае, ни один из артистов даже не
попытался оспорить его решение. Тем более что на новом месте публика,
зрелищами не очень избалованная, на представления валила валом. Антреприза
Готлиба постепенно пошла в гору, глава предприятия прикупил зверинец,
карликов, обзавелся новомодными механическими игрушками под названием
велосипед, но тут в одночасье скончался от удара. Дело по наследству
перешло к Готлибу-младшему. Тот сразу повел дела умело, еще больше
расширил программу и совсем уже вплотную подобрался к голубой мечте отца -
открыть постоянную антрепризу в собственном здании в столице, как вдруг
грянула вся эта напасть. Сначала у людей исчезли деньги, затем по столице
прокатилась волна национализации, потом начались аресты среди обеспеченных
людей, и господин Готлиб решил не искушать судьбу. Однажды утром артисты с
остатками зверинца погрузились на поезд и отбыли в восточном направлении.
Зима оказалась трудной. У внезапно обедневших людей денег на цирк не
осталось. Те из артистов, кто мог работать самостоятельно, разбежались по
базарным балаганчикам с одним-двумя номерами или подались в мелкие
бродячие труппы. Остались лишь дрессировщики, воздушные гимнасты, а из
остальных - только совсем уж старики. Временами господина Готлиба даже
охватывало отчаяние. Денег, выручаемых за представление, хватало только на
оплату переезда к новому месту да на солому для животных. Зрители
расплачивались за билеты продуктами, поношенными вещами, керосином, воском
и еще черт-те чем. Антрепренер вынужден был крутиться Как белка в колесе,
меняя валенки на сено, свечи на мыло, а полотно на конину. Единственное,
на чем сходились и владелец и артисты, так это то, что в столице было бы
неизмеримо хуже. Но к весне они добрались почти до хребта. Здесь народ был
позажиточней, да и репрессии еще не развернулись в полную силу. Так что
стало полегче. Они уже могли себе позволить задерживаться в городах на
неделю-полторы, в то время как зимой выбирали всю публику за два-три
сеанса. А может дело было в том, что тяжелая зима осталась позади и людям
просто захотелось праздника. Проверять, так ли это или нет, господин
Готлиб не собирался. Раз чем дальше на восток, тем лучше у них шли дела,
значит, и продолжать следовало в том же духе. Во всяком случае, следующим
крупным пунктом назначения у антрепренера значился Катендорф.
Все утро господин Готлиб провел вместе с кассиром, который по
совместительству был и казначеем, и билетером, иногда еще и униформистом.
Что, впрочем, никого в антрепризе абсолютно не удивляло. Поскольку
практически все артисты работали кто за носильщиков, кто за такелажников,
а отработав свой номер, каждый быстренько скидывал трико или парадный
костюм и облачался в уже изрядно потертую униформу. За последнюю неделю
цирк заработал очень даже ничего, но только по меркам прошедшей зимы. И
вот они с кассиром все утро, отчаянно споря, раскидывали выручку по
неотложным тратам. К обеду оба изрядно утомились, так и hi придя к единому
решению. Несмотря на возросшую вы ручку, финансовые дела обстояли хуже
некуда. За зиму все пообветшало, костюмы окончательно износились,
последние скудные финансовые резервы были исчерпаны за прошедшую неделю,
когда пришлось два раза приглашать ветеринара к заболевшей зебре.
Господин Готлиб еще раз пробежал глазами исписанные листки, на которых
пытался и так и эдак прикинуть, как распределить имеющиеся деньги, потом
вздохнул, отшвырнул бумаги и пододвинул к себе стакан с жидким морковным
чаем. Кассир все сидел, уставившись на свои записи сквозь висящее на самом
кончике носа старенькое пенсне и морща лоб. В дверь постучали. Антрепренер
удивленно вскинул брови и пробурчал под нос:
- Кого это там принесло?
Стук в дверь не обещал ничего хорошего. Небось приперся кто-нибудь из
артистов, начнет орать и стучать кулаком по столу или, наоборот, пустит
слезу или хлопнется в обморок - подай им продуктов, новый костюм или еще
что-нибудь столь же неотложное. Денег у антрепренера давно уже не просили.
Бесполезно. Так что господин Готлиб поморщился и хрипло выкрикнул:
- Ну кто там?
Дверь отворилась, и, к удивлению антрепренера, посетитель был ему
совершенно незнаком. Это был высокий, худощавый молодой человек, одетый в
укороченную кожаную куртку, поношенные, но еще очень приличные галифе и
чистые сапоги, старательно смазанные салом. Посетитель сдернул с головы
картуз, улыбнулся, словно извиняясь за вторжение, и смущенно произнес:
- Прошу простить, господин Готлиб, я, наверное, не вовремя, но... - Пилот
запнулся, покраснел, мельком припомнив этюды, которые давали ему
преподаватели в академии, и похвалил себя за старательность, а потом,
словно бы стесняясь, сказал: - Я хотел спросить, нельзя ли мне записаться
к вам в артисты...
Когда майор вернулся в дом, страсти там были в самом разгаре. Атаман
Друзь, с красным от возбуждения лицом, стоял перед худым желтолицым
полковником и, поводя у него перед носом своим толстым, заскорузлым
пальцем, поросшим густыми курчавыми волосками, кричал, брызгая слюной:
- А плевать я хотел на всю вашу стратегию! Вы со своей стратегией войну
проиграли, а мы кайзерцев и без вашей стратегии били...
Генерал Исток, бледный, стоял рядом со своим бывшим соратником и бормотал:
- Но позвольте... Я бы попросил... - Однако атаман его совершенно не
слушал.
Уже одной этой сценки было достаточно, чтобы понять, почему
Освободительный поход, так красиво начинавшийся, постепенно выродился в
обыкновенную карательную экспедицию и закончился полным крахом. Судя по
всему, к концу похода атаман полностью подмял под себя генерала.
Майор тихо прикрыл дверь и привалился к притолоке, решив немного
понаблюдать за развитием событий. Суверен сидел за столом с каменным
лицом, но где-то в глубине его глаз таилась растерянность. Остальные
старательно делали вид, что их внимание занято чем-то совершенно другим.
Майор усмехнулся. Похоже, их с пилотом план - ЕДИНСТВЕННО возможный. Если
им придется уходить на восток, атаман станет СЛИШКОМ большой проблемой. Но
тут в дело решительно вмешался незнакомый князю полковник. Он резко
поднялся на ноги, отчего атаман осекся и отшатнулся, и произнес холодным,
саркастическим тоном:
- Без НАШЕЙ стратегии, атаман, вы проиграли и войну, и Освободительный
поход. Впрочем, дело даже не в стратегии, а в элементарном отсутствии
дисциплины. Насколько мне помнится, именно ваши казачки должны были
выслать дозоры из Шумлы в сторону Катендорфа. Если бы это было сделано, то
вы обнаружили бы "соратников" еще за час до того, как они появились на
окраине Шумлы. А как мы знаем, вы сами сбежали из Шумлы в одних
подштанниках.
- Что?!! - взревел атаман, хватаясь за шашку.
Князь понял, что пора вмешаться:
- Прошу простить, господа, что нарушаю вашу столь увлекательную беседу, но
нам необходимо решить несколько вопросов. - Он замолчал, оглядывая
присутствующих, и, убедившись, что все, облегченно вздыхая, смотрят на
него, продолжил: - Я должен сообщить вам, что суверен будет вынужден через
некоторое время покинуть ваш гостеприимный город и отправиться дальше. Мы
собирались провести здесь несколько больше времени, но обстоятельства, о
которых вы сегодня услышали, вынуждают нас поторопиться.
Однако атамана Друзя было уже не остановить. Он презрительно оскалился и с
издевочкой спросил:
- Да хто ты такой, чтоб за суверена все решать? - С этими словами он
обернулся к остальным, взглядом приглашая их присоединиться к нему.
Князь словно не слышал атамана, спокойно продолжая свою речь:
- Однако, поскольку суверен убедился, что здесь есть люди и силы,
способные оказать сопротивление "соратникам", то, если мне будет позволено
вслух высказать очевидное для вашего величества, - князь вопросительно
взглянул на суверена, тот благосклонно кивнул, - совершенно необходимо
перед нашим отъездом назначить командующего восточным направлением, - он
мгновение помедлил, - разумеется, с присвоением ему высочайшим указом
соответствующего звания. - Он повернулся к генералу Истоку: - Думаю, вы,
генерал, как несомненно лучший кандидат на должность начальника штаба
командующего, сможете все это правильно оформить.
Атаман, уже открывший было рот, чтобы что-то крикнуть, клацнул зубами.
Облегчение, ясно выразившееся на лице генерала, показало, что князь судил
о нем абсолютно правильно. Однако на лицах всех остальных читалась
обреченность. Князь выжидательно взглянул на суверена. Тот несколько
мгновений задумчиво смотрел на князя. Потом губы Конея тронула легкая
усмешка:
- Скажите, князь, как по вашему мнению - можно ли считать данную ситуацию
такой, при которой я сам по своей воле, а не в силу стечения
обстоятельств, избираю себе советников?
Князь склонил голову в утвердительном поклоне. Суверен усмехнулся:
- В таком случае я начну с другого назначения.-Коней спокойно оглядел
присутствующих: - Господа, сим назначаю его светлость князя Росена своим
личным военным советником с присвоением ему звания полного генерала.
Кто-то за столом охнул, атаман побагровел, а генерал Исток недовольно
поднял бровь. И только полковник остался абсолютно спокойным. Князю даже
показалось, что в его взгляде, устремленном на суверена, появился оттенок
одобрения. А Коней между тем продолжал:
- Итак, князь, мне нужен ваш совет. Кого вы предлагаете назначить
командующим?
По комнате разлилось напряжение. Князь мельком взглянул на атамана и
повернулся к полковнику:
- Как ваше имя, полковник?
Еще несколько мгновений в комнате стояла тишина, а потом атаман взревел:
- Что?!! Меня, героя войны, да под этого штабного шаркуна... Да я...
И тут послышался несколько напряженный, но твердый голос суверена:
- Я утверждаю ваше решение, господин советник. Атаман прорычал что-то
нечленораздельное, обвёл всех бешеным взглядом:
- А плевать я хотел...
- Вы отказываетесь подчиняться приказу своего суверена?
Друзь зло оскалился и выставил кукиш:
- А вот вам суверен. Отрекси он. Нетути его.
- В таком случае я вынужден объявить вас изменником. - Лицо князя выражало
невозмутимость и даже скуку.
- Ха! - с дикой радостью взревел атаман и выхватил шашку. - Ну давай,
подходи, вась сиясь, живо на голову укорочу.
Князь какое-то мгновение молча смотрел на атамана и вдруг молниеносным
движением, по какой-то таинственной причине показавшимся всем словно бы
замедленным, выхватил барабанник и нажал на спусковой крючок. Бабахнул
выстрел. Между глаз атамана возникла аккуратная, будто нарисованная
дырочка, он уронил шашку и рухнул на пол. Несколько мгновений в комнате
стояла мертвая тишина. Князь убрал барабанник и, повернувшись к
полковнику, спокойно приказал:
- Позаботьтесь о теле, командующий, и назначьте нового атамана. - И после
паузы добавил: - Надеюсь, что это будет ПОСЛЕДНЯЯ измена.
- Ваше высочество, ради всего святого, отойдите от окна.
Тесс оглянулась. Антрепренер смотрел на нее с белым от страха лицом. Тесс
вспыхнула от злости и уже совсем было собралась сказать что-то резкое, но
тут раздался тихий, спокойный голос господина Юри:
- Не надо так нервничать, господин Готлиб. Она стоит в двух шагах от окна.
К тому же солнце светит с противоположной стороны вагона. Так что ее не
видно.
Почему он не сказал, что и до станции еще почти десять верст, Тесс не
поняла, но она уже успела убедиться в том, что господин Юри ВСЕГДА знает,
что и сколько сказать. Антрепренер страдальчески поморщился и горестно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг