Начал он Стасика спасать, а тут еще двое наших за борт прыгнули, поняв
что происходит, один Стасика вытащил, а другой выхватил у Макина
взрывпакет и обезоружил его. Уснул в тот день Стасик совершенно
счастливым, объевшись компоту и в полной мере прочувствовав как это
здорово быть любимцем народа. А вскоре и мне представилась возможность
доказать на деле, что я тоже кое на что способен. Потребовались
добровольцы, способные не дрогнув высадиться ночью, на "необитаемый"
остров, проплыв от катера до берега тридцать метров и провести там в
одиночестве целые сутки, притом еще суметь разжечь костер, имея
всего-навсего две спички (чтобы не отсырели, мы их заворачивали в целлофан
и с помощью ремня укрепляли на макушке).
Так вот, когда нам объявили, что требуются добровольцы, наступило
всеобщее молчание, Все-таки, страшновато, что ни говори... А вдруг спички
намокнут, что тогда делать? Клацать зубами и ждать, когда тебя, голодного
и холодного на другую ночь подберет патрульная служба? Наш строй молчал. И
тут, совершенно неожиданно для себя, я первым сделал два шага вперед.
- Кербышев, ... ты? - удивился Евгений Палыч, но сразу поправился: -
Молодец!
В то же мгновенье, чувствую, строй за моей спиной сдвинулся и вот уже
локти ребят жестко упираются в мои локти.
- Нужно всего десять человек, - повторил Сан Саныч, - но раз вы все
изъявляете желание испытать свою волю, пойти на риск, будем делать отбор.
- И он стал прохаживаться, как обычно, вдоль нашей шеренги, внимательно
вглядываясь каждому в глаза.
Все замерли. Что и говорить, неважно себя чувствовали те пацаны,
которым был дан отвод. А мне Евгений Павлович отвода не дал, я же был
первым!
И вот когда мы с Пашкой вспоминали нашего Волкова, я ему впервые
признался, что пошел в педагогический именно потому, что мечтал стать
таким же, как он. Кстати говоря, Евгений Палыч меня и от заиканья вылечил:
взял да и назначил командиром подразделения. Тут уж не помычишь, а хочешь
- не хочешь, подавай команды, других поторапливай. И попробуй над
командиром кто-нибудь хихикнуть в строю - сразу наряд на кухню чистить
котлы. А в армии я от своего заикания и совсем, как-то незаметно вылечился.
... С Пашкой Ковалевым мы встретились снова только через несколько лет,
уже после окончания институтов, и все благодаря тому же Евгению Павловичу.
Он объявил как-то общий сбор: каждый из нас получил открытки с
обозначением места прибытия в Подмосковном лесу. Форма одежды была
указанна походная, время - 00 часов. И поехали мы все, кто мог, в этот
лес. Сел я в электричку, смотрю - напротив знакомое лицо. Только с
бородой. "Ба, - говорю, - мичман Ковалев! Вы ли это?" А он щурится своими
близорукими очами и не узнает. Я ему: "Разведка донесла, вы стали ученым
мужем, так наденьте же очки и вы убедитесь, что перед вами..." Тут он
признал меня, замотал головой. "В экую дубину, Кербышев, вымахал, -
говорит.
- Рад тебя видеть!" Куда путь держишь на ночь глядя?" "Туда же, -
отвечаю - куда и ты", - и показываю открытку.
Всю ночь просидели мы тогда у костра.
Собралось человек тридцать, некоторые даже с женами. Евгений Павлович
был доволен! Приятно было на него смотреть. Маленький, тщедушный, но с
задорным хохолком на затылке, хотя виски уже и поседели, он примостился
как гном, на большущем пне, и сидел так, болтая ногами в начищенных, как
всегда до блеска, штиблетах и ярко оранжевых, тогда очень модных, носках.
Платок у него на шее тоже был оранжевый. И от этого платка, от пламени
костра лицо его озарялось, когда он наклонялся немного вперед, каким-то
мятежным светом. Мы все тоже повязали свои платки под воротниками сорочек,
как было принято еще на Балтике - у каждого свой цвет.
- Ну что, братишечки, - сказал Евгений Палыч, - нагляделись друг на
друга, кто какой стал? Теперь докладывайте, кто с чем пришел. У кого
успехи, у кого поражения?
... Разъехались мы с первой электричкой.
На прощанье Волков и говорит Ковалеву:
- Так вот что, мичман, не замыкайся в себе. Дело у тебя, видно, не из
легких, так ты не забывай, что даже среди обезьян, не только у людей,
новаторы не переводятся, это опытами подтверждено, а посему, если что,
сразу давай команду:
"Свистать всех на верх!" Понял? А лично я верю в успех твоего абсолютно
безнадежного предприятия. Слышишь? Абсолютно верю, борода!
И вот теперь мы с Пашкой дали такую команду. И хотя пока не ведаем,
какой экипаж соберется на нашем судне, найдутся ли добровольцы, чтобы
пойти с нами в дальнее плавание: мы с ним твердо решили - не отступать,
идти полным вперед!
Я даже стихи сочинил, нечто вроде нашего гимна. Есть в них такие
строчки: "Пусть дуют сто ветров, прольется сто дождей, мы не изменим курс
упрямых кораблей!" Пашка, правда попрекнул меня как-то за "страсть к
сочинительству", надо, мол, дело делать, а не вирши плести. Чудак -
человек! Я же не физики без лирики - никуда. Вобщем, надо работать,
работать и работать. Как звери. Все-таки, как это здорово, что мы
встретились с Ковалевым! Евгения Павловича из меня явно не получилось, не
говоря уже об Антоне, моем любимом Антоне Макаренко. Что бы я делал, если
бы не Пашка? Если бы не эта потрясающая идея - создать язык, который
поможет новым поколениям с детства приобщаться к высочайшим достижениям
разума, понимать законы развития общества и служить человечеству в полную
силу своего высоко развитого интеллекта...
Глава 4.
БРАТЬЯ ПО КРОВИ
(Из дневника Ковалева)
Сегодня первая сходка.
Любопытно, кто же придет? Звонков было несчетное количество и
воображение рисовало разные картины, от оптимистических "натюрмортов"
забитых восторженными людьми квартир до серых набросков угрюмых сборищ
пессимистов. Черт побери, ведь все они совершенно незнакомые люди!
Впрочем, некоторых мы знаем. Например, Владик. Этот придет нечего
сомневаться. Или Таня...
Знакомство с Таней произошло с месяц назад. В это время я прорабатывал
одновременно языкознание, теорию музыки и теорию стихосложения. Спасибо
Ленке, без нее этих книжек я бы нигде не достал! Шенгели и Жирмунский,
Якобсон и Хомский мирно соседствовали в книжных кучах на моем столе вместе
с "Гравитацией"
Уилера и работами Понтрягина по теории групп. Последние были попроще,
это - моя стихия, а вот другие... Дураку понятно, что одно дело читать,
при всей привычке к такого рода занятию, совсем другое - обсуждать с
человеком, который на этом собаку съел. Другими словами, нужен был
человек, обожающий собачатину, скажем, под музыкальным соусом. Так вот мне
мамастик как-то и говорит: "Слушай, тут появилась одна любопытная девица,
она кончила консерваторию, пишет музыку, мечтает стать профессиональным
композитором. Хочешь, познакомлю? Ну, на то, чтобы нас знакомить, у
матушки времени, конечно, не нашлось и я уже стал забывать про
девицу-композитора. Вдруг, однажды мать приносит два билета на вечер в дом
литераторов. Возьми, говорит, кого-нибудь с собой, там она, мол, будет
петь свои песни, заодно и познакомитесь. Я конечно, обозлился, как это
знакомится с человеком, которого в глаза не видел, и при этом кивать на
другого, видевшего его всего лишь раз и то мельком. Маринка пойти со мной,
как всегда не смогла: теща опять проявила проницательность и от вечернего
дежурства с Гошкой отказалась. Сгореть от злости мне не дал верный друг
Дмитрий, который почему-то сразу согласился меня сопровождать.
Мы пришли много раньше, зал был более чем полупустой, и от нечего
делать стали гадать, кто из имеющихся в наличии девушек в первых рядах и
есть искомая. Самым плохим в тот момент, с нашей точки зрения, была ее
талантливость (как утверждала моя матушка вполне недвусмысленная).
Результатом наших изысканий явилась девушка в темном платье и очках, с
таким выражением лица, что сразу хотелось посмотреть, какого цвета у нее
чулок. Когда мы поняли, что это единственная, сколько-нибудь проходящая по
конкурсу на талантливость кандидатка в композиторы, наше настроение
опустилось в такие унылые низины, что нам совершенно расхотелось
знакомиться с кем бы то ни было и мы лишь с нетерпением ждали окончания
вечера.
Композитор со своими песнями значилась в самом конце программы.
Объявили ее выход и на сцену с угла первого ряда, одним выстрелом
разрушив все наши представления, поднялась симпатичная рослая брюнетка в
платье с явно подчеркнутыми модными линиями. Красивой я бы ее не назвал,
но и в образ синего чулка она явно не влезала. Песни у нее были очень
любопытные, в современном стиле, на стихи романтических поэтов разных
поколений, молодых и классиков. После выступления у нее даже просили
автографы, что вконец смутило моего верного оруженосца и он как-то
поразительно быстро ретировался в дальний угол зрительного зала, так что
пришлось искать сначала его, а уж потом нашу потенциальную знакомую,
которая за это время успела спуститься в раздевалку. Как бы то ни было, в
атаку пришлось идти мне, а друг мой скакал в арьергарде. Следствием такого
боевого порядка было то, что весь последующий разговор свелся к нашему с
Танечкой диалогу, а бедный Димка играл роль прослушивающего устройства, о
котором вспоминают лишь когда оно перестает исправно функционировать.
Знакомство наше минута от минуты крепло, росло и ширилось, пока, наконец,
не достигло апогея у рояля в гостиной Димкиных аппортаментов. Димка с
родителями жил в добротном наркомовском доме на Калининском, где стены
такие толстые, что последовавший без промедления ночной концерт после
концерта не потревожил ни одного из уважаемых соседей.
Татьяна играла с потрясающей экспрессией, лицо ее преображалось,
становилось красивым, проглядывало сквозь всплески музыки, как мерещится,
должно быть, личико русалки сквозь поверхность прозрачного горного озера.
На меня музыка всегда действовала как на дремучего питекантропа, она
завораживала меня так, что хотелось качаться в ритмическом первобытном
танце у большого костра или выть на луну. Димка же вообще сидел с
расширившимися зрачками, открывши рот, только что слюна не капала.
Чудесный получился вечер. И лишь одно подозрение, которое все крепло и,
наконец, превратилось в уверенность, подтачивая то светлое, что осталось в
душе от этой встречи. Димка, по-видимому, опять влюбился. Он вообще был
весьма влюбчив, в отличие от меня, Не скажу, чтобы мне не нравились многие
девушки, но Димке каким-то непонятным образом удавалось влюбляться, как
говорится, сходу и часто, но всегда сильно. Кроме того, за исключением
этого последнего, пока еще в предположении случая, он умудрялся влюбляться
в таких женщин, в которых сам я абсолютно ничего привлекательного не
находил. Правда, об этом не спорят, но наши вкусы отличались разительно,
настолько, что меня это никогда не переставало поражать. Его бывшая жена,
которую он любил с заметной силой, ушла от него, как говорят, "в никуда".
Ушла скорее всего потому, что он ее любил. Древние по этому поводу сказали
бы :"Ничего слишком". Следовать заветам греческих философов Димке никогда
не удавалось. А ведь он еще и не был физиком, как я! Физиков женщинам
трудно любить. Просто любить только тех из них, что занимаются наукой на
работе, с восьми до шести. Чтобы любить, надо понимать человека, знать,
чем он живет, сопереживать.
Чудесно, если надо вникать лишь в перипетии служебной карьеры и графика
роста заработной платы. Куда хуже, если область переживаний любимого, в
основном, располагается в стране с неизвестным числом измерений,
направленных во всевозможные стороны самым невероятным образом. Мне часто
говорили, что я умею объяснять совершенно непонятные вещи. Но объяснять -
еще не значит увлечь. Свою жену я, например, сколько ни старался, не смог
привлечь на свою сторону.
Страна физика для нее так и осталась чужой, а ведь ее страна
Лингвистики, Поэзии, Музыки - для меня такой никогда не была. Наука физика
- это проза неорганической природы, в которой мы живем, проза, написанная
языком математики. Поэтому физические теории подобны прекрасным описаниям
морей, скал, лесов и степей, которые мы находим у талантливых
писателей-прозаиков. Смешны и ограничены те гуманитарии, что кичась своим
узкоспециальным творчеством, закрывают глаза и лишают себя счастья видеть
чудесные пейзажи, открывающиеся всем, кто возьмет на себя труд изучить
язык, на котором сегодня говорит с нами природа - язык математики. Читать
и объясняться на нем, правда, нужно уметь без словаря. Как бы то ни было,
этот язык всеобщим еще не стал, потому-то бедным девушкам так тяжело с
нами - технарями. Многим не дано даже уразуметь, как вообще можно
увлекаться тем, что так сухо и скучно. Да и понятно - что может быть
скучнее, чем читать Шекспира со словарем! Физикам же, в отличии от
гуманитариев, не признающих языка науки, язык чувств весьма знаком, и они,
по правде сказать, никогда не удалялись от него излишне далеко.
Занятия наукой ничуть не мешали Димке влюбляться и весьма успешно ( по
крайней мере, с его стороны). Этого, к сожалению, нельзя сказать об
обратном влиянии влюбленности на науку. Влюбляясь, Димочка начинал
проводить вечера под окном и ночи в подъезде очередной своей пассии.
Это не могло не отразиться на наших научных упражнениях и мне, скрепя
сердце, приходилось его сурово, но справедливо поругивать. При этом его
красивый русский нос как-то особенно удлинялся, лопата бороды прижималась
к груди, он сопел, соглашался со мной и без перехода объявлял, что он ни
от кого не потерпит давления и сам знает, что ему делать. Последнее время
он, как-будто, находился в неуверенности по отношению к своей будущей
судьбе и новое увлечение могло сбить его на торную дорогу, избитую
тысячами модных ботинок и даже дамских туфелек, прямо ведущую к степени и
достатку, огибая всякие там переулочки с диалектическими языками и прочей
метафизической чепухой.
Сердце мое было неспокойно.
Пока я все это думал, ужин мой окончательно остыл, а самое ужасное, я
никак не мог вспомнить является ли огрызок хлеба у меня в руке остатком
бутерброда или это огрызок, который валялся на столе еще до моего прихода
и неизвестно от кого оставшийся. Мысли окончательно прояснились, и я
понял, что это все равно ерунда по сравнению с мировой революцией. Посему
я спокойно доел огрызок вместе с остывшей яичницей и собрался выпить чаю
(тоже холодного), как вдруг чьи-то пальчики закрыли мне глаза. Я резко
вскочил, мастерски выплеснув чай на занавеску, так, что на штаны не попало
даже капли. Это, конечно была Ленка, а я, без сомнения, забыл запереть
дверь, когда пришел. Ленка была прелесть. В марлевом платьице, стройная,
высокая, она была красива какой-то необычной, дикой красотой. Лицо ее и
вьющиеся волосы напоминали о цыганской крови и одновременно о горячей
крови красавиц-эфиопок. Она улыбалась, но была грустна. Другой я ее не
видел с тех пор, как мы с Маринкой поженились. Раньше она могла быть и
злой - и этой удивительной женщине злость была к лицу. Выражение гнева,
когда глаза расширяются, нос становится тонким, а крылья его расходятся в
стороны, так подчеркивало первозданность ее дикой красоты, что любой бы
замер в восхищении. А я - я восторгался так, что она совсем разучилась на
меня злиться. Некоторая необузданность характера была ее единственным
недостатком. И она же была ее достоинством. Большей преданности друзьям и
чистоты души я не встречал ни в ком. Несмотря на неприязнь, которую к ней,
по очевидным причинам, питала Маринка, эти ее качества признавала даже она
и Ленка была допущена в дом на правах друга. Правда, ее тоже мало занимали
наши изыски, она решила помогать нам в том, в чем может, просто потому,
что она верила в нас самих и, следовательно, в успех нашего дела.
Не успели мы с ней расцеловаться, как с шумом в наши владения вторгся
Владик. Ленточку он почему-то сегодня не повязал и волосы спадали на лоб,
придавая ему вид ошалевшего духовника. Следом за ним весьма торжественно,
бородой вперед, вошел Димка. Он был величав и напыщен до невозможности.
Важно со всеми поздоровался. Бедные мои нервы напряглись так, что
задрожали кончики пальцев, в горле пересохло, стало трудно говорить. Я все
откладывал мысленно вступительное, так сказать слово, но момент, когда я
должен был, наконец, выйти перед собравшимися, подступал все ближе и ближе.
Предложил всем чаю. Димка смотрит с сочувствием, понимает, чего мне это
ожидание стоит.
Пришли еще двое - та, что назвалась Александрой Георгиевной, девушка с
исторического факультета, кокетливая маленькая блондинка с умными глазами
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг