И вдруг, заглушая ее голос, совсем близко загремел, нарастая, стук копыт.
Все вскочили. Грохот, казалось, заполнил комнату и еще долго звучал,
отдаляясь. Побледнев, они смотрели друг на друга.
- Конная стража! - воскликнул вдруг мастер. - Тьфу ты, доболтались!
Все рассмеялись с облегчением.
- Напугали они нас, - сквозь смех проговорила Хель.
И только сейчас Гэльд почувствовал страх. Не за себя - за нее. А если бы
это и впрямь были Стрелки? Или воины Консула - ведь он до сих пор ищет
Хель из Торкилсена. Девочка... ей бы танцевать, наряжаться, мужа себе
искать на турнирах, а она вызывает на бой Стрелков.
- Я не расслышал последних слов, Хель, - сказал Тиль, - ты что-то говорила
о Пустоши?
- Да, - кивнула Хель, - мы должны дать там бой.
- На верную смерть? - вскинулся Базен.
- Боишься?
- Зазря погибать не хочется.
- Зазря - это сейчас гибнут, - жестко возразила она. - Без сопротивления.
С ними же еще никто драться не пытался! Не выйдет у нас - пойдут другие.
- Найдутся ли другие-то? - горько усмехнулся мастер.
- Найдутся.
- А почему именно на Пустоши? - подал голос Добош.
- С Пустоши все началось. Они нас в кольцо замкнули, а мы поверх - свое
кольцо. Только вначале проверим их в открытом бою.
- Верная смерть, - упрямо повторил Базен.
- Да что ты все к смерти готовишься! - воскликнула Хель с досадой. -
Пойдет небольшой отряд, наметим пути отступления...
- В призрачные селения, - подхватил Клэр.
- От неугомонный, - проворчал Саент.
- Можно и в Эрнар отступить, - сказал Гэльд. - Недалеко ведь.
На него посмотрели озадаченно.
- И примешь? - от души удивился Саент.
- Почему бы не принять, - пожал плечами Гэльд.
Он вдруг почувствовал себя задетым. Торговцы и простолюдины сговариваются
идти на смерть, а он будет стоять в стороне? Он поймал одобрительный
взгляд Хели и обрадовался.
- Кто еще хочет сказать? - спросила Хель.
- Я думаю, не меньше ста человек нужно, - сощурился Лонк. - И небольшая
засада перед Тинтажелем, чтобы упредить, если пойдут на подмогу.
- Вызнаю, где подземный ход, - отозвался Добош, - там и поставим.
Данель еще сомневался, откуда взять людей, но ему объяснили, что если
каждый из них соберет по десятку, то этого будет достаточно. И сами
поведут их, кроме мастера Райса и Клэра. Мастер - доверенный человек в
Ландейле, такие после боя будут нужны, а Клэр - чересчур молод.
- Сама ты больно стара! - возмутился Клэр.
- Останешься посыльным, - успокоила его Хель. - Без тебя не обойдемся.
- Тебе бы тоже не следовало идти, Хель, - сказал мастер, и остальные
дружно закивали.
- Сама решу, - отрезала Хель и улыбнулась светло, почти беспомощно. - Ну,
куда мне еще идти, подумайте...
Они помолчали, потом Тиль негромко спросил:
- Так, стало быть, решено?
- Решено и сговорено, - Хель положила на стол ладонь, и на нее одна за
другой легли их ладони - широкие, тяжелые, мужские. Последним положил свою
ладонь Гэльд.
- Ну что ж, - произнесла Хель обычным голосом, - расходимся. Встретимся
через месяц, где - договоримся особо.
- А ты, Хель, пойдешь одна? - нахмурился Данель.
- Что я ей, не муж, что ли? - мрачно пробасил Саент, и все рассмеялись. -
Я ее не брошу.
- Саент и Мэй, - улыбнулась Хель, - надежнее не придумаешь. Ну, до встречи.
Люди тихо расходились. Наконец в комнате остались только Хель, Саент и
Гэльд. Хель взглянула искоса на Гэльда и сказала Саенту:
- Сходи, возьми у мастера еды на дорогу.
- А этот?
- Са-ент...
Саент проворчал что-то и ушел. Хель опустилась на лавку, Гэльд сел
напротив. Ему хотелось задать столько вопросов, что он не сразу выбрал
нужный, а когда выбрал, Хель опередила его:
- На вас ныне заключенное условие не распространяется, барон. Можете в бою
не участвовать. Достаточно, если предоставите нам убежище.
Голос у нее был утомленный, тихий, равнодушный. Гэльд, кусая губы, спросил
с подступившей яростью:
- Неужели вы считаете меня трусом после того, как я сбежал с поединка?
Хель покачала головой.
- Просто не хочу, чтобы вы гибли за то, что вам чуждо, Гэльд. Вы же
случайно здесь.
У Гэльда заколотилось сердце. Она назвала его по имени не при всех, а
сейчас, наедине! Не в силах сдержать улыбку, он проговорил:
- Счастливый случай привел меня к вам. Неужели я буду ему перечить? И
неужели, - он понизил голос, - буду сидеть в безопасном месте, когда вы
пойдете вперед?
- Что вы знаете обо мне... - грустно улыбнулась Хель. - Я - совсем другое
дело.
- Но почему же, Хель? - растерянно спросил он. - И что вас связывает с
этими людьми? Отчего они слушают вас? Вы так юны еще...
- Я считаю жизнь не по годам, - вздохнула она.
И Гэльд вспомнил, что рассказывали о ней, наследнице Торкилсена, хозяйке
Ландейла, последней из древнего бунтарского рода. Нелепые он задал
вопросы! Если она в четырнадцать лет с небольшим отрядом воинов обороняла
Торкилсен от войск Консула, если в пятнадцать дала вольность Ландейлу,
восстановив против себя всех родичей... Он ведь и сам мимолетно возмущался
этим. Но тогда, значит, сейчас ей всего шестнадцать?! Девочка... Его вдруг
охватила жалость к ней, лишенной всего: рода, богатства, дома. Но, когда
Гэльд взглянул на нее - понял, что высказать эту жалость не посмеет. У нее
было лицо воина, уверенного в своей силе.
- Я пойду с вами, - глухо сказал он. - Я пойду с вами, что бы ни было.
И во внезапном порыве опустился перед ней на одно колено, будто принося
клятву.
- Встаньте, - тихо сказала Хель, коснувшись ладонью его плеча. С лестницы
уже доносились шаги Саента.
Я обшарила весь дом, разыскивая хоть какое-нибудь подтверждение дядиным
словам. Хотя бы запись того предания. Ничего я не нашла, конечно. Пятьсот
лет и четыре войны, пронесшиеся над Ильденом... странно, что сам дом
уцелел.
И все же я немало времени провела на чердаке. Слежавшиеся груды бумаг,
испещренные позеленевшими от времени чернилами, пахли пылью и сухо
шуршали, рассыпаясь в пальцах. В луче света, проникавшего сквозь
восьмиугольное окошко, плясали пылинки, вспыхивали радужными искрами
россыпи битого стекла, солнечный блик играл на медном боку пузатой и
узкогорлой чаеварки. Чего там только не было! Сломанные веера, обтянутые
пожелтевшими кружевами, помутневшие зеркальца в бронзовых оправах,
выщербленные ножи, лампы с треснувшим стеклом, записные книжки с датами
полустолетней давности, тяжелые кованые чемоданы времен Последней войны...
Всего этого хватило бы на три музея, если б только в каком-нибудь музее
нужны были эти вещи. Я рылась в них, как скупой в своих сундуках, извлекая
на свет то соломенную корзинку с искусственными цветами, то погнутые
латунные браслеты, которые были в моде лет тридцать назад, то двухцветный
плоский карандаш. А однажды вытащила узкий кожаный пояс, шитый серебряной
нитью. Нить поистерлась, но выглядела еще празднично. Я сложила пояс вдвое
и приложила к вискам. Заглянула в треснувшее зеркало. Серебристо-черная
полоска перечеркнула лоб. Вот так носили тогда баронские обручи...
Я перенесла кое-какие безделушки вниз, в комнаты, и на этом исследование
дома кончилось. Правда, по вечерам я приносила с чердака кипы старых бумаг
и разбирала их. Здесь были счета, письма, какие-то списки, памятные
записи. Бумага пахла сухими грибами. Было и любопытно, и неловко от
заглядывания в чужую жизнь, и странно - вот записано: "Ильс, не забудь,
послезавтра идем в театр!", и кто узнает теперь, не забыл ли Ильс и хороша
ли была пьеса...
И тогда мне пришла мысль записать свои сны. Странно, что я не додумалась
до этого раньше. Только не сразу пошло легко. Как будто простое дело:
записать то, что увиделось и услышалось, а вот не выходило. Но я не
отступалась, и стопка листов на столе, исписанных от края до края, все
росла.
В эти дни пришло письмо от Маэры. Я несказанно удивилась: Маэра терпеть не
мог тратить время на переписку. И от кого он узнал адрес?
Маэра писал, что взъярился, узнав о моем затворничестве в Ильдене (я
невольно улыбнулась, представив эту ярость). Что в лаборатории дел
непочатый край, а новая сотрудница только испуганно смотрит на него и
роняет ценные приборы (я опять улыбнулась - под строгим взглядом Маэры еще
и не то сотворишь). Что он близок к завершению темы, а совсем недавно ему
в голову пришла замечательная идея... Дальше шло изложение идеи.
Прочитав письмо, я долго смотрела в окно. Шел дождь, капли хлестали по
листьям вяза, раскачивались ветки... Письмо крепко зацепило меня. И я
подумала со страхом - а вдруг то, что я делаю, никому не нужно. Вдруг это
все - только неудачная выдумка моего болезненного воображения. И людей,
что снятся мне, никогда не существовало, а возможно, они были другими. И
чем воскрешать давно забытое, не заняться ли мне знакомым, простым и
верным делом...
Я засунула письмо в ящик стола и пошла на чердак за очередной порцией
вечерних бумаг.
Спускаясь по винтовой лестнице, я ухитрилась споткнуться и потерять
равновесие. Я не упала, но стопка бумаг полетела в пролет. Прыгая через
три ступеньки, я помчалась вдогонку. Бумаги разлетелись по всей нижней
площадке. А у самой ступеньки лежал сверток, перетянутый витым красным
шнуром.
Я собрала бумаги и тут же забыла о них. Сверток притягивал меня. Теряя
терпение, я сбежала вниз, бросилась в кресло, помогая себе ногтями и
зубами, распутала шнур...
Это были четыре тетради в твердых гранатовых обложках. Я наугад раскрыла
лежавшую сверху. Не сразу я поняла, что это дневник. Размашистые,
по-мальчишески торопливые строчки лихо заворачивались кверху. Записи
перемежались какими-то расчетами, кусочками затейливых узоров, набросками
чьих-то лиц. Через одну страницу прыгающими крупными буквами было наискось
написано: "Никогда! Никогда больше!" В чем он клялся, от чего отрекался,
хозяин дневника? Я отогнула первую страницу - вот и имя. Выписано
старательно: Биллен Шедд Роуэн. Стало быть, этому дневнику лет немного,
обычай добавлять к имени отца имя матери вошел в жизнь недавно, перед
последней войной...
Дневник пятнадцатилетнего мальчишки: в первой же записи он объявлял с
гордостью, что ему исполнялось пятнадцать и он уже совсем взрослый.
Крупный, небрежный, ломающийся почерк. Школьные дела, которые в эти годы
кажутся самым важным. Ссора с каким-то Дилси, у которого "масло в голове
кончилось", так и написано. Передвижной зверинец, заехавший в Ильден (я
удивилась, но потом вспомнила, что Ильден до войны был большим городом, не
чета нынешнему), грустные глаза пленных зверей. "Может, зверопарки - это и
полезно, но, по-моему, гадость". Споры с матерью, которая вечно его
опекает. "Ну почему она такая непонятливая, почему?!"
Я читала чужой дневник, не испытывая на этот раз никакой неловкости. Будто
обрушилась стена времени, разделявшая нас. Будто мальчишка по имени Биллен
Шедд Роуэн был моим младшим братом. Я видела его, как наяву: рыжая челка,
серые глаза с коричнево-золотыми точками, рот, испачканный травяным соком
и чернилами - он любил грызть что попало, травинку ли, кончик ручки... Я
листала страницы, и мальчишка взрослел у меня на глазах, в третьей тетради
ему уже было семнадцать, и на страницах дневника часто мелькала уже
девичья головка - с южными раскосыми глазами , с косами, по тогдашней моде
заплетенными у висков. Я даже почувствовала легкую ревность - ревность
старшей сестры к подрастающему брату. И вдруг среди признаний Ей и
размышлений о жизни прочла: "Вчера мне снился сон..."
Фраза остановила меня. Я перевела дыхание и медленно прочла запись еще раз
от начала до конца:
"Вчера мне снился сон. Я ехал верхом на коне по большому пустырю. У меня в
руке был меч, как в книге "Последний замок". Тяжелый. Навстречу ехали
всадники в серых плащах, похожие на тени. Один из них выстрелил в меня.
Стрела попала мне в плечо, но было совсем не больно. А потом настали
сумерки, и стрела растаяла".
Все. Я не верила своим глазам. Стрелки, ему снились Стрелки! Растаявшая
стрела... О Пресветлая Матерь! Я лихорадочно листала дневник. Ему тоже
снилось Восстание, тоже! Не впервые пробуждалась память в нашем роду...
Я нашла еще два сна, один о каком-то бое, другой - о дороге через лес. Оба
были описаны короткими фразами, обычными для Биллена. Должно быть, это
было только начало, ничего знакомого в снах, похожего на мое я еще не
увидела.
В четвертой тетради было совсем мало исписанных листов, я просмотрела их
внимательно и обнаружила в верхнем левом углу одного листа полустершуюся
грифельную запись: "Гэльд, Улрик, Матэ (или Мати). Больше не помню".
Гэльд!.. О боги, откуда это имя у него? Я торопливо перевернула страницу в
поисках ответа... и обмерла, Там был почти чистый лист.
Почти - потому что вверху было написано: "'Некогда. Война. Сегодня
объявили. Мне разрешили... Только б мать не узнала!"
И все. Что же дальше? Я едва не выкрикнула это вслух, так досадно мне
стало. Неужели он не вернулся?.. Кто же тогда спрятал эти дневники?
И, будто отвечая на мой вопрос, из тетради выскользнул и закружился
тоненький желтый листок. Я поймала его на лету и прочла. Почерк был иной,
меленький, со старомодными завитушками: "Сегодня мне сообщили о гибели
сына моего Биллена. Прощай, Биль".
Я готова была к этому, и все равно стало пусто и тяжело. Казалось бы, что
мне за дело до мальчика, погибшего столько лет назад? Но он был из моего
рода, он еще жил в строчках дневника, он видел сны, наконец! Только он не
смог досмотреть их до конца.
Прощай, Биль... Я сложила тетради в стопку, наугад сунула меж страниц
пожелтевший листок. Как твоя мать собирала эти тетради, перечитывала,
прятала подальше, чтоб сохранились... Что ж, они сохранились. Но Биллен
Шедд Роуэн уже не вернется в Ильден.
Назавтра я отправила письмо в службу путешествий. А через неделю оттуда
прислали туристическую путевку "Легенды Двуречья". Две недели. Я прочла
проспект, пожала плечами: почему бы и нет? С чего-то же надо начать. И на
следующий день выехала автобусом в Сатру, а оттуда поездом в Варенгу, где
собиралась группа.
Все слышат музыку смычка,
и все светлей свеча горит...
Меня разбудил звук трубы. Раннее солнце светило в узкое окно, причудливые
тени оконных переплетов лежали на полу. Голос трубы повторился, и,
заглушая его, донесся нарастающий топот копыт.
Я вскочила с постели, не глядя, нашарила платье, натянула его... А грохот
копыт все близился. Одна из соседок по номеру заворочалась под простынями.
Не тратя время на поиски туфель, я выбежала в коридор.
Гостиница была тиха в этот ранний час. За стойкой, положив голову на
книгу, дремала дежурная, на цыпочках я прошла мимо нее, толкнула дверь и
ступила с крыльца на прохладный булыжник мостовой.
Солнце стояло еще над самыми крышами, было тихо, так тихо, что я не
поверила своим ушам. Неужели все это приснилось мне - и стук копыт, и
пение трубы? И, как будто отвечая моим мыслям, снова зазвучала труба -
справа, где улица так резко уходила вниз, что над самой мостовой стояло
небо. Я пошла туда - я хотела бежать, но не могла, и навстречу мне
поднялись в небо вначале сверкающие наконечники копий, потом ряды шлемов,
и вот выехали по три в ряд всадники в кольчугах, с огромными красными
щитами. А сбоку ехал трубач, закинув голову и не отрывая от губ мундштука
трубы... Как будто сон мой ожил и продолжался здесь, на древней улочке
Ландейла.
Оглушающий вопль перекрыл голос трубы. Всадники остановились, их ряды
смешались. Трубач растерянно опустил руки. Вопль не утихал, и я наконец
разобрала, что это человеческий многократно усиленный голос кричит:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг