читал, но еще надеется когда-нибудь прочитать. Вот если бы было лето, он
отвез бы товарища представителя прессы домой на мотороллере.
Добрая и отзывчивая душа был это Кондратюк.
6
Когда Чесноков вернулся из командировки, Анечка все ему рассказала.
- Ерунда это, - сказал Чесноков. - Записывать тут нечего. Слушай уж ты
мои стихи одна. Гордись хотя бы тем, что раньше всех можешь познакомиться
с ними.
Но Пионова, видимо, здорово заинтересовала вся эта история. Вскоре он
снова пришел к Чесноковым и притащил с собой старящегося редактора
молодежной газеты Тимофея Федоровича. Услышав шум, прибежал и Вениамин
Кондратюк. Пионову не хотелось высказывать свои соображения, причем
совершенно фантастические, при посторонних, но Кондратюк отрекомендовался
редактору лучшим другом семьи Чесноковых, к тому же соседом. И Пионову
пришлось терпеть.
Разговор долгое время вертелся вокруг да около. Редактор уже был
вынужден согласиться, что "Паннония" для дорог Сибири барахло по сравнению
с "Уралом". Чесноков вообще ничему не радовался.
Наконец Тимофей Федорович отодвинул чашку и сказал:
- Все! Спасибо! Больше не могу!
Пионов тоже облегченно вздохнул, потянулся за своим объемистым
портфелем, раскрыл его и вытащил толстую пачку листов, газетных вырезок и
небольших книжечек. Кондратюк поспешно сгреб посуду на край стола, а
Анечка унесла ее на кухню. Все расселись вокруг стола, серьезные и
сосредоточенные, как на важном совещании.
- Владимир, - начал Пионов. - Может быть, то, что ты сейчас услышишь,
для тебя будет немного неприятно.
Чесноков махнул рукой: "Валяйте".
- Тот случай с Сергеем Серегиным все никак не выходил у меня из головы,
- продолжил Пионов. - Я тщательно просмотрел то, что он писал раньше и
после того. Я тогда говорил, что последний сборник Серегина отличается от
всего, что он написал, как небо от земли. Это же действительно явление в
поэзии. Никто так не писал раньше. Вспомните Маяковского. Ведь ни до, ни
после него никто так не пишет.
- Писали, Григорий, как же! Только не получалось, - вставил редактор.
- Вот именно. Ничего толкового не получалось. А у Маяковского
получилось.
- Ну и что? - страшным шепотом спросил Кондратюк.
- А то, что бездари и кустари все похожи друг на друга, а талант не
похож ни на кого.
- Талант, - холодея перед какой-то страшной тайной, прошептал
Кондратюк.
- Сборник под названием "Удивление", который выпустил Серегин, - это
Грин в поэзии. Не успел он выйти в свет, как о нем заговорили. Вы бы
отличили рассказы Александра Грина от рассказов других писателей? -
спросил Пионов, обращаясь к Кондратюку.
Кондратюк смутился. Некогда ему было читать Грина. То мотороллер, то
грибной сезон, то ягодный. Зимой и то передохнуть некогда.
- Ну да ладно, - вздохнул Пионов. - Не в этом дело. Вот три
стихотворения из "Юности", одиннадцатый номер за прошлый год. - Пионов
нашел журнал в куче бумаг и прихлопнул его ладонью. - Читали?
Чесноков потянулся за папиросами.
- Понимаю, - сказал Пионов. - Неприятно. Я видел эти стихи в
черновиках, которые записывает ваша жена Аня. Стиль, образ мышления,
способность видеть мир не так, чуть-чуть не так, как все... Удивление, это
все то же удивление! Мир потихонечку разучивается удивляться. Чем можно
удивить человека? Полетом на Марс? Африкой? Узенькой полоской зари на
восходе солнца? Или, быть может, музыкой, детской улыбкой? Чем?
- Вот это правильно! - восторженно произнес Кондратюк.
- Нет, неправильно. Все это еще удивляет, но как-то вяло, однобоко.
Удивляет _обычно_. Представляете себе - обычное удивление? Обычное
удивление! Разве удивление может быть обычным? На то оно и удивление,
чтобы быть необычным.
Чесноков сидел с таким видом, словно все это его не касалось.
- А в этих стихах все иначе, чем у других.
- Он и на самом деле такой, - сказала Анечка и смутилась. - Какой в
жизни, такой и в стихах.
"Господи, - подумал редактор, - что за счастливая женщина".
- А стихи подписываются чужими фамилиями. Я их все собрал. Вот
посмотрите. Это твои стихи, Владимир?
- Я знаю, - тихо сказал Чесноков. - Я их все читал.
- Я сначала собрал их все вместе и лишь потом пришел к вам в надежде,
что увижу здесь хотя бы черновики. И я не ошибся. Они все здесь.
- Не все, - сказал Чесноков. - Последние я не читал даже Анечке.
- Вот эти?
- Да.
- И вот стихийно возникло общество поэтов, которые написали "ваши"
стихи. Они как-то нашли, отыскали друг друга. Их человек десять. А
Серегина они избрали своим председателем.
- Я все это знаю, - спокойно и с расстановкой сказал Чесноков. - Ничем
вам полезным быть не могу.
- У меня предположение, - сказал Пионов. - Совершенно фантастическое.
Может быть, это действительно не вы пишете, - Пионов машинально перешел на
"вы". - Может быть, пишут действительно другие? А ваш мозг так точно
настроен на определенное настроение, что мгновенно воспринимает их. И
никак нельзя доказать, что они возникают у вас первого.
Анечка закусила губу.
- Телепатия! - покрываясь холодным потом, выдавил из себя Кондратюк.
- Да, да. Нет! При чем тут телепатия! Не в этом дело.
- Ну что ж! - сказал Чесноков. - Спасибо вам за хлопоты. Все-таки
участие.
- В том-то и дело, - пожалуй, впервые за все это время открыл рот
редактор молодежной газеты, - что все это ерунда.
- Нет никакой телепатии, - облегченно вздохнул Кондратюк. - Я слышал.
- Почему для всех этих поэтов, - редактор дотронулся кончиками пальцев
до кипы бумаг, - именно эти стихи являются исключением из их творчества?
- Да, да, - поддержал его Пионов. - Напишет одно, два стихотворения
или, как Серегин, целый сборник, а ни до, ни после этого ничего похожего
больше нет. Зато появляется у другого. И снова как явное исключение. А у
тебя ведь это система. Ничего нельзя спутать. Так, может быть, это они
каким-то чудом, непосредственно из мозга в мозг воспринимают твои стихи? И
эти стихи действительно твои?! Понимаешь, это твои стихи! - Пионов,
довольный, откинулся на спинку стула и оглядел всех торжествующим
взглядом.
- Но этого никак нельзя доказать, - сказал Тимофей Федорович. - К
сожалению.
- А зачем доказывать? - спросил Чесноков.
- Нет, можно, - возразил Пионов. - Трудно, но можно. Теоретически
можно, если знать, у кого они возникнут в голове. Какая-то разница во
времени должна быть. Предположим, у него, у этого человека, вечером
чернила кончились или бумага. Нечем записывать. А утром дела наваливаются,
не передохнешь. Вот тебе и разница во времени. Ты-то успел записать.
Причем разница всегда должна быть в твою пользу.
- Что же мне, всегда пузырек с чернилами открытым держать по этому
поводу? - усмехнулся Чесноков.
- Это действительно смешно, - сказала Аня.
- Надо общественность на ноги поставить, - посоветовал Кондратюк. -
Общественность, она все может.
- Тут хоть на голову ставь всю общественность, - вздохнул Тимофей
Федорович.
- В таком случае надо писать в "Технику - молодежи", - снова подсказал
Кондратюк. - Там и не такое еще пишут.
- Нет, нет, - сказал редактор. - Тут даже сдвиг во времени не поможет.
Что такое день, два? А если попадется такой человек, как Серегин? Кроме
всего прочего у него амбиция, голос хорошо поставлен, а эрудит какой по
охране прав автора! Попробовать, конечно, можно. Мы, собственно, решили
напечатать несколько ваших стихотворений, а там будь что будет. Все ближе
к чему-то определенному.
- Да, да, Владимир, подборка стихов за тобой.
- Уговорили, все-таки, - обрадовался Кондратюк. Эта история разжалобила
его. У него даже появилось желание помочь соседу. Чего он бьется
впустую?.. Но как?
- "Уговорили" тут ни при чем, - отрезал редактор. - Просто это наше
решение.
- Я не отказываюсь, - устало сказал Чесноков. Он был явно расстроен.
Жена незаметно взяла его руку и погладила - осторожно, чуть-чуть.
- Мы искренне верим, что это ваши стихи. И должны они печататься под
вашей фамилией, - твердо сказал Тимофей Федорович.
- Теперь я не уверен в этом.
Гости разошлись поздно. Кондратюк недоумевал. Счастье само лезет в руки
человеку, а он отказывается. В то, что Чесноков пишет здорово, Кондратюк
поверил. Не зря к нему приходят такие люди! При расставании Пионов
поклялся, что напишет статью. Он еще не знает куда, но напишет. А Тимофей
Федорович по обыкновению ничего не сказал, лишь подумал про Чесноковых:
"Ведь трудно людям. Но почему в их квартире ощущение счастья?"
7
Чесноков ничего не дал в газету. А Пионов написал все-таки толковую
статью, в которой подробно изложил все факты, касающиеся загадочного
явления и судьбы никому не известного писателя. Статья была отправлена в
"Литературную Россию". Через несколько месяцев пришел ответ, в котором
сообщалось, что газета очень редко печатает научную фантастику и в
настоящее время не находит возможным опубликовать рассказ. Пионов страшно
расстроился, написал в газету резкое письмо, но ответа не получил. И все
же он надеялся когда-нибудь доказать свою правоту и восстановить в правах
Чеснокова.
Раза два-три в год он заходил к Чесноковым в гости, но все реже и реже
просил Владимира дать что-нибудь в газету. А потом его перевели на работу
в Москву, в одну из центральных газет.
У Чесноковых родился сын, потом сын и дочка. Хлопот с малышами было
очень много. К этому времени у Чеснокова набралось бы десятка два
сборников стихов, если бы их удалось собрать вместе.
Свой первый рассказ Чесноков написал, когда старшему, тогда еще
единственному сыну, исполнилось три месяца. И с этого времени писал стихи
все реже и реже. И все больше его тянуло к прозе. Сначала небольшие
грустные, но с тонким юмором рассказы. Потом большие, серьезные. А однажды
он рискнул написать повесть. И снова он встречал их в журналах и сборниках
под чужими фамилиями. Стихийно возникшее общество поэтов "Удивление"
постепенно распалось, потому что все реже и реже стали появляться в печати
стихи соответствующего стиля и содержания.
Так кто же все-таки писал эти стихи и рассказы? Пионов так ничего и не
смог доказать. Он был уверен, что все это принадлежит Чеснокову, но
требовались точные доказательства. А сам Чесноков? Конечно, ему было
грустно сознавать, что кто-то мгновенно воспринимает его творения и выдает
за свои, нисколько в этом не сомневаясь. Но еще хуже было бы, окажись, что
сам Чесноков просто-напросто способен мгновенно воспринимать стихи и
рассказы разных авторов, созвучные его настроению. Он много раз думал об
этом, особенно после памятного разговора с Пионовым и Тимофеем
Федоровичем. Пришел ли он к какому-нибудь выводу? Пришел. Он был твердо
уверен, что пишет именно он. Но это еще не давало ему оснований посылать
рукописи в издательства и редакции.
Время шло своим чередом. Чесноков уже-руководил небольшой лабораторией,
а Кондратюк стал начальником крупного отдела. Оба они не привыкли
относиться к работе спустя рукава, а это означало, что нередко им
приходилось технические проблемы своих разработок решать в нерабочее
время.
Кондратюк проникся к Чеснокову каким-то странным уважением. Лезет
человек на отвесную стену, выбивается из сил, падает, снова лезет. А
зачем? Ведь на вершине горы все равно нет ничего. Нет ни золотых россыпей,
ни красивого цветочка, даже панораму гор и долин оттуда не увидишь, потому
что сама вершина вечно скрыта в тумане. И все-таки человек продолжает
восхождение. И это непонятное упорство невольно вызывает уважение и страх.
А если бы это был он, Кондратюк? Хорошо, что это не он!
Вениамин Кондратюк даже взял нечто вроде шефства над Чесноковыми. В
летние воскресные дни предлагал свой автомобиль, чтобы выехать на лоно
природы, приглашал на дачу.
Иногда Чесноковы принимали приглашения. Кондратюк был искренне рад.
Людям приятно - значит, и автомобиль, и дача оправдывают себя. Не зря
деньги вбиты в это дело.
Но чаще Чесноковы отказывались. Впятером шли они по проселкам и
тропинкам пригородных лесов Усть-Манска. Старший сын мог уже тащить
рюкзак, а младшие в основном ехали на не очень широких папиных плечах,
пока впереди не показывался пустынный берег ручья или речушки. Они уходили
недалеко от города, но видели очень многое. Странный талант Чеснокова
помогал им видеть все не так, как обычно. И от этого становилось странно
на душе, и хотелось летать и плакать оттого, что летать не можешь.
Может быть, Чесноков и бросил бы писать, если бы хоть раз Анечка,
слушая его, прикрыла скучный зевок ленивой ладонью. Но этого не случилось.
Ей было интересно. И так же, как десять лет назад, с замирающим сердцем
слушала она о том, какой странный, удивительный, радостный и грустный,
счастливый и горький мир окружает их. Он всегда был разным. А разве можно
скучать, когда тебя все время окружает разное и новое? Зевают от скуки,
когда все уже давным-давно известно и ничего нового в будущем те
предвидится.
Он писал, потому что и ему, и жене Анечке, теперь уже Анне, это было
интересно.
Однажды Чесноков неопровержимо доказал, что пишет именно он. Еще раньше
Пионов обращал внимание на то, что необычные стихи выпадают из творчества
некоторых поэтов, а для Чеснокова они являются системой. Нужно было только
доказать, у кого они появляются раньше.
Чесноков начал новую повесть из жизни инженеров. Она была задумана в
виде трех рассказов, от лица трех главных действующих лиц. Повесть
писалась легко. Чесноков вообще писал легко. Была уже закончена первая и
начата вторая часть. Как обычно, просматривая в библиотеке новые
поступления, Владимир встретил первую часть повести в одном журнале. Это
было настолько привычным, что не удивило ни его, ни Анну.
В тот год была ранняя весна. Днем снег таял, а утром подмораживало.
Чесноков шел на работу, поскользнулся, упал и сломал руку. Бывает же такое
невезение! Его положили в больницу, но кость руки долго не срасталась.
Вдобавок ко всему обнаружилось повреждение позвоночника. Короче говоря,
Чесноков проболтался в больнице месяца три. Писать он не мог, но зато
читать сколько угодно. Как-то на глаза ему попался журнал с первой частью
повести, и он обратил внимание на сообщение редакции о том, что в
следующем номере будет напечатана вторая часть. Чесноков разыскал
следующий номер. Продолжения в нем не оказалось. И в третьем номере он не
нашел ничего. Зато в журнале появилось редакционное сообщение: по
независящим от редакции причинам публикация повести откладывается на
неопределенное время.
И тогда Чесноков послал автору телеграмму, в которой советовал или
расторгнуть договор с издательством, или изменить сроки публикации, потому
что он, Чесноков, в настоящее время не может заняться этой повестью.
Автор телеграмму получил, хотел ответить Чеснокову чем-нибудь
ядовито-ехидным, но передумал. Мало ли у любого писателя недоброжелателей!
Со всеми не будешь вести переписку. А повесть у него действительно
застопорилась. Ни слова. В голову лезла всякая ерунда, но только не то,
что нужно. Он уже несколько раз ходил на завод, чтобы посмотреть, как
работают инженеры. Сам он никогда инженером не был. И все равно ничего не
получалось. И редакция уже надоела своими звонками. Ну где он возьмет
продолжение, если вдохновение пропало!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг