кому народному разбойнику. В этой связи - что вы думаете о нашем крими-
нальном мире? Может ли внук сегодняшнего российского мафиози стать
большим русским поэтом?
- Молодой человек! - осадил его большой поэт. - Во-первых, Разин в
отличие от всякого сброда был интеллигентным человеком. Да-да! Он гово-
рил чуть ли не на десяти языках, и по-персидски, а с матерью, турчанкой
- по-турецки, он и на Соловки к святым старцам ездил. И разбой, как ис-
тинно народный промысел, - это во-вторых, еще ждет своего Разина. И что
касается российских мафиози, то это больше по вашей части, вы же ин-
тервьюируете нынешних знаменитостей...
Митя поспешил сменить тему разговора:
- Я понимаю, это у вас наследственное, болеть за Россию. Что бы ска-
зали вы о России, - Митя незаметно покосился на часы.
- Россия - это опиум для народа, - ошарашил зрителей потомок разбой-
ника, - можно даже сказать, опиум для разных народов. Но теперь у каждо-
го народа свой собственный опиум.
- Как вы так можете говорить о свободе! - возмутился Митя и постучал
пальчиком по циферблату часов. - Вы так нам опиумную войну накличете!
- Причем здесь свобода, свобода - это простое желание, содержащее в
себе возможность исполнения. А опиумная война, она и так идет, причем в
так называемых лучших умах, война симметричных структур вроде Восток
-Запад, только увеличивающих хаос своим затянувшимся противостоянием, а
уж как велик вклад поэтов и мыслителей в это противостояние, - вития ви-
тийствовал, не обращая внимания на Митю, постукивающего по часам: - Рос-
сия - это необходимый оптимум хаоса, который уравновешивает Запад с его
порядком, скажем так, положительным, и восток, с его порядком, скажем
так, отрицательным. А неблагодарная Европа никак не возьмет этого в
толк. И мы хотели надеть эту Европу себе на голову, как наполеоновскую
треуголку, думая, что от этого станем европейски образованными. А Европа
всегда была готова сесть на нас, как на ночной горшок, не рассчитывая на
такое будущее, когда и ей придется примерять нас на свою голову!
Митя постучал уже не по часам, а по своей голове, отчего вития речь
свою остановил, дав Мите возможность успеть задать еще вопрос:
- Вот вы говорите, как поете, а ведь вы же утверждали, что с развити-
ем очевидного, то есть визуального языка, речь постепенно утратит свое
значение?
- Ну да, я же писал об этом: Я последний поэт электронной деревни! Мы
и видим сегодня, как язык все больше отстает от искусства, от культуры
вообще, а потом надобность в нем отпадет, зачем он, когда можно будет
общаться, рассматривая совместно один и тот же видеоклип...
- Я согласен, - согласился поспешно Митя, - пусть даже прогресс лишит
меня моей работы, но, как говорится, из песни слова не выкинешь, как же
совсем без слов?
- Да просто слова будут не те и не так применяться! Ну, мои-то слова
все равно останутся. Ведь известно, что все есть текст, надо только во
всем найти такое разложение, чтобы получились буквы этого текста, потом
эти буквы можно будет так складывать, чтобы получался опять-таки новый
текст, его надо складывать в уме так, чтобы ум был доволен, а чтобы этот
процесс совпадал с очевидностью, то есть с визуальностью, то будут уже
не говорить, а только петь, мы на пути к этому! И еще как петь! Ведь
когда все поют, то никому в отдельности не будет стыдно за то, что он не
умеет петь, и это отнюдь не пение хором, а каждый при этом держится за
свою идентичность и поддерживает свой имидж. К тому же исчезновение сты-
да разовьет нам еще недоступные глубины подсознательного!
И тут Митя, хватившись, пожалел, что лауреат так и не спел ничего,
поблагодарил за содержательную беседу, пообещав в следующий раз интервью
с человеком, который согласился быть снежным, если интервью будет
эксклюзивное, а лауреат поймал со стола огромной пятерней Золотого Мо-
тылька и исчез с экрана. Я снова обратился к газете, где вычитал, что
еще до телевизионной беседы лауреат общался с японским радио (почему не
чайная церемония?), где его пытали о влиянии дзен-буддизма на российскую
прозу, поэзию и экономику. Померещенский доложил, что дзен пустил в Рос-
сии глубокие корни еще в незапамятные времена, о чем говорит старинная
поговорка: слышал дзен, да не знает, где он! К сожалению, последующие
поколения заменили дзен на звон, хотя почему к сожалению, возможно, рос-
сийский звон и есть дзен. Беда в том, что стали понимать не скрытый,
мистический смысл, а действительно звон, отчего в России произошли необ-
ратимые неприятности, когда колокола переливали на пушки, ибо глухая
публика переставала слушать волшебный звон. При сем поэт попросил тиши-
ны, после чего заслышался легкий звон, и поэт объяснил, что он пощелки-
вает пальцем по Золотому Мотыльку. И тут он поведал о своем паломничест-
ве на священную гору Фудзи-Яма, ибо был ему знак, что между ямой Фудзи и
кратером Этны должно быть глубинное сообщение. Ему одному было явлено,
как это установить, и он получил-таки возможность удостовериться в этом:
на вершине Фудзи он обнаружил второй башмак Эмпедокла! Как же выглядят
башмаки Эмпедокла, заинтересовалась японская сторона. Померещенский зас-
меялся, посетовал, что башмаки нельзя передать по радио, и посоветовал
обратить внимание на известную картину Ван Гона, где изображены похожие
башмаки.
Где находится Этна, заинтересовалась японская сторона. Померещенский
объяснил, что в Сицилии, сперва испугались японцы, но потом поняли, что
Сицилия все же часть Италии, и они заинтересовались, нельзя ли через это
подземное сообщение наладить доставку уже не реликтовой, а модной
итальянской обуви в Японию, японцы же взамен могли бы протянуть в Италию
свою фотопленку, она бы не засвечивалась в темноте, так что ее можно бы-
ло бы свертывать и упаковывать уже в Италии, это взаимовыгодное предло-
жение. Померещенский обещал подумать об этом, выяснить, не будет ли это
подземное сообщение горячей линией, слишком горячей для фотопленки, но
он обязательно проверит все это во время своего грядущего паломничества
на Этну. Японцы в знак вежливости сообщили Померещенскому об ожидающем
его сюрпризе: скоро он получит груз из Японии, эту будут его фотографии,
сделанные разными японцами в разное время в разных точках планеты, когда
они внезапно натыкались на великого человека. К сожалению, груз столь
велик, что не мог быть отправлен воздухом, вот и придется ждать, пока он
будет доставлен сушей через Сибирь, и если груз запоздает, то лишь по
вине поклонников великого человека, которые рассматривают его как перед-
вижную выставку. Померещенский очень обрадовался и сообщил японцам, что
он как раз торопится к художникам по поводу обсуждения его облика. В
центральном доме живописцев, куда он успел как раз к обсуждению вопроса,
согласится ли он дать добро на изображение его неуловимого облика на но-
вых денежных купюрах, его поначалу не узнали, чему несказанно обрадова-
лись. Ведь именно эта неуловимость его облика, лица необщее выражение,
схваченное удачно коллективом богомазов нового поколения, сделает прак-
тически невозможной подделку казначейских билетов. В то же время широкие
массы, не очень довольные предстоящей денежной реформой, смягчатся, уви-
дев на новых деньгах любимое лицо. Чтобы не ломать голову, кем еще укра-
шать твердую, наконец, валюту, решили остановиться только на Померещенс-
ком: на мелких купюрах - лицо, на более крупных - лицо, но уже в шапке,
на червонце - поясной портрет, а на сотне уже в полный рост и в башма-
ках. Правда, кто-то из развязных молодых авангардистов предложил вос-
пользоваться единственно башмаками, чтобы купюры были соответственно
достоинством в один, два, три и более башмака, тогда и народ путаться не
будет, и обсчитывать будет труднее, а сам символ башмака будет закреп-
лять идею успешного бега денег от инфляции. Наконец, в клубе Соборной
лиги литераторов Померещенский посетил экстренное заседание цвета лите-
ратуры. Заявление сделал поэт Гурьбов:
- Мы все теперь не просто литераторы, мы теперь сами себе литератур-
ные агенты. Теперь сложилась такая литературная практика, иной писатель
хотел бы выехать за рубеж, но не может. Иного писателя и в условиях сво-
боды многие хотели бы попросту выслать за рубеж, но уже не могут. В ре-
зультате страдают и бывшие братские литературы, и вообще мировая литера-
тура: нет привычной затечки мозгов. В результате мировое сообщество спо-
собно пойти на крайние меры: будет выкрадывать наших ведущих писате-
лей...
Тут все повернулись, конечно, в сторону Померещенского. Гурьбов тоже
с грустью посмотрел в его сторону, но продолжил:
- Да, судари мои, будут выкрадывать, и не только ведущих, - Гурьбов
приосанился и посмотрел куда-то поверх голов ведущих писателей, - чтобы
влить свежую кровь в застойный очаг так называемой свободной литературы
открытых западных обществ. Надо сказать, что в навязанных нам условиях
мы бессильны, посмотрите, в бывшем нашем кабаке на каждого официанта по
два охранника, а мы не можем себе позволить и половины того. Выход один:
максимум внимания друг к другу. Что греха таить, раньше за каждым из нас
присматривали компетентные органы, а теперь мы полностью предоставлены
сами себе. Повторяю: мы сами себе и литературные агенты, и литературные
органы...
В зале зашумели, некоторые нестройно захлопали. Гурьбов поднял руку и
торжественно завершил, не опуская руки:
- В сложившейся обстановке мы должны брать пример с народа, с тех,
кто не выходит из-под земли, тех, кто не хочет подниматься в воздух. Мы
должны оказать давление на правительство категорическим образом: перес-
тать писать! Или нас возьмут под защиту, поддержат, или пусть подыхают,
извините за прямоту, от духовной жажды!
Прозвучали бурные аплодисменты.
- Отныне каждый наш шаг должен стать демонстрацией протеста. Мы долж-
ны появляться на улице в количестве не менее трех писателей, исключая
жен. Это будет одновременно самозащитой от внешних врагов и вызовом на-
шим врагам внутренним! И учтите, народ нас поддержит, ибо в условиях за-
бастовок и голодовок у него останется единственная возможность: читать!
И еще раз - читать!
Гурьбов опустил руку. Все опять посмотрели в сторону Померещенского,
ожидая, что он несомненно возьмет слово, и Гурьбов последовал за ожида-
нием всего зала, призвал: оНадеюсь, товарищ Померещенский, вы не пройде-
те мимо трибуны, не сказав своего веского слова, как нам выживать в ус-
ловиях постсовременности?п
Померещенский не стал ломаться и не обиделся на товарища, взошел на
трибуну.
- Как выживать в постсовременности? Прежде всего каждый должен оста-
ваться на своем посту. Если, конечно имел свой пост. Остальным я бы ска-
зал, не следует зауживать понятие современности до постной постсовремен-
ности! Есть еще в нашем распоряжении квазисовременность, гипо- и гипер-
современность, гомосовременность, ну и для избранных - архисовремен-
ность...
- Ну не все же нетленку гонят, - раздалось из зала.
- Нечего меня гнать, я сам уйду, - пошутил Померещенский и на проща-
ние еще предложил следовать заветам апостола Павла (не сообразуйтесь ве-
ку сему) и старца Григория Сковороды (век ловил меня, но не поймал). И
последними словами его были: - Но мы пойдем другим путем! - И вышел.
Поздние апокрифы утверждали, что не сам вышел, а вывели, при этом ло-
вили его всем миром, но некоторые коллеги сознательно мешали этой ловле,
ведь ловили-то его не сами писатели, а люди уже из другого ведомства, и
это немудрено, так как предстояла нашему герою встреча уже не с кем-ни-
будь, а с агентом тайного приказа, на такую встречу добровольно не хо-
дят. Правдивая заметка об этой встрече была набрана мелким шрифтом, но с
броским заголовком - РАНДЕВУ ДВОЙНИКОВ-КОРИФЕЕВ - о встрече Померещенс-
кого со своим двойником, который под личиной овеянного славой деятеля
мировой культуры вел опасную двойную игру, то есть разведовательную дея-
тельность, как в интересах нашего государства (до развала и после него),
так и в интересах некоторых других великих держав, да и не только вели-
ких (это скорее всего уже после развала). Журналисты на эту встречу до-
пущены не были, никто даже не дознался, где она происходила. Было только
замечено, что из ряда высоких дверей выходила закутанная в плащ от Гуго
Босса фигура, размерами напоминающая нашего свежего лауреата. На все
вопросы по поводу двойника лауреат отвечал замысловато и уклончиво, не-
которые журналисты даже предположили, что перед ними как раз двойник,
блистающий навыками государственного красноречия, а не сам поэт, привык-
ший рубить правду-матку с плеча, пусть даже и с чужого. Померещенского
допекли вопросом, не смущает ли его, что его двойник оказался двойным
агентом, и что в последнее время он действует именно на нашей террито-
рии.
- Если эта деятельность на благо открытого общества, а она несомненно
на благо, то почему бы не перенести эту деятельность и на нашу террито-
рию, - отмахнулся Померещенский и задумчиво добавил, - ведь не будь это-
го, мы бы могли и не встретиться.
Как выглядит двойник, действительно ли похож? Тут наш лауреат ожив-
лялся - это поразительно, как похож, я даже удивился, что я могу, то
есть мог бы так хорошо выглядеть! Я привык одеваться ярко, так что мое
лицо часто как-то скрадывается модным платьем, а при наличии защитной
формы лицо моего типа, оказывается, выглядит гораздо более весело. На
нем может быть написано гораздо больше выражений, чем я себе обычно могу
позволить. К сожалению, я не мог насладиться зрелищем подобного мне ли-
ца, так сказать, до отвала, ибо секретный мой двойник сообразно роду его
деятельности находился постоянно в движении, он во время нашей короткой
беседы под разными углами рассекал пространство, отведенное нам для
встречи, не то чтобы как на параде, но как-то боком, он шел вперед имен-
но боком, и лицо тоже несколько боком, я хотел узнать, почему, и он бо-
ком же, не изменяя походки, ответил, что если идешь фронтом, то являешь
собою более широкую мишень, нежели если сплющиваешь себя до менее уязви-
мых боковых размеров. Еще меня поразило, что двигаясь таким образом он
так маскировал направление, что трудно было сразу определить, идет ли он
еще вперед или уже назад. И я тут впервые понял, что есть судьбы гораздо
завиднее, чем моя судьба. И все-таки, все-таки, - настаивали репортеры,
- раскрыл ли великий засекреченный какую-нибудь сенсационную тайну каса-
тельно нашего вселенски-открытого, всемирно-отзывчивого лауреата?
Все-таки раскрыл кое-что. Что? А вот что. Ведь засекреченному приходи-
лось не только внешне играть роль души нараспашку, изображать этакого
рубаху-парня то с Арбата, то с Невского, то с Красного проспекта, но по-
рой он был вынужден даже не просто импровизировать, продолжая традицию
пушкинского итальянца - по-итальянски и труда-то не стоит, - но и
всерьез сочинять свежие вещи самого Померещенского! Положение обязывало,
и начальство требовало. Так раскрылась тайна двух, теперь можно сказать,
незаконнорожденных поэм Померещенского, обнаружив которые в одном из
своих сборников, автор сначала пришел в замешательство, долго пытался
вспомнить, когда и как он их написал, потом что-то сам себе приблизи-
тельно представил, пока не привык к этим поэмам, даже забыл о них. Одна
из поэм, написанная неравностопным дольником, как следовало из коммента-
рия, якобы авторского, была сочинена по-голландски на острове Цейлон,
откуда голландцы, вытеснившие португальцев, ушли под натиском англичан
еще в конце XVIII века. Потому голландский язык уже не вызывал раздраже-
ния у местных жителей, но и вряд ли мог быть прочитан местным переводчи-
ком, который принимал этот язык за русский, но осложненный современной
поэтикой и неповторимым стилем. В поэме воспевался крепкий чай и горные
водопады, причем водопады образовывались от пота и слез угнетенных сбор-
щиц чая - за много веков, - это придавало особый терпкий аромат цейлонс-
кому чаю, а водопадам суровую тяжесть наряду с легкой прозрачностью. Сам
чай в поэме, якобы самим автором переведенной с голландского на родной,
при помощи рифмы переливался в русское вводное словечко очайп, придавая
национальный колорит всему тексту. При переводе, естественно, исчезло
зашифрованное в голландском оригинале секретное донесение, согласно ко-
торому... но это уже не для прессы. В ХХ веке из великих писателей на
Цейлоне бывали Чехов и Бунин, поэтому никого не удивило, что именно
двойник Померещенского в свою очередь был отправлен в этот райский уго-
лок. Сам же Померещенский побывал там позже, уже во время перестройки,
когда агентурная деятельность переживала соответствующий кризис, и
только сегодня Померещенский понял, почему его встречали там, как родно-
го, да и не только там. Другая незаконнорожденная поэма называлась оБуш-
лат Эмпедоклап и посвящалась высадке союзных войск в июле 1943 года на
Сицилию, от первого лица в ней выступал капитан Гулливер, который в по-
исках тени великого Эмпедокла штурмовал Этну, где окопалась дивизия
оГерман Герингп. После трехнедельной битвы союзники одолели фашистов, и
Гулливер взошел на Этну и обнаружил у края кратера полуистлевший бушлат
из добротного английского сукна, эта находка говорила в пользу гипотезы,
что Эмпедокл был по происхождению ирландцем. Поэма отличалась лихорадоч-
ным синтаксисом, что объяснялось малярией, которой страдал Гулливер.
Этим объясняются кошмарные видения автора, ему чудится, что в чреве вул-
кана, в его древних лабиринтах находится конец немецкой классической фи-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг