так давно не танцевала, Мэй!
Она прерывисто вздохнула.
- Нельзя так много сил тратить, - с трудом выговорил Мэй. - Ослабнешь...
- Я привыкну, - Хель потерлась щекой о его плечо. - И мы будем ходить
вдвоем... братик и сестричка... правда, я хорошо придумала, Мэй?
- Да, Хель, да!
Знал бы Окассен, что еще задумала Хель, отправляясь в дорогу - нипочем бы
не отпустил ее с Мэем. Но Окассен, взглянув тогда вечером испытующе в
глаза Мэя, понял: этот не предаст и защитит, насколько сможет. Тем не
менее, продолжая тревожиться, он послал за ними воина из свиты и решил сам
дождаться их в Хатане.
А они не торопились. Хель будто забыла, с какой целью они вышли в путь.
Останавливалась в каждом селении. Мэй собирал веселой музыкой хмурых,
вечно усталых и будто сгорбленных подвладных, они толпились, заглядывая
друг другу через плечо, подымались на цыпочки, чтобы лучше видеть, а Хель
плясала. Так же неистово и страстно, как тогда на поляне. Иногда и слуги
из замка приходили посмотреть, но в замок не звали, может, думали, что
дерзкий танец не понравится господину. Мэй и Хель ночевали в душных, с
низкими потолками хижинах, где пахло кислой шерстью и перепрелой соломой,
ели то, что подадут - ячменные лепешки, печеные овощи, запивая их кислым
травяным отваром. Мэй был привычен к такой еде, но за Хель он боялся: она
худела, казалось, на глазах, щеки западали, и лицо от этого делалось
исступленнее и строже, и все горячее становился ее танец, а потом она
долго лежала без сил, покорно прижимаясь лицом к его груди, и руки у нее
дрожали. Мэй чуть не плакал от жалости. Он пытался отдавать Хели свою еду,
но она отказывалась и соглашалась лишь тогда, когда он тоже начинал есть.
Уже почти у самого Хатана в лесу они наткнулись на Стрелков. Услышали
топот копыт с дороги и, не зная еще, кто едет, на всякий случай затаились.
А Стрелки почуяли их и поскакали по лесу напрямик - торопились, скоро
полдень. Кто-то, видно, стал у них на дороге, потому что Мэй и Хель
услышали страшный крик и, уже не колеблясь, бросились бежать. Стрелков
было четверо, и кони у них были вороные, добрые, но Мэю и Хели придал сил
двойной страх: за себя и друг за друга, да и смертная жуть, веявшая от
Стрелков, точно толкала их в спину. Они выбежали на поляну, где стояло
несколько хижин, лесное селение, что ли? - и бросились к ближней хижине.
Хель споткнулась на выбоине, упала, и тут же рядом с нею вбились в землю
две стрелы. Мэй - откуда силы взялись! - подхватил ее на руки, втащил в
хижину и захлопнул дверь. Тотчас же еще две стрелы со стуком ударились о
дверь, одна даже пробила ее насквозь, ее острие блеснуло меж отлетевших
щепок. Хель недвижно лежала на земляном полу. Мэй упал, прикрыв ее собой,
чтобы первая стрела досталась ему. Но стрелы все не было. Наконец Мэй
осмелился взглянуть в окошко и увидел, что стрелки исчезли. Должно быть,
полуденное солнце прогнало их.
Мэй обернулся от окна и увидел в углу хижины простоволосую женщину в
холщовой рубахе до колен. Женщина медленно шла, протянув зачем-то вперед
руки. Откуда она взялась?
- Помоги, - попросил Мэй, повернувшись ко все еще недвижной Хели - Мы
убегали... - и осекся.
Женщина все так же шла, легко и бесшумно, глядя поверх его головы. Она
приблизилась... и прошла сквозь него. Мэй даже ничего не почувствовал.
Ошеломленный, он смотрел, как она движется дальше. И тут он увидел, как
сквозь закрытую дверь скользнула фигурка растрепанной девочки годов пяти.
Женщина подхватила девочку на руки, губы девочки зашевелились, но Мэй не
услышал ни звука. Вскрикнув от ужаса, он спрятал лицо в волосы Хели, а
когда очнулся, поднял голову, никого не было.
- Хель! - позвал он шепотом, пытаясь приподнять ее. Сейчас она показалась
ему странно тяжелой. Голова ее закинулась, как у неживой. В испуге Мэй
затряс ее за плечи, громко закричал:
- Хель! Хель, очнись!
Губы ее дрогнули, как от обиды, приоткрылись. Разлепились ресницы, из-за
них блеснули глаза:
- Мэй...
- Пойдем отсюда, Хель, - сказал он.
- Стрелки...
- Они ушли, Хель, скорее!
Хель поднялась и стояла, пошатываясь. Потом закрыла глаза и припала к его
плечу. Мэй осторожно повел ее. Он видел и других призраков, они двигались
по поляне между хижинами. Только женщины и дети. Мужчины становятся
Стрелками. Мэй впервые видел призрачное селение, и ему было невыносимо
страшно. Женщины что-то несли, копали, стирали, беззвучно
переговаривались, так же беззвучно возились и бегали дети, а Мэю хотелось
рухнуть на мягкую траву под полуденным солнцем и кричать так, чтоб горло
разорвалось, чтобы собственным воплем заглушить немо кричащий ужас... Но с
ним была Хель, она шла, как слепая, нашаривая путь босыми ступнями, и он
молился только о том, чтобы она не открыла глаз, чтобы не увидела всего
этого...
Ему удалось вывести Хель к ручью. За ручьем лес редел, а когда Мэй, усадив
Хель на траву, забрался на огромный замшелый валун, он увидел за лесом
островерхие разноцветные крыши и башни. Хатан был близко. Мэй набрал воды
в долбленку и вернулся к Хели. Она напилась, не открывая глаз, потом вдруг
вздохнула и неловко, боком повалилась на траву.
Мэй в тревоге приподнял ее. Голова Хели безвольно упала на его локоть,
глаза будто сами раскрылись, и он увидел их сухой, горячечный, нездешний
блеск. Он коснулся губами ее лба, и жар, исходивший от ее кожи, казалось,
обжег и его.
- Хель... - не проговорил, а простонал он.
Хель не отозвалась.
Неизвестно, что сделал бы он, если бы на них не наткнулись хатанские
мальчишки, выбравшиеся в лес за ранними орехами. Обычно задиристые и
горластые, как все городские мальчишки, они с полуслова поняли Мэя,
посовещались шепотом, и один из них опрометью помчался в город. Вернулся
он через час на повозке, запряженной маленьким лохматым коньком бирусской
породы. Конька погонял толстоватый седобородый человек, мальчишки
представили его как чеканщика мастера Гиральда.
Мастер Гиральд посмотрел на Хель, задал несколько вопросов Мэю и сказал,
что поветрие он, во славу Светлой Матери, видал, а здесь совсем другое,
горячка от лишений. А посему, он, мастер Гиральд, возьмет маленькую
плясунью к себе, и незачем тут Мэю говорить о плате, пусть лучше его
сестренка спляшет перед мастером, когда выздоровеет.
И она сплясала, да еще как! А потом сказала, что надо сплясать и на
Хатанских площадях, чтобы все-таки вернуть долг мастеру. Если б они начали
с Рыночной площади, то непременно столкнулись бы о Окассеном, который уже
два дня как прибыл в Хатан и разыскивал их по всему городу с нетерпением и
все возрастающей тревогой. Но они решили начать с площади Семи Свечей:
прислужницы Светлой Матери привечали красоту музыки и пляски, даже если
они не были посвящены Милосердной.
Когда Хель плясала, она не замечала никого и ничего. А Мэй, играя, смотрел
только на нее. И оба они не увидели, что рослый, с оплывшим красным лицом
владетель, судя по гербу, ближайший родич Консула, впился взглядом в Хель.
Он не узнал в ней Хель из Торкилсена, хоть и видел ее когда-то и принял
участие в осаде ее родового замка. Просто ему приглянулась хорошенькая
плясунья, и неизвестно, что было для Хели хуже, бароны и владетели в таких
случаях привыкли не церемониться.
Хель доплясала и замерла, разгоряченная, отбрасывая со лба прилипшие
волосы, жадным взглядом обводя людей. И наткнулась на взгляд владетеля. Ей
показалось, что булыжная мостовая уходит из-под ног. Хель пошатнулась, но
опереться было не на кого. Мэй обходил зрителей, собирая плату.
Расширенными от немого ужаса глазами Хель следила, как владетель опустил в
деревянную чашку золотой и многозначительно ухмыльнулся ей через плечо
Мэя. "Узнал", - подумала она и почувствовала, как расползается по телу
холод. Мэй подошел к ней, сказал что-то, она не расслышала. Потом,
опомнившись, схватила его за руку и горячо прошептала:
- Скорее отсюда! Скорее! К мастеру!
Удивленный, Мэй подчинился. Люди неохотно пропускали их, хотели, чтобы она
сплясала еще. Владетель - Хель это видела - проталкивался следом. Наконец
толпа стала реже, и Хель почти втащила Мэя в какой-то переулок. Здесь было
безлюдно, только впереди маячили две неясные фигуры. И тут же сзади
загремели тяжелые сапоги. Хель, вскрикнув, бросилась в сторону, но грубые
пальцы уже вцепились в ее плечо. Владетель сильно рванул ее к себе.
- Мэй! - отчаянно вскрикнула она.
Мэй выхватил из-за пазухи кинжал и бросился на владетеля, но клинок,
звякнув, сломался о кольчугу, владетель, не оборачиваясь, наотмашь ударил
Мэя по лицу, и тот отлетел к стене дома. Владетель попытался забросить
Хель на плечо, но она вцепилась в его щеки ногтями и повисла на нем всей
своей небольшой тяжестью. Он выругался, даже застонал, но не выпустил ее,
поволок дальше. И вдруг чья-то тень мелькнула перед глазами Хели, что-то
глухо стукнуло, и владетель, охнув, рухнул на мостовую, как мешок с
капустой. Сильная рука бережно подняла Хель. Взглянув на нежданного
защитника, она увидела грубоватое гневное лицо с черной бородкою и
маленькими глазами. Незнакомец, судя по виду, горожанин, был на две головы
выше Хели. Его спутник - это их мимолетно видела Хель впереди - склонился
над Мэем.
- Девчонок обижать! - пробасил незнакомец, грозя кулаком валявшемуся без
чувств владетелю. - Здесь город вольный, здесь бароны не правят...
Не слушая его гневной речи, Хель подбежала к Мэю. Тот уже сидел, лицо его
было залито кровью.
- Вытри, - сказал человек, поддерживавший Мэя, и протянул ей какой-то
лоскут. И только сейчас Хель разрыдалась. Плача, она вытирала кровь, а ее
все не становилось меньше, а Мэй, едва шевеля разбитыми губами, повторял:
- Не плачь, сестричка, не надо...
- Ирбис! - прогремел над ними уже знакомый бас. - Барона я в канаву
оттащил, пусть охолонет. А малышей мы до дому проведем. Вы где
остановились, девонька?
- У Гиральда, - сквозь слезы выдавала Хель, - у мастера Гиральда на улице
Медников...
- Ну так подымайся. И ты, храбрец, тоже, надо же, на баронов кидается...
- Помоги девочке, Саент, - сказал Ирбис, подымая Мэя.
- Что я, слепой, что ли, - проворчал чернобородый Саент, и Хель
почувствовала, что взлетает в воздух. - Пошли, девонька...
Саент до самого дома мастера Гиральда нес Хель на руках. Она вначале
сопротивлялась, но потом поняла, что все равно сама идти не сможет.
А для этого великана нести ее было, пожалуй, проще, чем свалить с ног
вооруженного человека одним ударом кулака. В его огромных руках Хель
показалась себе совсем маленькой. "Он даже больше Окассена, - с удивлением
думала она. - И выше отца..." Она видела, как рядом шел Мэй, шел
неуверенно, и Ирбис поддерживал его за плечи. Они уже подходили к дому,
когда от высоких ворот отделился человек и бросился к ним.
- Ага, еще один, - пробормотал Саент, и Хель сжалась. Ирбис потянул из
ножен кинжал. Но человек крикнул:
- Хозяйка!
- Окассен! - удивленно и обрадованно отозвалась Хель.
- Свой, что ли? - неуверенно спросил Саент.
- Я-то свой, а ты кто? - бросил Окассен, подходя вплотную. Он протянул
руки и спокойно забрал Хель у остолбеневшего Саента:
- Что случилось?
- Потом, - быстро сказала Хель. - Окассен, это Саент и Ирбис. Они спасли
нас.
- Спасли? - Окассен недоверчиво оглядел обоих, и тут только до него
полностью дошел смысл ее слов. - От чего спасли? Мэй... что с тобой?! Что
приключилось, во имя Предка?!
- Еще один барон, - проворчал Саент.
- Не твое дело, - отрезал Окассен. - Пошли в дом, и там ты мне все
объяснишь, Хель. Все-все. Я человек любопытный.
Вид у него был мрачный, глаза жестко блестели, Хель с ужасом подумала, что
он скажет, когда узнает все...
Не обращая внимания на остальных, Окассен с Хелью на руках вошел в ворота
дома. Саент и Ирбис переглянулись.
- Зайдем, что ли? - сказал Саент. - Парню, смотри, совсем худо.
- А девочку благородный хозяйкой зовет, - задумчиво проговорил Ирбис.
- Вот и я говорю - любопытно. Пошли? - И все трое двинулись за Окассеном.
Против ожидания, Окассен, выслушав рассказ об их похождениях, не вспылил,
не разъярился. Видно, увидев Хель живой и невредимой, решил, что остальное
значения не имеет. Он поручил Мэя заботам старой служанки мастера
Гиральда, велел подать ужин и приготовить ночлег для всех, включая и
Саента с Ирбисом, - словом, распоряжался, как у себя дома. Мастер Гиральд
только хмыкал, но ничего не сказал. Когда Хель умылась, Окассен заставил
ее переодеться в мужской костюм, тот самый, в котором она выезжала из
Ландейла.
- Хватит бродяжничать, - сумрачно сказал он. И обратился к Саенту, который
смотрел на Хель с приоткрытым ртом:
- Владетеля вы добили?
- Нет, - почти виновато ответил Саент, - приглушил только и в канаву
сбросил.
- Очухается, - хмыкнул Ирбис, - нечисть живучая.
Окассен строго глянул на него, но промолчал.
Когда ужин окончился, Хель решила зайти к Мэю, но ее задержал Саент.
- Это кого же я от барона отбил, плясунья? - спросил он, чуть усмехаясь.
- Мое имя - Хель из Торкилсена, - спокойно ответила она.
Саент заморгал, глядя на нее сверху вниз:
- Да ну?! Вон ты где объявилась... Ну, недаром бароны тебя сожрать готовы.
А это кто? - он осторожно кивнул на Окассена.
- Друг.
- Тебе друзья-то, видать, нужны? Ненадежно тебя охраняют.
- Вот ты и возьмись.
Саент широко улыбнулся:
- И возьмусь! Хорошее дело - баронов по башкам лупить. Так бы ходил да
тюкал... Или тебе это неприятно?
- Спасибо, Саент, - с улыбкой сказала Хель.
Мэя уложили спать в той самой каморке, где лежала раньше больная Хель.
Когда она вошла, он лежал, прикрыв глаза, но услыхал ее шаги и вскочил.
Кровь с его лица уже смыли, и оно было просто бледным, на лбу - большая
ссадина.
- Лежи, - тихо сказала Хель, садясь на край кровати. Мэй схватил ее руки,
крепко сжал.
- Хель, - шепнул он невнятно, - Хель, ведь скрипка разбилась...
- Ничего, - Хель постаралась улыбнуться. - Найдем другую.
- Я не смог защитить тебя...
- Глупости! - прервала она.
- Не смог, - упрямо и горько повторил Мэй. - Если бы не они... Я ни на что
не гожусь, Хель.
Хель молча наклонилась, поцеловала его в губы - распухшие, еще солоноватые
от крови. Потом, почувствовав чей-то взгляд, выпрямилась, обернулась. В
дверях каморки стоял Окассен.
- Иди спать, - сказал он строго, по-отцовски. Хель провела рукой по
волосам Мэя, встала и ушла.
... Нам лечь, где лечь,
и там не встать, где лечь...
Автобус резко затормозил перед воротами туристского лагеря. Здесь шоссе
обрывалось, и дальше вдоль ограды к замку вела неширокая пыльная дорога.
Вывеска над воротами гордо гласила: "Дерзание" приветствует гостей!"
Вывеску осеняла ветвями старая шелковица. Под ноги нам сыпались спелые до
черноты ягоды. Ивар Кундри, который не преминул запечатлеть вывеску на
кинопленку, поскользнулся на них и проклял вполголоса все шелковицы на
свете. Все эти мелочи забавляли меня, но не отвлекали от главного - над
мешаниной разноцветных палаток, над купами деревьев возвышался на холме
замок. Эрнар. У меня было такое чувство, будто я вернулась домой.
Эрнар. Серебряная башня... Центральная вежа вовсе не сияла серебром.
Массивная, широкая, она точно нависала над стенами, над четырехскатными
крышами пристроек. Была она вся синевато-серая, и только шатровая крыша
нестерпимо сияла на солнце - настоящее серебро никогда не блестело бы так
ярко. Рядом с вежей стенные башни казались хрупкими и невысокими, зубчатые
стены соединяли их, опоясывая холм, и разрывались лишь в одном месте - где
были ворота. Холм был приземистый, каменистый, но у подножия его буйно
разрослась зелень. Должно быть, там была вода.
Нас позвали размещаться, потом - на обед в столовую с прозрачными стенами,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг