Застывшего человека нашли. Мама Таня говорила -- какой-то бомж.
Напился, наверно, свалился сверху в щель, а выбраться не смог. Но Елька
узнал это позже. А сперва он несколько дней был без памяти -- так его
скрутило жестокое воспаление. Мама Таня устроила его в госпиталь
ветеранов войны, где работала санитаркой. Там отличные врачи. И они
"вытащили" Ельку из смертельной простуды. Но тут навалились другие
болезни. Главные были -- слабость и страх. Он не мог подняться, тело
было как тесто. А с вечера начинались "всякие мысли". Елька к тому
времени вспомнил все и был уверен, что человек в снегу -- Домовой.
-- Мить, я и сейчас думаю, что это он...
Елька сидел к нему вплотную и касался плечом. Как вчера, на горке. И
через это касание, через мелкую дрожь озноба в Митю вошло все, что
чувствовал Елька. И защищая его (и себя!), Митя заговорил:
-- Ну, почему он? Подумай хорошенько! Как он мог попасть в щель из
подвала? Зачем?
-- Не знаю... Я себе то же самое говорил тыщу раз. Что он уехал на
станцию Остаткино... А кто-то будто все равно стучит в голову: "Это он,
это он..."
-- Елька, это просто из-за болезни.
-- Может быть... А там в больнице думалось: наверно он там, в снегу,
заскучал без меня и захотел позвать с собой. Вот и высунул руку...
-- Но Елька! Если бы захотел, то... Нет, он наоборот!
Митина фантазия -- видимо, от испуга и от жалости к Ельке --
завертела в голове спасительный вариант:
-- Ты сообрази! Выходит, он спас тебя! Нарочно царапнул ногу, чтобы
ты с перепуга пробил доски!
Елька обратил к Мите глаза, которые из раскосых стали круглыми.
-- А... ведь... правда...
-- Конечно, правда! Если это он. Только это наверняка не он. Не мог
он, Елька, туда попасть. Никак...
-- А если не он, то почему рукав военный...
-- Но ты же говорил, что он надел ватник!
-- А под ватником-то все равно военное осталось...
-- Мало ли кто носит камуфляж!
-- Да. Я себе много раз повторял: не он, не он... Мить, а если это
другой кто-то, все равно жалко...
-- Да. Но это другое дело, -- жестко сказал Митя. Главное было
защитить от страха и печали Ельку. -- Ну, а почему ты с жизнью-то решил
прощаться? Так худо было?
-- Это не я решил... Меня вдруг из госпиталя перевели в другую
больницу. Сказали, что у меня белокровие. И еще какие-то научные
названия говорили, я забыл. Ну, в общем, рак крови. С быстрым развитием.
И я оказался в детской больнице, где лечат это... Нам, конечно, ничего
такого не говорили, вы, мол на обследовании, но всё равно ребята
знали... Ну, что живыми оттуда вряд ли уйдут...
-- Елька, это же вылечивается!
-- Бывает. Но редко... Но ты не думай, что там все были такие...
похоронные. Больница как больница. Только по ночам тоска брала. Не спишь
и прощаешься... Сам с собой... И даже не страшно, а обидно... Мне знаешь
что больше всего обидно было?
-- Что...
-- Я весной по телеку видел про пирамиды в Египте. И там один ученый
говорил, что под главной пирамидой есть подземелье, которое пока еще не
раскопали. И там хранится золотой шар, а в нем всякие записи, в которых
открываются главные тайны нашей Земли. Кто ее сделал, что на ней было,
что будет и вообще зачем всё на свете. И он говорил, что скоро это
подземелье отроют и мы про все узнаем... И так было жалко, что я не
дождусь и не узнаю... И тогда, чтобы не разреветься (а то прибегут, укол
начнут ставить), я вспоминал Нукаригву... Она тогда еще не такая полная
была, как сейчас, но все равно много всего. И я вспоминал. Все города,
все закоулки, все тропинки... И потом уже казалось, будто я сам хожу
там... Но ты не думай, я не спал. Мне просто это представлялось. Будто
по правде... Мить, я болтливый, да?
-- Ничуть. Говори...
-- Ага, я еще скажу... -- И Елька съежился рядом, как озябший
котенок. -- Митя, в нашей палате один мальчик был, Андрейка, самый
маленький, еще даже в первый класс не ходил. Он тоже все понимал.
Наверно, даже больше других понимал, потому что слабее всех, лежал все
время. Но не жаловался никогда. Улыбался каждому, кто подойдет... Тихий
такой... Там в палате книжка была. Андрейке всегда нравилось, когда ее
вслух читали. Называется "Братья Львиное сердце". Там про двух братьев,
которые после смерти совсем не умерли, а попали в сказочную страну...
-- Я знаю, я читал...
-- Андрейка очень эту книжку любил. Иногда просит кого-нибудь:
прочитайте снова... Я ему тоже два раза читал... И потом я подумал: у
тех пацанов из книжки была своя сказочная страна, а у меня ведь тоже
есть. Ночью стал опять вспоминать ее и вдруг решил... твердо так решил,
изо всех сил: не буду умирать до конца, а уйду в Нукаригву... Мить, я
даже почувствовал, к а к это надо сделать. Знаешь?
-- Нет, Елька, -- осторожно, словно боясь спугнуть бабочку, сказал
Митя. -- Не знаю... пока.
-- Надо до самого-самого конца представлять эту страну, как
настоящую. И когда случится... последний миг... наступит не темнота, а
окажешься т а м... Я в это полностью поверил, изо всех сил... и тогда
стало не страшно. Лежу в темноте и думаю, как я там буду жить. Жалко
только, что без мамы Тани... А еще жалко было ребят -- у них-то нет
Нукаригвы. И особенно Андрейку. Ну, просто до слез... И один раз ночью
меня будто спросил кто-то... Знаешь что? Будто спросил: "А если бы тебе
сказали, что пусть один из вас умрет, а другой останется, ты кого бы
выбрал -- себя или Андрейку?" Мить, я так перепугался, будто это по
правде... Ведь все-таки там все надеются, хоть маленько, что вылечатся,
а тут уж получается безнадежный выбор. Уж если скажешь, что пусть он
живет, то сам, значит, -- всё... А если скажешь "я", то как же он? Он же
все-таки на три года меньше меня жил на свете. И у него нету никакой
Нукаригвы...
-- А может, есть? -- шепнул Митя.
-- Нету. Он еще маленький был, он только любил чужие сказки.
"И что же ты решил?" -- чуть не спросил Митя. Но не посмел.
-- Я тогда думал, думал, а потом среди ночи взялся за крестик... мне
его мама Таня еще в госпитале надела... и стал спрашивать...
-- Кого? -- глупо сказал Митя.
-- Ну... всех, кто на Небе... Как мне быть? И будто кто-то говорит?
"Решай сам..." И мне так жутко сделалось. И я, чтобы еще больше не
обмереть, чтобы не передумать, поскорее прошептал: "Пусть живет
Андрейка..." -- И будто застыл. И жду... Но ничего не случилось. Лежал,
лежал и заснул... А утром главный врач, Антон Сергеевич, говорит:
"Поедешь ты сегодня, голубчик, обратно в госпиталь, к своей маме Тане.
Диагноз у тебя оказался не тот. Не наш..." Я, конечно, обрадовался. Но
будто виноватый перед ребятами. Перед Андрейкой...
-- А что с ним теперь? -- с боязнью спросил Митя. -- Не знаешь?
-- Я боялся узнавать. А потом все же попросил маму Таню: "Позвони
туда, узнай". Она пришла вечером и говорит: "Его увезли в московскую
клинику"... А дальше не знаю... Боюсь...
-- Елька, надо надеяться. Ты же сделал для него все. Что мог...
-- Что?
-- Когда решил т а к о е... Ты его как бы выиграл у судьбы.
-- Чего я выиграл, если я живой...
-- Это не важно! Главное, что ты в ы б р а л!
-- Не знаю, -- вздохнул Елька совсем по-взрослому. -- Может быть... А
когда меня выписали, я начал доклеивать Нукаригву. Ну... как бы спасибо
ей говорил. Мне в госпитале подарили старые журналы из ихней библиотеки,
во-от такую пачку, я оттуда выбрал картинки... Тут ведь только сперва
кажется, что все готово, а на самом деле можно еще клеить да клеить...
-- А журналов уже не осталось? Да? -- обрадованно догадался Митя,
вспоминая старые "Огоньки" на антресолях.
-- Да... но теперь это уже все равно, -- угасшим голосом отозвался
Елька. И отодвинулся. -- Ничего уже скоро не будет.
-- Почему?
-- Потому что ремонт...
И Елька горестно рассказал, что недавно Тракторную усадьбу решили
было сносить и всем жильцам дать новые квартиры в Садовом районе, но
потом оказалось, что столько квартир не найти, и Елька радовался, что
останется жить в привычном месте, среди зеленых пустырей с любимой
горкой, но скоро стало известно, что во всех старых домах начнется
ремонт -- чтобы хоть как-то утешить обманутых жильцов, которые устроили
митинг у Белого дома.
-- А если ремонт, всё ведь обдерут и закрасят, это уж точно, -- со
слезинкой в горле прошептал Елька.
-- Может, постараться отклеить все это? А потом опять...
-- Не-е. Я приклеивал крепко. Не знал же...
Десятки идей одновременно завертелись в голове у Мити. В том числе
самые фантастические. Например, какой-то сверхмощный сканер, который --
раз! -- отснял и отпечатал на свежих обойных листах всю Нукаригву: клей
заново после ремонта!
А Елька тихо дышал рядом -- будто ждал чего-то. Правда, ждал?
Еще вчера утром ч т о был для Мити полузнакомый пацаненок, этакий
акробат-забавник, потешавший ребячьи компании? А сейчас _-- как
оставишь? И Нукаригва эта -- будто уже не только Елькина. Будто немного
и его, Мити... Воистину, живешь и не знаешь, что будет завтра...
-- Елька, пошли ко мне!
-- Зачем?
-- Есть одна мысль. Но нужен телефон.
-- Мить! Телефон есть ближе! На пустырях!
5
Будка была покосившаяся. Стояла в лопухах. Но все же к ней вела еле
заметная тропинка.
Аппарат в будке был старый -- наверно, ровесник Елькиного телевизора.
Но загудел исправно, когда Митя снял трубку. И вот удача -- Жанна
Корниенко ответила сразу. Митя узнал ее голос:
-- Алло-о...
-- Привет, госпожа корреспондент.
-- Приве-ет... Это кто?
-- Это благодарный Митя Зайцев. Спасибо за снимки.
-- А-а! Пожалуйста!.. -- Голос был чуть кокетливый: видимо, девочка
умела "поставить себя".
-- А я и не знал, что ты не просто Жанна, а Жаннет Корн...
-- Это псевдоним.
-- Для подписей в газете?
-- Да... ну и вообще. Многие меня так и зовут -- Жаннет.
-- И мне можно?
-- Если хочешь... Если согласишься на одну мою просьбу.
-- Хоть на сто! -- храбро сказал он. И тут же спохватился: -- А на
какую?
-- Можно напечатать вашу фотографию в газете? В "Гусином пере"? Она
выйдет первого сентября. Там будут интервью и рассказы: кто как провел
лето. Представляешь, какой ударный материал! "Семиклассник Дмитрий
Зайцев заработал летом мешок картошки и теперь продает плоды своего
труда жителям города".
-- Ты спятила? Жаннет, что плохого я тебе сделал?
Она сказала надменно:
-- Не думала, что ты человек с предрассудками. Испугался?
Митя подумал. И сказал честно:
-- Испугался. Представляешь, что начнется вокруг меня в школе?
-- В лицее...
-- Тьфу! Тем более.
-- А что начнется? Ты же не краденую картошку продавал, а свою! В
наши дни каждый зарабатывает, как может.
Митя глянул на Ельку. Тот, ничего не понимая, топтался рядом.
-- Ладно... Жаннет. Но услуга за услугу.
-- Изложи.
-- Сейчас... Слушай, ты сама проявляешь и печатаешь? Или отдаешь в
мастерскую?
-- Я, по-твоему, кто? Дачник-любитель с аппаратом-мыльницей? --
воспламенилась Жаннет на своем конце провода. -- Я, между прочим,
профессионал, снимаю с шести лет! Фотожурналистика -- это творчество! Ты
свои рассказы отдаешь писать кому-нибудь другому? В мастерскую!
-- Жаннет, это замечательно, что ты профессионал, -- льстиво сообщил
Митя. -- Такой человек и нужен...
-- Зачем?
Он опять глянул на Ельку.
-- Тут... целой стране грозит глобальное бедствие.
-- Изложи.
-- По телефону излагать долго. Давай встретимся... Что?.. Хорошо,
давай сейчас! Где скажете, мадемуазель Корн!.. Ладно! Жди... -- И
повесил трубку.
Елька смотрел тревожно и нетерпеливо.
-- Ты с той говорил, которая снимала?
-- Да. Она спросила, можно ли напечатать этот снимок в газете.
-- И ты разрешил?!
-- Елька, а чего тут такого?.. Можно было и отказаться, но тогда
отказалась бы и она. А нам нужен помощник.
-- Какой помощник?
-- Чтобы спасать Нукаригву.
Они встретились в сквере у фонтана перед Белым домом, и Митя изложил
суть дела. (Елька стеснительно помалкивал).
-- Понимаешь, Жаннет, это такое панно во всю стену. Кому-то
покажется, что чепуха, просто картинки из журналов, но человек-то, вот
он, душу в это дело вложил. Для него это целая страна... Думаешь, легко,
когда твою страну -- в мусор?
Жаннет слушала, надув губы. И Митя ждал, что скажет: "Мне бы ваши
заботы" (он тогда еще почти не знал Жаннет). Она качнула цыганскими
серьгами:
-- Идем.
В комнате у Ельки она встала в трех шагах от стены. Медленно вертела
головой минуты три. Потом проговорила тоном ценителя:
-- Какое чувство композиции у ребенка....
Елька на "ребенка" не обиделся. Робко спросил:
-- А переснять-то можно?
-- Переснять-то можно. По частям. Только трудно будет потом
состыковать.
-- Я сделаю! Я умею!
-- А самое трудное: где взять столько фотобумаги? Здесь нужны листы
пятьдесят на шестьдесят, с полсотни штук. А если с запасом, то еще
больше. Это уйма денег...
-- Жаннет, главное -- переснять! Пусть сохранится хоть в негативах!
Время-то есть: пока ремонт, пока то да сё! Верно, Елька? Глядишь, и
придумаем что-нибудь с бумагой...
-- Ладно, пошли ко мне, -- решила Жаннет. -- Возьмем аппарат и
осветители... А стремянка здесь есть?
-- Есть у соседей! -- подпрыгнул Елька. От него исходило счастливое
излучение.
Но по дороге к Жаннет он опять притих на минуту. Пошел рядом с Митей
на цыпочках, сказал ему в ухо:
-- Мить, а мне приснилось один раз... будто я там, в Нукаригве, иду
по дороге вместе с ним...
-- С кем? -- так же тихо отозвался Митя. -- С Андрейкой?
-- Нет, это еще до Андрейки, в госпитале. С Домовым...
Портреты в красных лучах
1
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг