он испытывал ужас от осознания смерти. Это был самый серьезный его
недостаток, о котором я знал. Однажды на Земле он признался:
- Я дрожу от одной мысли, что когда-нибудь мне придется умереть.
Помню, я был слегка удивлен подобным признанием. Смерть, сама по себе,
никогда не страшила меня. Я мог бояться боли, предшествующей ей, позора
проигравшего, торжества недруга, ставящего на грудь ногу победителя,
абсолютного чувства утраты - мир без меня и я без мира. Но бояться смерти
как таковой?
Старушки с тифозным выражением лица? Дюреровского старика с косой? Все
это представляется мне глупым, более того - пошлым. Неприлично бояться
того, что неотвратимо.
Да и что есть смерть? Переход из одного бытия в другое. Пусть даже это
другое - небытие. Из дерьма в дерьмо - как выразился б философствующий
могильный червь, питающийся дерьмом. Нет более здравого цинизма, чем этот.
Как приятно, должно быть, размышлять о жизни, выглядывая из пустой
глазницы обглоданного черепа. Мой дорогой, я вижу мир твоими глазами,
pardon, глазом. Жизнь потому и не очень скучна, поскольку за ней есть
смерть. Жизнь лишь потому чего-то стоит.
Убери смерть - и что останется от жизни? Ровным счетом - ничто. Райские
кущи, полные пресыщающих плодов, облезло-ласковых кошек и пресных женщин.
Стоило откусить от яблока, чтобы понять - что есть вкус. Стоило вкусить
смерти, чтобы понять, - что есть жизнь. Увы, порой понимание этого
приходит слишком поздно.
Мне просто рассуждать об этом. Ведь я даже не уверен, что смогу умереть.
Умрет одна суть, две, три, все пять. Но что-то останется, непременно
останется.
Когда я размышляю над этим, мне становится скучно, я с тоской ощущаю на
плечах плащ Иеговы. Право, в такие мгновения мне хочется променять его на
пурпурную тогу Цезаря. Или Цезарь, или ничто. Мне не хотелось, да и не
хочется быть ничем.
Nihil - пустота из пяти букв. Почему-то их всегда ровно пять. Пять -
знак пустоты, шесть - знак смерти, которая наполняет пустоту жизнью.
Смерть мерно колебала тяжелые портьеры. Горло Гумия раздиралось
прерывистым дыханием.
- Она здесь, Русий, - прохрипел он. - Я чувствую ее.
- Я тоже, - сказал я, кивнув. - И что же?
- Я боюсь умирать.
- Это не больно. Я видел смерть тысячи раз. Она живет миг, прибавляя к
жизни последний знак.
- Она с к-косой, - заикнувшись, произнес Гумий.
- Стыдись, ты же воин! - сказал я, и тут же ощутил, насколько фальшиво
прозвучали мои слова.
Но Гумий, казалось, не заметил этого. Ухватившись рукой за край туго
облегающей шею туники, он с силой рванул его, раздирая материю на две
полосы. Они упали вниз вдоль трепещущего тела двумя багровыми языками
подобно кровавым струям.
Смерть восприняла это как приглашение и начала приближаться. Я лишь
чувствовал ее, а Гумий мог видеть. Застонав, он широко раскрытыми глазами
следил за крадущимися движениями смерти. Внезапно он ухватился за мое
плечо, мне показалось, что в его глазах мелькнула сумасшедшая надежда на
спасение.
- Я знаю, зачем пришел сюда!
- Зачем? - спросил я.
- Я пришел, чтобы сказать тебе, что я умер!
- Кто? Кто тебя послал?! - торопливо закричал я. Гумий открыл было рот,
но вопрос остался без ответа.
Смерть исчерпала отведенный ею лимит времени и обрезала нить жизни
косой, аккуратно проведя ею по горлу от уха до уха. Захрипев, Гумий рухнул
на пол. Его губы так и остались открытыми, но они не могли произнести
более ни единого слова. Через мгновение от Гумия не осталось и следа.
Я в который раз остался без ответа.
Впрочем, один ответ я все же получил. Я знал, что далеко-далеко на
крохотной голубой планете в этот миг остановилось сердце человека, одного
из многих тысяч, умерших в этот миг; человека, который смертельно боялся
смерти и мечтал о том, чтобы жить вечно. Глупец, он так и не понял, что
миг не вправе претендовать на Вечность.
Теперь он умер. Я не знал, рад этому или нет. Я должен был быть очень
рад.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Разгромив флот, "Утренний свет" вышел на орбиту Марагаса. Он планировал
на ней до тех пор, пока население планеты не выразило изъявления
покорности и сообщило координаты точки, пригодной для приземления. Я
позволил себе усомниться в искренности намерений побежденных. По моему
приказу истребители обстреляли указанное место, взрастив на коже планеты
веер громадных ядерных грибов.
Бесхитростные марагасцы намеревались поджарить агрессоров в огненном
котле. Так и должно было быть. Нормальная логика, чья слабость в
предсказуемости.
Выслушав доводы Ттерра, я принял его предложение и велел посадить
корабль прямо на один из городов, сотни которых покрывали поверхность
Марагаса. "Утренний свет"
опустился на центр города, впрессовав каменные побеги строений в серую
землю.
Этим самым я продемонстрировал марагасцам, что пришельцы настроены
решительно.
Сразу по приземлении вокруг корабля были раскиданы боновые заграждения.
И очень кстати, потому что вскоре последовало несколько мощных взрывов.
Нацеленные в корабль ядерные заряды взорвались, не достигнув цели. Ттерр
засек координаты объектов, с которых были выпущены ракеты, и корабль
немедленно нанес ответный удар, стерев в пыль два десятка городов и
военных баз. Лишь после этого Консилиум народов Марагаса наконец-то
соизволил принять решение выслушать пришельцев. К кораблю прибыла
делегация. Облачившись в скафандр, я вышел наружу и беседовал с посланцами
лично. Это были милые существа, весьма похожие на людей, и мыслили они
очень по-человечески. Я уклонился от ответа о цели нашего визита, мягко
пожурил марагасцев за неразумное поведение, повлекшее смерть двух членов
моего экипажа, и потребовал оградить корабль от новых посягательств.
Сообщение о столь ничтожных потерях привело делегацию в уныние. За двух
погибших пришельцев обитатели Марагаса расплатились десятками тысяч
жизней. Кроме того, они лишились большей части флота и трех процентов
промышленного потенциала.
Значительные районы были умерщвлены радиацией. Изобразив сожаление, я
констатировал, что причина всех этих бед кроется в неразумном поведении
обитателей планеты, и сказал, что в случае, если подобное повторится, я
готов возобновить войну. После этого сообщения послы стали послушны и
предупредительны.
Нет, - ответили мне, мы не хотим войны, мы желаем мира. Я тоже сообщил
о стремлении к миру. Тогда послы вновь вежливо поинтересовались об
условиях, на которых пришельцы согласятся заключить мир. Я столь же
вежливо уклонился от ответа, сказав, что сообщу о них позднее, и
потребовал дать гарантии безопасности. Марагасцы заверили, что ни один из
пришельцев не подвергнется нападению. Высказав свое удовлетворение
беседой, я позволил послам удалиться, сообщив, что намереваюсь продолжить
переговоры в самом крупном из городов.
Едва послы отбыли прочь, я приказал уничтожить еще оставшиеся в
распоряжении марагасцев военные объекты. Дезинтегрирующие волны сделали
свое дело, и в небо взвились еще около сотни раскаленных грибов.
Расставшись с черными ножками, они оторвались от планеты и исчезли в
космосе. Это было красивое зрелище. Я наслаждался им с орбиты, куда поднял
корабль, дабы уберечь экипаж от чрезмерного облучения. Когда наступило
утро, я вызвал к себе сержанта Уртуса.
- Приземлимся здесь, около этого города. - Я указал на карту,
зафиксированную на дисплее компьютера. - Я хочу осмотреть его. Обеспечь
транспорт и охрану.
Сделав паузу, я дождался, когда во взгляде сержанта появится безмолвный
вопрос.
- Полагаю, твое время пришло. - Уртус молча кивнул. - Командовать
отрядом будет старший офицер Ге. Ты назначаешься его заместителем. -
Сержант вновь кивнул и едва заметно усмехнулся. - А теперь убирайся.
Смачно шлепнув ладонью по бедру, Уртус развернулся и вышел. Я ощущал
его удовольствие - почти плотское чувство. Избавившись от Уртуса, я вызвал
Ге и объявил ему о предстоящей экспедиции. Узнав, что его заместителем
будет сержант Уртус, старший офицер скривился так, будто разжевал целый
лимон, однако промолчал. Он не сомневался, что Уртус - мой любимчик.
Корабль начал снижение, заходя на посадку, а я отправился к доктору Олему.
Последние два дня я не баловал его посещениями, и потому мой приход
вызвал неподдельную радость.
- Какие новости? - немедленно поинтересовался доктор, вставая мне
навстречу. Я позаботился о том, чтобы улучшить его быт. В модуле были
установлены два кресла и низенький столик - Нас здорово тряхнули. Были
проблемы?
- Никаких, - сказал я, усаживаясь в кресло. - На нас напали. А потом
напали мы.
Неприятельский флот уничтожен.
- Вот как! - Доктор оживился. - Хотел бы я видеть это.
Я презрительно махнул рукой.
- Там не на что было смотреть. Силы были слишком неравны. Все
закончилось в несколько мгновений. А теперь, док, у нас есть возможность
размять ноги. Мы высаживаемся на планету.
- Это здорово! - обрадовался Олем. - Что это за планета?
- Тебе понравится. Двадцать три доли кислорода, вредных примесей нет.
Ты почувствуешь себя почти как дома.
- А ты?
Состроив грустную мину, я покачал головой.
- Мне нельзя. Я должен играть свою роль. Сейчас корабль приземлится, и
мы отправимся в путь. Давай-ка, я помогу надеть тебе скафандр.
Пока я возился с вакуумными застежками на шее, доктор заглядывал в мои
глаза. Не думаю, что он сумел рассмотреть в них грусть, глаза тумаитов
маловыразительны, однако перед тем, как надеть шлем, Олем проникновенно
сказал:
- Я так сочувствую тебе, Русий!
Я ничего не ответил, но внутренне расхохотался. Оказывается, я нуждался
в сочувствии!
Уртус организовал выход на поверхность планеты, отдав должное как
торжественности, так и соображениям безопасности. Нас должна была
сопровождать колонна из шести тур-пиль-сф-тешг-..., сокращенно турпилей -
так назывались бронированные гусеницеподобные механизмы, которые столь
славно полыхали в лесу, подожженные огненными зарядами. Грохоча металлом,
турпили съехали по пандусу вниз, образовав защитный полукруг, после чего
на поверхность планеты стали спускаться астронавты.
Если Кутгар до того, как я навел на нем порядок, был самой
отвратительной кислородной планетой во Вселенной, то Марагас, напротив,
представлял идеальное место для жизни. Теплый, умеренно влажный климат,
обилие кислорода, благоприятные космологические условия создавали
великолепные условия для всего живого. Лучи спокойной желтой звезды ровно
обогревали землю, одаряя марагасцев вечным летом. Обилие растительности
поражало фактом полного отсутствия ядовитых видов. Плотоядные животные,
рептилии и иные хищные существа на Марагасе не обитали. Залежи минералов
располагались у самой поверхности планеты. Если Бог и впрямь сотворил
Эдем, то он нарек его Марагасом.
Пока доктор Олем, скинув шлем, упивался насыщенным кислородом воздухом,
чем вызвал непримиримую ненависть охранников-гвардейцев, дозорные
осмотрели окрестности. Ничего подозрительного обнаружено не было, но на
всякий случай в небо поднялись истребители, готовые, если возникнет
опасность, прикрыть нас с воздуха.
Мы находились в непосредственной близости от цели. Корабль занимал
покрытый сочной зеленью холм, с которого открывался великолепный вид на
город. В более воинственном обществе город был бы заложен именно на этом
холме - высокобашенная крепость, постепенно обрастающая предместьями, - но
история Марагаса знавала мало войн, и места для поселений выбирались,
исходя не из военных, а из иных соображений. В низине было прохладней, а
кроме того, она изобиловала ручьями.
Эти аргументы оказались достаточными, чтобы основать город здесь.
Теперь он лежал у моих ног. Меня никогда не вдохновляли ценности
побежденных, но я не мог не отдать дани уважения этому архитектурному
чуду. Город походил на каменный сад, заполненный тысячами разнообразных
форм. Он был необычайно красив, возрождая своим обликом волшебные
восточные сказки о призрачных городах, исчезнувших в небытии веков.
Тысячи, десятки тысяч строений, ни одно из которых не было похоже на
другое. Ажурные линии, сплетения куполов и легких арочных конструкций,
стройные башенки и крутые эстакады, хрупкие матовые колонны и пирамиды,
ярусы которых были раскрашены в разные цвета, строения, похожие на
ионические храмы, и домики, плавными изгибами напоминавшие раковины
морских моллюсков. Это была невиданная красота, оценить которую дано не
каждому.
Тумаиты остались равнодушны к ней, зато доктор буквально упивался,
правда, я так и не понял, чем - восторгом или переизбытком кислорода. Он
то и дело бросал взгляды в мою сторону, словно приглашая разделить его
чувства. Но я оставался холоден.
Спору нет, город был прекрасен, однако он проиграл. А я предпочитал
дворцам побежденных убогие шатры победителей.
Подавляя зевок, я повернулся к люку, из которого вереницей выходили
гвардейцы.
Некоторые из них занимали места на броне турпилей, другие выстраивались
в цепи, образуя правильный четырехугольник. Помимо обычных плазменных
ружей и пистолетов гвардейцы были вооружены переносными лазерными
излучателями. Я не предполагал встретить сопротивления, но осторожный
Уртус предпринял максимальные меры безопасности.
Последними появились сержант Уртус и Ге. Глядя на эту парочку, я не мог
удержаться от улыбки. Старший офицер вооружился так, словно собирался в
одиночку воевать с целой планетой, сержант, напротив, имел при себе лишь
пистолет и бездну напускного дружелюбия. Уртус что-то говорил своему
тайному врагу, тот рассеянно кивал в ответ. Следуя рука об руку, словно
связанные невидимой нитью, оба подошли ко мне.
- Все готово, капитан! - отрапортовал Ге.
- Превосходно. В таком случае, отправляемся.
- А этот? - вмешался сержант, указывая на Олема.
- Кислородный литинь может нам пригодиться. Возможно, он знает местный
язык.
Вряд ли этот довод показался Уртусу убедительным, но он кивнул, сделав
вид, что отдает должное моей предусмотрительности. Последовало короткое
приказание, и первый турпиль двинулся вперед. Второй и третий последовали
за ним, образовав подобие клина. Следом шло подразделение гвардейцев и
лишь потом основная группа, в которую входили я, доктор Олем, Ге и еще
несколько офицеров. С обеих сторон нас прикрывали шеренги держащих
наперевес ружья гвардейцев. Замыкали шествие три турпиля, готовые отразить
нападение, в случае, если оно последует сзади.
Колонна начала медленно спускаться по склону. Турпили, рыча, уродовали
нежный травяной покров, окончательно погибающий под ногами гвардейцев,
ступавших по ярким цветам с почти садистским сладострастием. Я искоса
поглядывал на доктора, которому было слегка не по себе от происходящего.
Сам он старательно обходил неповрежденные растения и, если это было
возможно, старался идти по колее, выбитой гусеницами. Он не подозревал,
что все это - и цветущий луг, и город, как и сотни других городов, и
синеватый лес, и прозрачные реки с пологими песчаными берегами - обречено
на смерть. Внезапно доктор повернул голову и поймал мой взгляд. Через миг
я уловил безмолвный вопрос.
- Зачем все это?
Я не стал вдаваться в подробности, выясняя, что доктор подразумевает
под это, я лишь сухо ответил:
- Так полагается.
Доктор замолчал. Его разум переполняла причудливая мешанина из обрывков
возмущенных чувств и мыслей.
Мы сошли с холма и теперь двигались по ровной, чуть топкой низине.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг