человека.
- В семьдесят лет можно умереть и своей смертью, - сказал адвокат. -
Если так рассуждать, то писатель А., который пишет не рассказы, а повести,
убивает сразу по пятьдесят человек, а романист Б. - сразу по сто и по
двести. В их руках литература - оружие массового уничтожения, а мой
подзащитный написал всего лишь маленький десятиминутный рассказ...
Судья дал справку: дело обвиняемых А. и Б. будет рассмотрено на
ближайших заседаниях.
Потом слово предоставили мне, и я сказал:
- Граждане судьи! Граждане обвинители, свидетели и просто читатели! Я
написал рассказ. Средний рассказ, ни плохой, ни хороший. Правда,
юмористический. Но не смешной. Я не вкладывал в него какую-то особую
мысль, не заботился об особой художественной форме. Я написал средний
рассказ, какие ежедневно пишутся сотнями. Но ведь я не знал, что
литература может быть оружием массового уничтожения. Я не думал, что когда
человек убивает время, время убивает его... Простите меня, граждане судьи!
Суд удалился на совещание.
1967
ИСПОВЕДЬ КНИГОЛЮБА
Полюбил я книги. Крепко полюбил. И решил составить из них библиотеку.
Прихожу в книжный:
- Пушкин есть?
- Пушкина нет. Есть Пешкин, заменитель Пушкина. Александр Пешкин,
вполне приличный поэт.
- Может, Бунин есть?
- Есть Дунин. Евдоким Дунин. Заменитель Бунина.
Ладно, Дунин так Дунин. Пешкин так Пешкин. Набрал я этих заменителей -
ставить некуда.
Прихожу в мебельный:
- Книжные полки есть?
- Полок нет. Вы на почту сходите, - советуют. - Купите посылочные
ящики, сложите один на другой. Или на стенку повесьте - вот вам и полки.
Прихожу на почту:
- Посылочные ящики есть?
- Ящиков нет, есть заменители ящиков. Берете вот эту тряпочку,
обшиваете ею посылочку...
- А как из этого сделать книжную полку?
Иду и думаю: как из тряпочки сделать полочку?
Прихожу в аптеку:
- У вас что-нибудь сердечное есть?
- Сердечного нет, возьмите желудочное. Незаменимый заменитель.
Принимаю желудочное, звоню в скорую помощь.
- Врача мне!
- Врача нет. Есть заменитель врача. С дипломом, со стажем, все как
положено.
Скончался я. Являюсь к богу.
- И это, - говорю, - была жизнь?
- Какая жизнь? - удивляется бог. - Все жизни давно кончились. Это был
заменитель жизни.
Хотел я устроить ему скандал, но он улыбнулся примирительно:
- А что вы хотите? Я ведь не бог.
И тут я вспомнил: ведь бога действительно нет. Мне, как книголюбу, это
должно быть известно.
Об этом и у Дунина написано, и у Пешкина написано...
Нет бога. Должность такая - есть. А на должности кто? Заменитель...
1984
СИДОРКИН И ДРУГИЕ
Поэт Сидоркин, находясь инкогнито среди читателей, провел анкету для
выяснения своего места в литературе. Он раздал читателям бумажки с
фамилиями: Пушкин, Лермонтов, Сидоркин, Есенин, Маяковский, - и предложил
ненужное зачеркнуть.
Все вычеркнули Сидоркина.
Это было невероятно. Как будто читатели договорились между собой. Но
они не договаривались, они даже не были знакомы друг с другом. И при этом
- все! - вычеркнули Сидоркина.
Махнув рукой на классическое прошлое нашей литературы, Сидоркин
составил новый список: Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Сидоркин,
Николай Доризо. И опять все вычеркнули Сидоркина.
Тогда Сидоркин решил увеличить список. На этот раз читателям были
представлены: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Сидоркин, Тютькин,
Вознесенский, Рождественский и Николай Доризо. Одну лишнюю фамилию
предлагалось читателям зачеркнуть.
На этот раз читательские мнения разделились. Одна треть, с упорством,
достойным лучшего применения, продолжала считать лишним Сидоркина. Но две
трети вычеркнули Тютькина, фамилия которого показалась им менее
благозвучной.
Теперь Сидоркин имел все основания написать: "В проведенной среди
читателей анкете почти семьдесят процентов опрошенных любителей поэзии в
числе самых любимых своих поэтов назвали такие имена: Пушкин, Лермонтов,
Маяковский, Сидоркин и другие".
1982
ПИСАТЕЛЬСКАЯ КУХНЯ
Сидоркин разговаривал во сне. Конечно, не так, чтоб все слышали.
Слышать его можно было только там, во сне, а за пределами сна ничего не
было слышно.
Иногда умные вещи говорил Сидоркин во сне и, проснувшись, удивлялся:
неужели это он сказал?
Иногда говорил глупости и тоже удивлялся: неужели это он сказал!
Понятно, в собственном сне никто за тебя не скажет, так что за все
мудрости и глупости сам отвечай.
Однажды во сне Сидоркин сочинил такие стихи:
"Иных уж нет, а те далече..." -
Сказал, цыпленка слопав, кречет.
Кречет был похож на пародиста У.: сам слопал и сам же грустит по этому
поводу. Но Сидоркина смущало, что первая строка была пушкинской, хотя во
сне казалась своей. Правда, самого главного - кречета, грустящего о
съеденном цыпленке, - у Пушкина не было, так что главное сказал все-таки
не Пушкин.
Не желая впадать в плагиат, Сидоркин попытался сослаться на автора
первой строки: "Сказал, цыпленка слопав, кречет словами Пушкина". Но
получалось неясно: то ли он сказал словами Пушкина, то ли слопал словами
Пушкина. А разве можно слопать словами? Наверно, можно слопать и словами,
но, конечно, не пушкинскими.
Чтобы больше успеть в этой жизни, Сидоркин ложился спать пораньше, а
вставал попозже. Его писательская кухня легко совмещалась со спальной, и
на вопрос, когда он работает, Сидоркин с полным основанием отвечал:
- По ночам.
1982
ОТВЕТ ШЕКСМАРЛОВЕДАМ
Я отвергаю гипотезу, что Уильям Шекспир и Кристофер Марло были одним
человеком.
Вы, ученые мужи, почтенные шексмарловеды, возможно, обвините меня в
невежестве, возможно, даже поднимете на смех и пригвоздите к позорному
столбу, - что ж, я буду стоять пригвожденный, но не убежденный. Вернее,
убежденный, но не в вашей, а в своей правоте. Ибо я верю, что Шекспир и
Марло - это два отдельных писателя.
Вы, конечно, сошлетесь на то, что они родились в один год. Ну и что, я
вас спрашиваю? Шекспир и Галилей тоже родились в один год, не станете же
вы утверждать, что это Галилей написал "Ромео и Джульетту".
Ваш второй аргумент: Шекспир не взял пера до тех пор, пока Марло его
навеки не выронил, и не следует ли из этого, что Шекспир подхватил именно
это выроненное перо? Но, во-первых, это не вполне соответствует истине.
Шекспир уже писал, когда Марло еще писал. Конечно, не исключено, что еще
писал уже не Марло, а Шекспир, - с равной допустимостью, что уже писал не
Шекспир, а еще Марло, но теперь попробуй в этом разобраться.
Вы говорите: "не зря "Шекспир" означает "Потрясающий копьем". С чего
бы, мол, ему потрясать копьем, если б его не пытались уже однажды
зарезать? Да, говорите вы, Марло не зарезали, а только пытались зарезать,
и он, своим врагам в устрашение, назвался Шекспиром - Потрясающим копьем.
Как будто в мире нет больше поводов, чтобы потрясать копьем. Особенно
для человека, имеющего дело с трагедиями.
И, наконец, последний ваш довод: не свидетельствует ли простое
сравнение творчества двух писателей, что Марло - это ранний Шекспир, а
Шекспир - поздний Марло?
Нет, нет и нет, достопочтенные мужи, просвещенные шексмарловеды.
Шекспир - это Шекспир, а Марло - это Марло, и каждому отведено отдельное
место в литературе.
Хотите еще гипотезу? Она не претендует на научность, на достоверность
фактов и неоспоримость доводов, она строится не на знании жизни Шекспира и
Марло, а на знании жизни вообще, что тоже бывает небезынтересно.
Итак - гипотеза.
Да, Шекспир был, но он не был писателем. Он не имел никакого отношения
к литературе. Может быть, в ранней юности он пробовал себя в сонетах или
трагедиях, но оставил это занятие, не обнаружив у себя таланта. Талант
ведь дается не каждому, и это вовремя нужно понять.
Вас интересует: а кто же в таком случае был писателем? Если Шекспир не
писатель, то кто же тогда писатель?
Я отвечаю: писателем был Марло. А кем был Шекспир? Шекспир был, как
известно, актером.
И была там еще актриса - согласно этой гипотезе. Прекрасная, как
Офелия, а может быть, как Дездемона. И вот эту Дездемону-Офелию полюбил
Шекспир, рядовой актер и к тому же неудавшийся писатель.
Конечно, Дездемона-Офелия полюбила не его, а Марло, молодого, но
преуспевающего писателя своего века. Но Марло не замечал этого. Занятый
своими великими трагедиями, он прошел мимо маленькой трагедии девушки,
которая безнадежно его любила.
Итак, Дездемона-Офелия любила Марло, а Шекспир любил Дездемону-Офелию,
и это создавало совершенно четкий трагический треугольник. Как же вы,
проницательные шексмарловеды, не заметили треугольника?
Теперь представьте: Шекспир играет в трагедии Марло, но любит не так,
как написано у Марло, а масштабней, глубже, сильней - по-шекспировски.
Потому что любит он не только на сцене, но и за кулисами, он всюду любит -
из этого состоит его Жизнь.
Молодую актрису пугают эти шекспировские страсти: ведь она живет во
времени еще дошекспировском. Хотя Шекспир уже есть, но время для его
страстей еще не настало.
И актриса любит Марло, чье время уже настало.
И в это самое время внезапно умирает Марло.
Его убивают, как в бездарной трагедии: без малейшей мотивировки.
Пустячная ссора в трактире - и великий писатель убит.
Трагический треугольник лишается очень важного угла, но продолжает
существовать, ибо по двум известным углам нетрудно восстановить третий. Он
восстанавливается в памяти Шекспира и Дездемоны-Офелии, и это усугубляет
их горе. Они оба любили Марло, хотя и по-разному. И оба они страдают. Да,
да, хотя Шекспир избавился от соперника, но он страдает. Он умеет страдать
за других. И это - залог того, что он со временем станет писателем.
Вы не согласны со мной, дипломированные шексмарловеды, вы привыкли
считать, что Шекспир был прирожденным писателем. Прирожденным бывает
косоглазие, плоскостопие или другая болезнь, а писателем становятся.
Писателем делает жизнь. Не утробная, не эмбриональная, а сознательная.
Шекспир видел, как страдает его любимая девушка, и он решил заменить
погибшего. Не примитивно, не пошло, как заменяют друг друга ничтожества, а
крупно, значительно, как заменяют великие великих. Он решил продолжить
Марло не в любви, а в литературе. Он решил продолжить дело Марло.
Вот тогда он и взял себе это имя - Потрясающий копьем, - не для того,
чтобы стать Шекспиром в литературе, не для того, чтобы занять высокое
положение, а для того единственно, чтобы защитить дело Марло. Некоторые
всю жизнь потрясают копьем, благодаря чему добиваются высокого положения в
литературе, но они не становятся Шекспирами, как ни потрясают копьем.
А Шекспир - стал. Потому что он любил эту девушку. Марло не любил, и он
остался Марло. И никогда - слышите: никогда! - не удалось ему стать
Шекспиром.
Все дело в любви. Что бы ни написал Шекспир о любви, не Шекспир творит
любовь, а любовь творит Шекспира. Из писателя-неудачника она делает гения
литературы.
Такова эта гипотеза, многомудрые и высокочтимые шексмарловеды. Впрочем,
в жизни она уже столько раз подтверждена, что давно из гипотезы стала
законом. Кем был бы Данте без Беатриче? Кем был бы Петрарка без Лауры?
Что же касается Дездемоны-Офелии, то она полюбила Шекспира, потому что
время Шекспира уже пришло. Таи устроены эти прекрасные девушки: они любят
тех, чье время пришло. А тех, чье время прошло, девушки забывают.
1982
БОЛДИНСКАЯ ВЕСНА
Первый месяц весны я проводил в Болдине, в Доме творчества писателей,
литературном комбинате на семьдесят творческих мест. Осенью там большой
наплыв классиков, желающих повторить известный исторический опыт, а весной
путевку легче достать, поскольку болдинская весна никак в истории себя не
зарекомендовала.
Мой сосед по столу, в прошлом известный юморист, позднее известный
поэт, а в последнее время известный прозаик, знакомил меня с болдинскими
нравами и рассказывал о своем жизненном пути.
Да, у него уже был жизненный путь, который, несомненно, впоследствии
станет известным, но для меня мой сосед сделал исключение, позаботясь,
чтобы мне он стал известен уже сейчас.
- Почему я сатиру сменил на поэзию, а поэзию на прозу? Дорогой мой, в
этом повинна арифметика. Да, да, простая арифметика. - Он кому-то кивнул,
с кем-то раскланялся, кого-то прижал к сердцу и продолжал: - Возьмите
прозаиков. Возьмите самых крупных. Льва Толстого возьмите, Достоевского,
Тургенева, Гончарова... Затем Герцена возьмите, - говорил он, словно
передавая мне холодную закуску, - Горького, Алексея Толстого,
Паустовского... Кого еще? Бунина, Куприна... Каков средний возраст этих
крупнейших наших писателей? Не трудитесь подсчитывать: ровно семьдесят
лет.
Он доел первое и принялся за второе.
- Теперь возьмите поэтов. Тоже самых крупных, разумеется. Пушкина
возьмите, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Фета. Блока и Маяковского.
Есенина возьмите. Пастернака и Ахматову. Средний возраст - пятьдесят два.
На восемнадцать лет ниже, чем у прозаиков. Вы понимаете?
Да, теперь я начал понимать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг