Вячеслав Курдицкий.
ДЫХАНИЕ ХАРУТА.
Фантастическая повесть.
Глава первая. Легенда
Человек живет в одиночестве, и забывчивость - давнее наследие отца нашего
Адама, да будет над ним мир. Как могучий силь* перекатывает большие и
малые камни из ущелий в низины, так и время сбрасывает к подножию памяти
следы больших и малых событий. Человек уходит вперед, но если он
оглянется, то прошлое властно позовет его - и преткнется нога его о
камень, и смутится дух, и глаза его потеряют цель..."
По свидетельству тех, кто ведет счет событиям, это произошло трижды за
семь тысяч лет до года хиджры**.
У подножия гор Каф, что кольцом обтекают землю и служат опорой небесному
своду, жила красавица по имени Зохре. Голос ее был чист, как звон серебра,
упавшего на камень, и ласкал слух, словно журчание родника в полуденный
час пути. Ее стан был тонок, как буква элиф***, а бедра тяжелы, как батман
пшеницы, и когда открывала она лицо свое, луна от зависти куталась в тучи.
Вот какая была несравненная красавица Зохре!
Еще не пропели ей соловьи пятнадцатый раз весеннюю песню. Зной дней не
рассыпал шафран на тюльпанах щек, а груз пролетевших лет не сгорбил стана
буквой нун****. Но боялась Зохре этого времени и ожесточила душу свою.
Многие славные батыры, покрыв себя одеждой паломников, спешили на свидание
с красавицей Зохре. А она смеялась им в глаза и требовала, чтобы батыры
вырывали сердца свои и складывали на ее порог в знак доказательства своей
любви.
Чего не сделает человек ради великого чувства! И батыры выполняли желание
красавицы. А она смеялась еще громче и говорила: "Только тот, чьим
свадебным подарком будет мое бессмертие, только тот..." Вот какая была
жестокая красавица Зохре!
Нет силы и мощи, кроме как у аллаха*****. Не дано вершиться бессмертию
одной только силой любви к женщине. Оно - удел любви к людям и к родной
земле, а ослепленные страстью батыры покинули кочевья и забыли
соплеменников. Поэтому, бессильные перед требованием Зохре, они уходили,
оставив сердца свои у ног жестокой красавицы. Капли крови из их
разорванных грудей украсили пустыню алыми маками, а слезы их до сих пор
собирают жаворонки.
Видишь, как они камнем падают с высоты на землю? Это они хотят отнести
капли горечи к престолу Того, кто украсил небо звездами. Но тяжелы слезы
бессердечных батыров. И роняют их жаворонки, и снова падают за ними. А
там, где они остались неподобранными, - смотри! - выросли седые метелки
горькой степной полыни.
Никто не знал черной тайны красавицы Зохре. Никто не знал, что она уже
отвергла давно человека, который есть жемчужина в раковине бытия и лучшая
часть всего сущего. А открыла лицо свое дэву***** Харуту.
Страшен был дэв, как сорок смертных грехов. Рога его сверкали, словно
черные молнии. Смрадный запах исходил от лохматой шерсти. Словно зубы
паука пустыни - фаланги, торчали кривые зазубренные когти на пальцах его,
коленях и пятках. Но ведомо было ему одно из трех тайных имен аллаха,
дарующих бессмертие. И когда царь странников - Солнце перешло из созвездия
Весов в созвездие Скорпиона, опустилась чаша Весов: в этот миг развязала
Зохре свой пояс, а Харут сделал тайное явным.
Не знали люди, что сердца батыров, оставленные у порога Зохре, пожирает
Харут после любовных утех с красавицей. Но скорбели они о лучших сыновьях
своих, ставших жертвой безрассудной страсти, и дошла их скорбь до славного
батыра Марута. Глянул батыр орлиным глазом вдаль, увидел, как дэв пожирает
сердца людей, и преисполнился великим гневом. Ударил он о землю пиалу с
зеленым чаем и разбил ее на тысячу кусков. И котел разбил, и тунче*, и
проклял коварного духа пустыни страшным проклятием.
Сел Марут на коня, ноги которого были подобны четырем смерчам, а хвост
хлестал, как самум. Взял саадак** с луком и колчан со стрелами и поехал на
битву с дэвом от берегов шафрановой Джейхун-реки в мрачное царство Иблиса,
куда умчал свою возлюбленную Харут.
Долго длилась их битва. Уже десять переходов сделало Солнце-повелитель
планет - по четвертому своду***, уже вступило оно под сень покрывала
созвездия Девы, а бой все не затихал. Метал батыр в Харута огненные стрелы
своего гнева, и прожигали землю насквозь эти стрелы. Но взлетал вверх
Харут огненным столбом, метался, словно нетопырь, визжал, как дикобраз,
схваченный за морду барсом, и дышал на батыра смрадным жаром.
О путник, идущий в неведомое извилистой тропой жизни, это был большой жар.
От него таяли воском саксаул, и седин, и янтак - верблюжья колючка. Таяли
пушистые шарики кандыма и каменные города с людьми, и черным становился
золотой песок пустыни. Люди превращались в пар, в ничто. А те, которые
сохранили дыхание в ноздрях своих, они, о путник, стали безумными и
принялись терзать ближних своих.
И тогда крикнул Марут голосом грома, позвал людей на помощь себе. Очнулись
они от безумия, взялись за руки и стеной пошли на духа пустыни. Теперь
бессилен был против них его адский жар, потому что страшен он только для
одинокого.
И победили они. Когда завершило Солнце тринадцатый переход и вошло в
созвездие Стрельца, настигла карающая стрела коварного дэва.
Огромной черной змеей уполз Харут под землю на вечные муки, уготованные
ему. А Марут, обретший в этой битве силу небожителей, сказал Зохре: "Ты
хотела бессмертия? Да будет так! Но кому даруется долгая жизнь, у того
меняется внешний вид". И вывернул он Зохре ребра наружу, превратил ее в
мерзкую черепаху.
"Живи! - сказал. - Живи и питайся прахом сущего, погубленного по твоей
вине. И когда соберешь весь прах, восстанут для новой жизни погубленные, а
ты погрузишься в вечность мрака и пламени. Так начертано на листьях дерева
Туби".
Тогда отверзла Зохре пасть и проскрежетала: "Я видела листья дерева Судеб.
Там не написано сказанного тобою. Ты восстаешь против несокрушимого,
одумайся!"
И засмеялся батыр и сказал: "Я и те, кто сражался со мной рядом, записали
эти слова. Мы записали! И так будет, пока над миром не перестанет всходить
луна!"
Черным прозвали люди место битвы с дэвом. И до сих пор еще ползает там
бессмертная Зохре-черепаха и потомки ее - порождение Высокомерия и Зла.
Ползают и подбирают летучий прах, и не дано им питаться ничем, кроме
земли. Но уже недолго осталось им ползать, о путник, знающий свою дорогу и
не закрывающий глаз от светила. Иди и поведай братьям, что час близок".
Глава вторая. Двое
Красный огонек сигареты то вспыхивал, то притухал: словно маленький
светлячок танцевал в темноте свой беззаботный танец.
Мергенов курил, лежа на спине, ощущая всем телом тепло нагретого за день
песка, и пускал дым прямо вверх.
Было новолуние. Четкие колючие звезды представлялись частыми проколами в
плотном полотнище палатки. Когда дым, выдохнутый Мергеновым, смягчал их
острый блеск, казалось, что новый Млечный Путь ширится и растет во
Вселенной.
- Между прочим, - сказал Мергенов в темноту, - черепаха в самом деле
считается у нас бессмертной. Помню, как-то в детстве мальчишки отрубили
одной черепашке голову, чтобы проверить это. Она две недели по двору
ползала и прятала лапы, если ее трогали. А потом куда-то пропала. Дед
сказал, что она новую голову отращивать пошла.
Темнота зашевелилась и, помедлив, ответила голосом Игоря Петровича:
- Жаль.
- Что жаль?
- Жаль, что люди лишены такой возможности - головы свои менять не могут...
Впрочем, черепахи тоже. И ваша околела вполне благополучно где-нибудь под
забором.
- Вероятно, - согласился Мергенов, - но все равно живучесть просто
поразительная.
Он похлопал по карманам, достал новую сигарету, чиркнул спичкой.
Колеблющийся огонек осветил юношеское лицо тонкого, чеканного рисунка -
лицо древнего кочевника туркменских степей: красиво очерченные губы, нос с
небольшой горбинкой и нервными ноздрями, чуть выступающие скулы, высокий
лоб с крылатым росчерком бровей.
Спичка погасла.
- Курите вы очень много, - сказал Игорь Петрович. - Поэтому и устаете так
сильно в пути... Кашляете. Представляю, что из вас будет, когда до моих
лет доживете.
Словно школьник, пойманный учителем за чем-то запретным, Мергенов
инстинктивно сунул сигарету в песок.
- Привычка.
- В двадцать лет привычек не бывает. Они попозже приходят.
- Мне уже двадцать пять.
- Тем хуже для вас... Надо полезные привычки в себе воспитывать: за
дорогой, например, следить и компас с собой брать, когда из дому уходишь.
Они помолчали, и Мергенов подумал, что в данном случае он совсем не
виноват. На протяжении всего их десятидневного пути по пескам Игорь
Петрович сам всегда выбирал маршрут. Да и компас у него был. Кто же знал,
что он не захватил его в то утро...
Все дело испортил, конечно, ветер. Поначалу он был не такой уж сильный и
не внушал тревоги. Однако ветер есть ветер. И когда они спохватились, он
уже зализал все следы - и их следы, и те непонятные трехпалые отпечатки.
Странный зверь прошел по песку. Недаром следы так заинтересовали Игоря
Петровича. "Вот если бы Дурсун увидела их", - подумал Мергенов. Она просто
бредит желанием обнаружить новые виды животных в Каракумах. Он не раз
говорил ей: "Ну что ты с авторитетами сражаешься! Еще Жорж Кювье сказал,
что все крупные позвоночные уже известны науке".
Но с Дурсун спорить было трудно - когда человек одержим, он не принимает
никаких доводов. Дурсун даже шла в контрнаступление: "Авторитеты!..
Закопался в своих бакелитах и мирабелитах и ничего не знаешь! Да после
Кювье добрых три десятка новых животных нашли! В Африке, например,
огромного белого носорога и гигантскую свинью, горную гориллу и
карликового бегемота, окапи и..." - "Но это же - в Африке", - поддразнивал
Мергенов. "А у нас - что? - возмущалась Дурсун. - Каракумы почище всяких
Африк. В нашей пустыне наверняка живут такие звери, которые никому даже не
снились!" - "Кроме тебя..." - "Ну, знаешь что!.."
И все-таки Дурсун может оказаться права. По крайней мере, даже Игорь
Петрович не смог определить, кому принадлежат таинственные следы, которые
неожиданно увели их от палатки и заставили блуждать по барханам.
- Вы не спите, Игорь Петрович?
- Пытаюсь уснуть. А вы почему ворочаетесь?
- Я думаю.
- Полезное занятие. Но заниматься им лучше с утра, на; свежую голову. Тем
более, завтра нам придется много думать... И как это, скажите, угораздило
вас заблудиться? Мне еще простительно, я не здешний. А вы - абориген
пустыни! - побежали за ящерицей и потеряли дорогу. Как же это, а?
- Какой я абориген... Я всего третий раз в экспедиции.
- Все равно вы местный житель. И ящериц всех должны знать.
- Черт бы ее побрал, эту ящерицу! - пробормотал Мергенов. - Не видел я и
не слыхал о таких... Вы не обратили внимания - по отпечаткам похоже, будто
пальцы животного кончаются не когтями, а копытцами?
- Обратил, да что толку! Копытца загадки не решают.
- Даже предположительно?
- Даже предположительно. В разные времена разные звери здесь обитали. Будь
сейчас конец палеозоя, следы могли принадлежать, скажем, травоядному
диноцефалу*. Хотя... у того должно быть пять пальцев, а не три. И все
равно, при самой буйной фантазии, трудно предположить, чтобы сей уважаемый
ящер добрел до нас живым через расстояние в двести пятьдесят миллионов лет.
- А кистеперая рыба?
- То - в океане. Там условия на протяжении геологических эпох сохраняли
свою стабильность, а на поверхности планеты - совсем иное дело.
- Ну, Игорь Петрович, вы не справедливы к нашим пескам! Они, может быть,
всего на какую-то десятую часть изучены. Кто знает, какие твари обитают в
недоступных для человека местах.
- Все может быть, - согласился Игорь Петрович. - Ископаемые твари не
только в недоступных местах живут.
Последней фразы Мергенов не понял. Деликатно помолчав, он спросил:
- Скажите, а эти диноцефалы, они очень, как бы это сказать... очень
неприятные по внешности?
Игорь Петрович повозился в темноте, тихо булькнула вода в баклажке, и до
Мергенова долетело сдержанное ругательство.
- Неприятно, коллега, что воды у нас с вами осталось с гулькин нос.
- Да вы пейте! Завтра отыщем либо воду, либо нашу палатку.
- Вы так думаете? Что ж, в ваши годы и я был оптимистом. Ломился
бездорожьем и в природу, и в человека...
- А теперь?
- Теперь ваша очередь ломиться, а мне - со стороны посматривать.
Дорога сближает попутчиков. За какую-нибудь неделю трудного пути люди
узнают и начинают понимать друг друга лучше, чем за годы обычного
знакомства. В дороге человек весь на виду, полностью раскрываются все его
достоинства и недостатки.
К сожалению, Игорь Петрович был исключением из общего правила. Иногда он
казался очень душевным и ясным человеком. Иногда... Впрочем, Мергенов по
молодости не очень склонен был думать о тайнах глубин человеческой души.
Поэтому он после некоторого молчания повторил свой вопрос.
- Разные могли быть диноцефалы, - ответил Игорь Петрович. - Одни, скажем,
в профиль на овцу походили. В общем-то на довольно неприятную овцу. Другие
были вроде крокодилов на высоких лапах.
- Я читал, что здесь когда-то было море. Они - морские животные?
- Не совсем так. Во времена диноцефалов Южная Америка, Африка, Аравия,
Индия - все это было одним материком, Гондваной. Она отделялась от
северного материка широчайшим проливом или цепочкой морей, как хотите. Вот
по тамошним берегам и бродили диноцефалы. Потом Гондвана начала
распадаться, и примерно за тридцать миллионов лет до нас с вами материки
приняли приблизительно те очертания, которые мы знаем сегодня. За
исключением нынешней Европы. Ее отделяло море, связывающее Северный и
Южный океаны. Нынешние Каракумы были частью дна этого моря... Впрочем, я
рассказываю вам известные вещи.
- Известное тоже иногда не мешает напомнить, - сказал Мергенов. -
Представляете себе: бескрайнее море, волны плещут, а по берегу ходят ящеры
и травку пощипывают! Здорово, правда? Мне даже трудно поверить, что я на
дне моря лежу.
- А вы и не верьте... Что касается травки, то во времена диноцефалов ее и
в помине не было. Она появилась, когда вместо ящеров обитали уже
теплокровные - всякие двурогие носороги, безгорбые верблюды, гиенодоны. В
морях плавали морские коровы, последние потомки которых были перебиты в
конце восемнадцатого века. А по берегам бродили фламинго - их потомки до
сих пор живут на каспийском побережье. Росли тут высоченные дубы,
араукарии, пальмы, не то что нынешний саксаул да степная акация. Роскошные
времена были!
- Будут еще роскошные времена, - убежденно сказал Мергенов. - Закончится
Большое Обводнение пустыни - все, здесь изменится.
Игорь Петрович вздохнул.
- Об очевидном не спорю. Но я говорил о прошлом...
Ночь шуршала, потрескивала, как сверчок. Иногда доносился легкий писк -
вероятно, ссорились тушканчики. Потом - тревожный топот маленьких ног. Это
перепуганные зверьки удирали от степного удавчика.
Вдалеке хрипло и злорадно захохотала гиена. И тотчас рядом истошно
заголосил и захлебнулся плачем шакал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг