зверя, но тот качнул рогом, коротко фыркнул и бесшумно исчез за деревьями.
Да, здесь, на юге, не было ни дорог, ни городов. Никаких следов
человеческого присутствия не ощущалось в этих краях. Видно,
предки-основатели не дошли сюда, ограничив свои южные владения Вифлеемом
на Байкале и Лондоном на Балатоне.
Ряды холмов катились к горизонту, как застывшие волны Иордана, и
спины их были пестрыми от трав и цветов, а слева темнел еще один лес, а
справа блестела под солнцем поверхность безымянного озера, и огромным
куполом нависало над миром беззвучное небо... Павел задохнулся в этом
тихом просторе, почувствовал себя пылинкой на необъятных пространствах, и
вдруг с пронзительной горечью понял, что никогда-никогда не успеет пройти
их до конца, потому что на это не хватит и двух человеческих жизней. Он
остро ощутил, как мало людей живет здесь, в Лесной Стране, и как безлюдно
там, за теми холмами, озерами и лесами...
Но почему, почему их так мало, почему никто не идет к ним из-за
дальних холмов, почему Создатель сотворил только горстку
предков-основателей и оставил безлюдным весь остальной мир?
Эти вопросы он задавал себе на обратном пути, задавал - но не мог
найти ответа. Никто не подсказывал ответа, и молчал странный Создатель
Мира, не давая никакого знака о себе. Только сотворенное им спокойное
солнце мерно двигалось по наезженной небесной дороге, только звезды молча
смотрели из ночи и кололи прищуренные глаза иголками холодных лучей...
Тем не менее, Павел не бросил своей затеи как можно больше узнать о
Лесной Стране. Следующий год был неудачным - однажды ночью вдруг вспыхнул
Западный храм, огонь перекинулся на жилой квартал и выгорела вся
прибрежная часть города от пристани до обрыва Ванды. Подозревали, что это
дело рук не угомонившихся поклонников Небесного Грома, пришедших из-за
Тихого Болота, но виновных так и не нашли. А потом в сезон дождей снесло
мост через Иордан и размыло ведущую в Эдем деревянную дорогу. По решению
городского Совета Павел вместе с другими парнями без отдыха работал на
лесоповале, потом плотничал в городе, ремонтировал дорогу, восстанавливал
мост. Он еще больше вырос и окреп, раздался в плечах, и как-то на спор
положил на лопатки даже Виктора Медведя из отцовской бригады. Но напрасно
женщины, выходя из храма, смотрели на него особенным взглядом - ему тут же
вспоминалось Геннисаретское озеро и та улыбка, какой, наверное, не будет
уже ни у кого...
И только в июле, когда ему пошел двадцать первый год, Павел вновь
направился в путь, на этот раз на восток, с твердым намерением пройти весь
Броселиандский лес и нанести новые ориентиры на карту городского Совета.
Постоянный собиратель трав Стефан Лунгул доходил до самых Холмов Одиноких
Сосен и однажды потратил целые сутки на дальнейшее продвижение. Еще глубже
в чащобу он не полез - побоялся медведей. А вот приходилось ли кому-нибудь
бывать еще дальше - никто не знал.
Держась Лесного Ручья, Павел на восьмой день пути достиг Холмов
Одиноких Сосен, перевалил через них и двинулся вдоль Гнилого Болота,
постепенно сворачивая на юго-восток. Миновав поляны с высокой, в рост
человека травой, он попал в такую глушь, где деревья совсем закрывали небо
и приходилось чуть ли не на ощупь пробираться в полумраке, ломая и
отталкивая взглядом наиболее плотно стоящие стволы. На одиннадцатый день
он набрел на логово медведей и решил побороться с ними по-честному,
пользуясь только пикой. Медведей было не меньше десятка, а Павел был один,
и пика сломалась, наткнувшись на прочный лоб пятого медведя, и пришлось
помахать ножом и обломком пики, сначала упираясь спиной в толстый ствол, а
затем перебегая с места на место и уворачиваясь от страшных когтистых лап.
Потом он все-таки раскидал медведей взглядом и покинул поле боя, и отдыхал
на поваленном трухлявом стволе, ощущая приятную истому в мышцах.
На тринадцатый день пути Павел понял, что Броселианд ему не одолеть -
нужно было возвращаться, ждала работа, - но из упрямства продолжал еще
двое суток пробиваться на восток, с надеждой ожидая, что вот-от лес станет
реже.
Но лес не стал реже. На исходе пятнадцатого дня Павел вышел к
странному лесному озерцу с крутыми берегами. Деревья окружали озерцо
плотной стеной, торчали из воды рухнувшие с обрыва сосновые стволы, и над
тускло блестевшей поверхностью озерца висела сиреневая дымка. Ни единая
волна не шевелила воду, будто и не вода это была, а вязкая смола. Озерцо
было круглым и маленьким - без усилий можно докинуть пику до
противоположного берега, - словно неведомый небесный Голиаф бросил сюда
огромный камень, поваливший деревья и выдавивший на поверхность черную
густую кровь земли.
Спуска к озерцу не было, и не тянулись сюда звериные тропы, поэтому
Павел устроился над обрывом, над черной тусклой поверхностью, в которой
совсем не отражалось наливающееся тяжелой синевой закатное небо, полежал
немного на боку, глядя на сиреневую дымку и думая о том, что завтра
предстоит долгий обратный путь. Внезапно отяжелела голова и глаза
закрылись. Он словно провалился в черный колодец, словно тонул в Иордане,
все глубже погружался в болотную трясину, и сжималось, сжималось сердце, и
где-то далеко, за звездами, в Доме Создателя, плыла, колыхалась,
расползалась дрожащими легкими тенями сиреневая дымка...
...Он не знал, что разбудило его. То ли хрустнул веткой медведь, то
ли визгливо пролаял вдалеке волк... Ничего он не понимал, только
чувствовал, как уплывает, утягивается куда-то сиреневая дымка,
затуманившая сознание - и долго лежал с тяжелой головой, глядя то на
звезды, то на черную бездну внизу, под обрывом, в которой не было
отражений. Он не испытывал страха, он давно уже не боялся никого и ничего,
разве что ночного кладбища за Лесным Ручьем, и ничто не угнетало его, и не
гнало прочь, как у Заколдованных Деревьев, скрывавших какое-то древнее
безумие, о и оставаться на этом обрывистом берегу он почему-то не мог.
Чуть заметно светилась в ночи вернувшаяся сиреневая дымка. Павел проверил,
на месте ли нож, подобрал обломок пики и, выставив перед собой руки,
направился в чащу, так и не разобрав, что же творится с ним.
И там, в бесконечном Броселиандском лесу, когда в небе уже
заплескалось прозрачной рыбой-пятихвосткой чистое утро, его вновь, как
когда-то, настигло оцепенение, и не просто оцепенение - а с видениями. Он
стоял, прислонившись плечом к стволу и опираясь на свою сломанную пику, и
видел что-то странное, то, чего никогда не бывало ни с ним, ни вообще в
Лесной Стране.
Он шел по какой-то необычной серой твердой дорожке, испещренной
трещинами, сквозь которые пробивалась удивительная зеленая трава, цветом
своим похожая на чешую рыб из лесных ручьев. По обеим сторонам дорожки
тянулись ровные, будто срезанные ножом, зеленые кусты, а за ними
возвышались невиданные деревья с широкими, тоже зелеными листьями. В небе
парили сказочные пушистые белые облака, как на рисунках в книгах - таких
облаков никогда не бывало в небе Лесной Страны. За кустами и деревьями
виднелись разноцветные конструкции: большие вращающиеся кольца с
сиденьями, вертикально стоящие лестницы, изогнутые бревна на подпорках,
идущие параллельно земле, качающиеся сиденья, подвешенные между столбами,
большой ящик с низкими бортами, наполненный песком. И везде, везде на этом
пространстве прыгали, бегали, качались, кружились на сиденьях, лазили по
лестницам и бревнам, копались в песке дети, множество детей в красивой
одежде, словно сошедших с книжных рисунков. Он никогда еще не видел
столько детей сразу, вместе; их было там никак не меньше тридцати... Потом
он почувствовал, что на шее сидит кто-то легкий, опираясь на его голову, и
понял, что осторожно придерживает руками маленькие ножки.
- Папа, - сказал детский голос над головой. - А почему солнышко такое
большое, а звездочки малюсенькие?
И кто-то, кем сейчас был он, Павел Корнилов, ответил:
- Солнышко близко, Ирочка, а звезды далеко - поэтому и кажутся
маленькими. Хотя на самом деле многие из них - Полярная, Бетельгейзе,
Денеб - намного больше Солнца.
- Вот и нет! - радостно воскликнули над головой. - Звездочки
маленькие потому, что плохо кушают!
...Сначала он все-таки думал, что это просто сон, необычайно яркий
сон, навеянный прочитанными книгами. Но видения приходили к нему и потом,
в августе и октябре, ноябре и январе, и не было во всей Лесной Стране
таких книг, которые могли впечатать в его сознание, в его память эти
образы.
Он сидел в удобном кресле и в то же время непостижимым образом
двигался, парил в голубизне, втекающей через маленькое круглое окно в
вогнутой стене длинного помещения, уставленного рядами кресел. Внизу, за
оконцем, от горизонта до горизонта тянулся пушистый плотный туман, образуя
впадины и нагромождения скал, похожий на застывший пар над горячим лесным
источником. В высокой голубизне, кое-где подернутой белой дымкой, горело
яркое солнце. Потом он почувствовал, что словно скользит с невидимой горы,
так что захватило дух - и плотная пелена затянула оконце. Такие туманы
окутывали город после сезона дождей, когда прохожие тенями вырисовывались
буквально за два шага до встречи и тут же таяли за спиной.
Туман растворился, вновь стало светло. Он взглянул вниз и увидел
далекую землю - расчерченные квадраты желтых и черных полей, дороги,
окаймленные деревьями. Солнце поочередно вспыхивало в маленьких озерах,
рассыпанных внизу, на равнине, осколками гигантского зеркала. Качнулся и
накренился горизонт, вздыбилась земля - и вновь встала на место, и
надвинулась широкая река с плывущей большой белой лодкой, с мостами на
мощных опорах, и приблизился высокий зеленый берег, и в зелени золотились,
искрились под солнцем купола, и стояла над рекой огромная светлая женская
фигура с мечом и щитом в поднятых к небу руках. Наваливался, надвигался,
всплывал к небесам бескрайний город - бесконечное нагромождение
причудливых зданий, беспредельная путаница широких и узких улиц,
ошеломительное множество автомобилей, автобусов и людей...
Да, Павел летал в своих странных видениях-снах, а еще сидел за рулем
автомобиля, и шоссе уносилось, уносилось под колеса, а еще взбирался на
холм, поросший деревьями, и вместе с белокурой курносой
девчушкой-подростком с высоты толстостенного замка смотрел на
распростершийся внизу город с остроконечными крышами старых домов и
высокой белой башней на древней площади.
Лежал на горячем песке у моря... Бродил по чужому странному лесу,
словно выросшему из сказок... Ел что-то белое, вкусное и холодное, сидя в
тихом домике с разноцветными стеклами...
Со временем видения ослабли, стали совсем обрывочными и блеклыми, как
старые, выгоревшие на солнце рисунки, но продолжали повторяться, хотя все
реже и реже.
И было одно видение, воспоминание о котором долго не давало ему
покоя, заставляя вздрагивать и просыпаться среди ночи, и до утра глядеть в
темноту.
Видение было переполнено страхом. Холодным, скользким, беспричинным
страхом, заставляющим бросать все и уходить, уходить от дома. Что могло
внушить такой страх? Предчувствие того, что вот-вот разверзнется земля или
обрушатся небеса, что появился на горизонте всадник на бледном коне и ад
следует за ним, что вышла из дыма саранча с человеческими лицами и
львиными зубами, и с жалами на скорпионьих хвостах? Ощущение конца света,
гибели мира, неминуемого и скорого дня гнева, дня скорби и тесноты, дня
опустошения и разорения, тьмы и мрака, облака и мглы?..
Страх. Неописуемый, неподвластный сознанию и воле страх. Он гнал,
гнал людей по дороге, туда, где было спасение от страха. С белесого
выгоревшего летнего неба струился зной, поля, то понижаясь, то повышаясь,
тянулись к горизонту, и дрожал над ними горячий воздух, и покинутые домики
в низинах у прудов, в окружении огородов и деревьев, вдыхали зной темными
проемами распахнутых настежь дверей... Земля на обочинах растрескалась,
неподвижна была редкая пыльная трава, и деревья вдоль дороги почти не
давали тени. Пыль, пыль, пыль тяжело висела над дорогой, пыль садилась на
лица людей, и пот стекал по щекам. И шум моторов, и детский плач, и грохот
гусениц - сквозь пыль и жару. Ехали в автомобилях и автобусах, на
бронетранспортерах и грузовиках, и облепив башни танков, и трясясь в
тракторных прицепах. Шли, устало волоча ноги и толкая перед собой тележки
с наваленным грудой скарбом, махали догонявшим их грузовикам и автобусам
и, если удавалось, втискивались, оставляя на дороге мешки и узлы из
простыней, скатертей и одеял. И тянулась, от горизонта до горизонта
тянулась вереница людей и машин, в клубах пыли устремляясь под злым летним
солнцем туда, где было спасение...
Надежда на близкое спасение чуть притупляла страх, но гнала, гнала
вперед.
И ночью все продолжали движение, и кто-то, не выдержав, спал у обочин
и в придорожных полях, и кто-то жег костры и резал хлеб, и кто-то кормил
детей на ходу, и кто-то кричал, потрясая автоматом: "Бодрее, бодрее,
товарищи! Уже скоро..." Светились и двигались фары...
А к утру, едва приоткрыл глаза рассвет, - появилось. Прямо в поле, на
фоне проснувшегося неба, - высокий, колышущийся, переливающийся розовым и
изумрудным, палевым и фиолетовым раскидистый шатер, словно старый
цирк-шапито, словно мираж - и оттуда струилась, струилась надежда, манила,
звала к себе, невидимыми гигантскими ладонями задерживая, отталкивая
беспричинный страх, повисший над дорогами и бездорожьем.
Со всех сторон выпрыгивали из кузовов, хлопали дверцами автомобилей,
выскакивали из автобусов, бросали тележки, сминали танками высокую
пшеницу, буксовали - ревели моторы, сизый дым из выхлопных труб
расплывался в чистом утреннем воздухе, - бежали, ехали, врывались лицами,
капотами, дулами танковых пушек в переливающиеся зыбкие стены шатра - и
окунались в тишину и прохладное успокоение...
...Бесшумно упала дверь, из темноты возникли хмурые лица, а вдалеке
маячила фигура Черного Стража. Страж поднял руку, погрозил тонким пальцем,
и Павел почувствовал неприятный холод в виске. Он открыл глаза, потер
онемевшую щеку, пошарил в траве - и сразу наткнулся на широкий лист
холод-корня, успевшего за эти ночные часы вылезти из земли и распластаться
под головой.
Неужели он заснул? Ночь по-прежнему была темна, и опять нашептывал
что-то Умирающий Лес, но, кажется, небо все-таки едва уловимо посветлело.
Что же делать? Отшельником он жить не собирался, но путь в родной
город был закрыт, да и в другие тоже. "Будет трудно - приходи за советом",
- сказал Черный Страж после их разговора у питейки.
"Что ж, раз так, - вновь наливаясь силой от злости, решил Павел, - я
действительно пойду к Стражу. Прямо сейчас, пока не наступило утро. Но не
за советом приду я к тебе, Черный Страж! Никто не сможет вынудить меня
скрывать свои мысли и молчать. Я не трогаю никого, но и себя трогать не
дам. Я владею неплохим оружием и если нужно - пущу его в ход. Если ты,
Страж, будешь упрямиться, то я - к дьяволу робость! - переломаю тебе кости
и, видит Создатель, заставлю, да, заставлю тебя сделать так, чтобы от меня
отстали и позволили говорить то, что я хочу и во что верю. Я заставлю тебя
посоветовать посвященным - а твои советы они слушают, я знаю! - сегодня же
утром объяснить во всех четырех храмах о согласии с моими мыслями и о
полной поддержке меня, Павла Корнилова! Если ты будешь упрямиться, Черный
Страж, тебе будет плохо, поверь, потому что я не такой, как все, и не
боюсь - слышишь? - уже не боюсь тебя..."
Он решительно и бесшумно шел к городу, огибая болото, переполненный
холодной злостью, много передумавший в эту ночь и готовый на все. Он не
намерен был превращаться в отшельника.
Небо все больше светлело, и Павел убыстрял шаги, спеша пробраться в
дом Стража до рассвета. Подходя к пустоши Молнии, он услышал, как впереди,
в лесной тишине, хрустнула ветка. Павел замер, прижавшись к стволу. Опять
раздался треск, теперь уже ближе. Нет, это не медведь и не волк, не
похоже... Человек? Но кто бродит ночью по лесу? Черная фигура,
примерещившаяся Длинному Николаю? Черная фигура...
Павел слился со стволом, чувствуя быстрое биение собственного сердца
и напряженно вглядываясь в Пустошь Молнии. На обширном выжженном
пространстве, еще не успевшем порасти молодняком, было светлее, чем в лесу
- рассвет набирал силу, легкими, но уверенными невидимыми взмахами стирая
с неба черноту - и Павел невольно вздрогнул, заметив движущееся темное
пятно. Оно приближалось, похрустывали ветки. Павел неслышно присел на
корточки и, скрытый ветвями, проводил взглядом прошедшего совсем близко
человека. Подождал немного и осторожно направился следом.
"Интересно, что делает в лесу по ночам Черный Страж? Ищет меня? Но
откуда он знает, где меня искать? И, кажется, это у него не первая такая
прогулка; ты, вероятно, прав, Длинный Николай... Действительно идет на
могилу Безумной Ларисы? Зачем? Или отправился путешествовать по
Броселианду? Что ж, тем лучше..."
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг