Виктор Колупаев
БИЛЕТ В ДЕТСТВО
Й_________________________________________________________________________»
є Авт. сб. Качели Отшельника - Москва, "Молодая гвардия", 1974, 192 с. є
є OCR and spellcheck by Andy Kay, 18 September 2001 є
И_________________________________________________________________________ј
Этот вокзал не был похож на все другие. Здесь никто никого не встречал и
не провожал. Никто не суетился, не спешил и не опаздывал. Здесь не было
камер хранения и носильщиков, потому что никто из пассажиров даже на одно
мгновение не захотел бы расстаться со своим багажом, состоящим из
воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем.
Сюда приходили после глубоких раздумий. Одни - предчувствуя
приближающуюся смерть; другие - перед тем как навсегда улететь с Земли;
третьи - чтобы полнее осознать сущность своего "Я", сравнить себя с
эталоном, на который еще не налипли комья сомнений, страха, зависти,
пошлости и себялюбия, который еще не согнулся под тяжестью повседневных
забот и волнений.
Были и такие, что приходили сюда от безделья. Но вокзал не прощал людям
насмешек и оскорблений. На них страшно было смотреть, когда они
возвращались, так стыдились они своего настоящего. Но этих было мало, или
они просто не решались появляться здесь.
Я уже давно ощутил потребность встретиться с самим собой, задать самому
себе несколько вопросов и самому же на них ответить. Эта потребность росла
во мне с каждым днем, и однажды я не выдержал и пошел на вокзал.
- Билет в детство, пожалуйста, - сказал я в окошечко кассы и через пять
минут уже сидел в жестком вагончике допотопной конструкции, с нетерпением
ожидая свистка паровоза.
В купе рядом со мной оказалась старушка с корзиной фруктов и конфет.
Волнение, с которым она поминутно перебирала ее содержимое, могло рассмешить
кого угодно, но только не в этом поезде. Ее можно было понять. Ведь она
ехала к маленькой девочке, в свое детство, наверняка давно и прочно забытое.
Дети любят сладкое - только это она и помнила из всего, с чем ей предстояло
очень скоро встретиться,
Напротив сидели мужчина с поседевшими висками и старик. Я знал этого
мужчину по его портретам из журналов. Это был известный пианист. Перед
каждым концертом он ездил в свое детство. Утверждали, что именно это делает
его концерты неповторимыми, удивительными, но я слабо верил в эту версию.
Многие музыканты ездили в свое детство, но что-то мало среди них было гениев.
Старик сидел, положив руки на массивную трость. Он вез в подарок своему
детству только мудрый взгляд своих уставших глаз.
Поезд тронулся... Мимо проносились телеграфные столбы, размеренно стучали
колеса, изредка раздавался свисток паровоза. Кто-то в соседнем купе
потребовал у проводника холодного пива и потом долго ворчал, возмущаясь
плохим обслуживанием.
Прошел грустный и задумчивый час. Вдали за поворотом уже можно было
различить платформу.
- Приехали. Станция, - объявил проводник. Все начали торопливо собираться
и сбились в проходе.
- Суздаль! - удивленно сказала моя соседка.
Это был Загорск. Для меня это был Загорск. А для нее - Суздаль. Для
старика - Пенза или Сызрань. Каждый приехал в город своего детства. Я уже
видел золоченые купола Троице-Сергиевской лавры. А кто-то видел тайгу,
стремительное течение Енисея, ленивую гладь Онежского озера.
Загорск... А я даже и не знал, что это мой город. Я не помнил своего
детства.
Вагон быстро опустел. Старушка увидела в толпе встречавших пухленькую
девочку, замахала ей платком и заплакала. Пианист положил руку на плечо
мальчугану, и они пошли к виадуку, очень серьезные и сосредоточенные. На
платформе было шумно и тесно, но постепенно люди расходились.
Меня никто не встречал. Я несколько раз махал рукой мальчишкам, но к ним
почти тотчас же кто-нибудь подходил. Каждый раз это оказывался не я. Трудно
представить, каким ты был в детстве, тем более что у меня не сохранилось ни
одной фотографии того времени. Я вообще сомневался, были ли они.
Через десять минут около поезда почти никого не осталось. Только на самом
краю платформы десятилетний мальчишка в майке и не по размеру больших брюках
сосредоточенно пинал носком ободранного ботинка стаканчик из-под мороженого.
- Сашка! - крикнул я.
Но он, даже не взглянув в мою сторону, спрыгнул с платформы, пересек
железнодорожные пути и скрылся за углом здания.
Я так ждал встречи со своим детством, так надеялся, что это поможет мне
обрести утраченную в последнее время уверенность в себе, поможет мне лучше
понять свои поступки. Эта встреча была необходима мне.
А он не пришел...
Искать его в городе не имело смысла. Я бесцельно проболтался на вокзале
около часа, дожидаясь, когда объявят посадку на обратный поезд.
Весь путь до Усть-Манска меня не покидало ощущение какой-то невосполнимой
утраты. Почему он не пришел? Почему? Соседи по купе были погружены в свои
мысли, лишь одна женщина все время пыталась рассказать о своих проказах
сорокалетней давности, но никак не могла найти внимательного слушателя.
Не успел я сойти с поезда на вокзале в Усть-Манске, как меня вызвали к
диспетчеру,
- Простите, - сказал молодой парень в железнодорожной форме, когда я
вошел в диспетчерскую и назвал свою фамилию. - Мы виноваты в том, что
испортили вам настроение. Что-то произошло с системами волноводов
темпорального поля. А может быть, темпограмма не дошла до адресата, и
поэтому он не пришел вас встречать.
- Он мог и не захотеть со мной встретиться. - Я махнул рукой, собираясь
выйти.
- В следующий раз это не повторится, - заверили меня. - Мы все проверим.
Можете ехать в детство хоть завтра.
- Вряд ли в ближайший месяц у меня будет свободное время, - ответил я и
вышел не попрощавшись.
Мы ставили один важный эксперимент, и времени действительно не хватало.
И все же на следующий день я снова был на вокзале, снова ехал в дряхлом
вагончике, снова стоял на пустеющем перроне.
На краю платформы, как и вчера, я увидел мальчишку.
- Сашка! - крикнул я. - Это же ты! - Я чувствовал, я твердо знал это.
Он хотел спрыгнуть с платформы, но передумал и остался стоять, глядя себе
под ноги. Я бегом кинулся к нему, схватил за плечи, сжал. И вдруг он
прижался к моей груди. На секунду, не более. Затем оттолкнул меня и, глядя
исподлобья, сказал:
- Так вот ты какой?!
В его голосе было очень много от взрослого мужчины. И вообще для мальчика
он выглядел очень серьезным.
- Сашка! Значит, ты все-таки узнал меня?
- Еще бы. Но только я не Сашка. Меня все зовут Роланом... Ну то есть
Ролькой.
- Но ведь меня-то зовут Александром. Значит, и ты - Сашка.
Он пожал плечами.
Я в свои сорок лет выглядел еще крепким человеком. А он был нескладный и
худой.
- Послушай, Сашка. Я буду звать тебя Александром, а не Роланом. - Здесь
он снова пожал плечами, как бы говоря: "Как хочешь". - Почему ты такой
тощий, чертяка?! Тебе надо заниматься спортом, иначе долго не протянешь.
На мгновение мне показалось, что его глаза смеются надо мной, и я тоже
расхохотался. Какую глупость я только что ляпнул! Ведь я стою перед ним
живой и здоровый. Как же в таком случае он может долго не протянуть? Вот
ерунда-то.
Он тоже засмеялся, и мы дошли до самого виадука, даже не пытаясь что-либо
сказать друг другу из-за распиравшего нас смеха.
Привокзальная площадь была не такой, какой я ее привык видеть. Бывая в
Загорске, я почти всегда заходил в кафе "Астра" Но сейчас его еще не было и
в помине. Справа доносился гомон базарчика, который не могли заглушить даже
паровозные гудки.
- Ну ладно, Сашка, - сказал я. - Трудно ведь сразу вести себя так, чтобы
кому-нибудь из нас не было смешно. Я еще не раз попаду впросак. И это вовсе
не означает, что мы с тобой не должны гденибудь пообедать.
- Я не хочу, - сказал Сашка. - Нас уже кормили.
"А что он думает на самом деле? - попытался сообразить я. - Если бы я
хотел есть, то никогда бы не отказался, если бы предложение исходило от
такого человека, как я сам. Ага! Но ведь я-то взрослый человек, я все
понимаю. А он?"
- Не хочешь так не хочешь, - сказал я. - Расскажи-ка лучше, как ты
живешь? Кто твои друзья?
- Только не надо допросов, - ответил он, и я понял, что мои вопросы
действительно похожи на анкету, на которую нельзя ответить искренне.
Мы подошли к базарчику, и я спросил:
- А мороженого хочешь?
- Ага! - радостно ответил он.
- С орехами или пломбир?
- Ну да, с орехами! Такого и не бывает.
- Посмотрим, - загадочно сказал я, но у женщины, продававшей мороженое,
действительно не было ни того, ни другого. Я спросил ее на всякий случай, но
лучше бы я этого не делал. Она вдруг раскричалась на меня: "Ишь чего
захотел!" Сашка потянул меня за руку.
- Пойдем...
Но я все же купил порцию обыкновенного молочного мороженого. Сашка взял
его, глядя в сторону, но мне еще пришлось раза два сказать ему: "Ешь, чего
ты?", прежде чем он развернул бумажку. И тут же, как мне показалось, он
забыл про меня. Сразу стало видно, как он хотел это мороженое. Обыкновенный
десятилетний мальчишка. Он закапал мороженым свои широченные брюки.
- А ты научился лечить неизлечимые болезни? - неожиданно спросил он меня.
Я растерялся.
- Откуда ты это можешь знать? Ведь я занимаюсь этим всего лет двадцать. И
начал совершенно случайно. Неужели я думал об этом еще тридцать лет назад?
- Но ведь я - это ты, - сказал он. - Только в детстве. Я знаю про тебя
больше, чем ты про меня, потому что я всегда хотел, чтобы ты был похож на
меня, чтобы ты занимался тем, чем хочу заниматься я. Я этого очень хочу.
В нем как-то странно сочетались детская наивность и суровость взрослого.
- Нет, Сашка, я еще не научился лечить неизлечимые болезни. Но я думаю,
что скоро это станет возможным.
- Правда? - обрадовался он.
- Правда, - я потрепал его по макушке. - Но только мне очень не хватает
времени. Тебе хорошо. Ты еще не замечаешь, как быстро бежит время.
Он бросил на меня стремительный взгляд, чуть насмешливый и странный,
словно он знал что-то, что очень важно для меня, но еще не считал нужным
сообщить это мне. Выцветшие брюки сидели на нем мешком. Рубашка в клеточку
выгорела. "Не сладко же тебе приходится", - подумал я.
- Мне тоже не хватает времени, - сказал он наконец.
- Вот как?! - рассмеявшись спросил я. - И чем же ты занимаешься, что у
тебя не хватает времени?
- Я хочу, чтобы ты получился счастливым...
- Ну что ж. Считай, что я таким и получился. Только знаешь ли ты, что
такое счастье?
Он не ответил на мой вопрос, словно и не слышал его.
- И еще я хочу, чтобы люди становились счастливее от того, что ты есть.
Вот уж этого-то я не знал наверняка. Счастливы ли люди от того, что я
есть? Нет, я не мог это утверждать с уверенностью...
- Ты очень серьезный, Сашка. Это все-таки плохо в твоем возрасте.
- Это хорошо.
- Не будем спорить. А почему ты вчера не подошел ко мне?
- Ты ведь тоже не сразу приехал ко мне. А почему я должен был сразу
броситься к тебе? Я тебя тоже ждал.
- Прости.
Мне показалось, что между нами внезапно возникла стена отчуждения, что мы
чужие друг другу и что я никогда не смогу его понять, этого десятилетнего
мальчишку, то ли потому, что взрослые вообще плохо понимают детей, то ли
потому, что он умнее меня. Но последнее я отбросил сразу же, потому что еще
не мог согласиться, что с годами глупею. Во всяком случае, до встречи с ним
это мне и в голову не приходило.
Мы долго бродили по городу. Я узнал, что и он не помнит отца и мать, что
он живет в интернате. Его неразговорчивость, некоторую скрытность я отнес за
счет того, что это была наша первая встреча. Трудно говорить много и только
веселое, когда впервые увидел сам себя.
Позже я понял, что хотя он и говорил меньше, чем я, но именно он
направлял наш разговор. Он экзаменовал меня, делая это незаметно,
ненавязчиво. И я вынужден был согласиться, что он чемто все-таки умнее меня.
Не суммой знаний, которые я накопил за свои сорок лет. Конечно, нет! Может
быть, своей системой мышления, своей способностью точно знать, что же он
хочет, своей удивительной собранностью и иронией. Грустной-грустной, не
мальчишеской иронией.
Мы договорились встретиться еще. Я уехал с вечерним поездом. В последнюю
минуту, когда я уже был в тамбуре вагона, он весело засмеялся, несколько раз
лихо подпрыгнул и крикнул:
- А ты ничего! Не совсем такой, как мне хотелось, но все же ничего. Пока!
И стена отчуждения исчезла между нами. И снова это сделал он. Сделал,
когда сам захотел.
- Пока, Сашка! - крикнул я.
Поезд тронулся. Как мне было легко! Радость, непонятная, странная,
необыкновенная, распирала мою грудь.
И все-таки я не знал, не мог предполагать, как нужна была мне эта
встреча. Я стал работать так, как не работал уже давно. Небывалое
вдохновение овладело мной. Теперь я был уверен, что эксперимент пройдет
удачно. Я сделаю то, о чем мечтал еще в детстве.
Несколько месяцев промелькнуло незаметно. Целый ряд больших и маленьких
удач, бессонные ночи, мимолетные сомнения, ожесточенные споры и
захватывающие обсуждения, встречи и командировки. Наш институт работал над
очень трудной и важной проблемой. Мы разрабатывали мгновенные
нехирургические методы лечения травм па расстоянии. Короче об этом можно
рассказать на примере. Человек упал с обрыва и разбился. Пока его доставят в
ближайшую клинику, будет уже поздно. Мы разрабатывали методику и аппаратуру,
которая позволяла этот мешок костей и боли превратить снова в человека, так
что он даже не успевал почувствовать боли. Человек падал с обрыва и тут же
вставал совершенно целым и невредимым.
Мы хотели уменьшить количество нелепых смертей. И у нас это уже
получалось. Теперь я могу сказать:
"Да, люди будут счастливее от того, что я есть". Сказать только Сашке, то
есть самому себе, и никому больше
Только через полгода я снова выбрал время и купил билет в детство...
Сашка на вокзал не пришел.
"Детская нелепая выходка, - подумал я. - Обиделся, что я долго не
приезжал". А у меня было что рассказать ему из того, о чем он мечтал.
Расстроенный, я вернулся в Усть-Манск. На вокзале меня снова пригласили в
диспетчерскую.
- Что-нибудь с темпограммой? - с надеждой спросил я.
- Нет, темпограмму мы послали. Дело вот в чем... У вас не было детства...
Это невероятно, но это так.
- Что за ерунда! Ведь я видел... я уже разговаривал с Сашкой.
- Это был не Сашка, то есть это были не вы в детстве. Это был Ролан
Евстафьев.
Ролан Евстафьев? Я не знал такого, но фамилия была мне знакома.
- У вас не было детства.
- Но почему же тогда он приходил встречать меня? Да нет же! Это именно
он, то есть я. Я это чувствую.
- У вас не было детства. Это случается по разным причинам. Очень редко,
но случается.
Мне дали стакан воды. Наверное, вид у меня был растерянный и жалкий. Я
плюхнулся в кресло, не в силах выйти сейчас на улицу. Меня не тревожили и
больше ничего не говорили. Да и что они могли сказать? Они выяснили, что у
меня не было детства. Почему и как это произошло, они не знают. И помочь тут
они мне ничем не могут.
Когда у человека бывает трудное детство, говорят, что у него не было
детства. Война, тяжелая болезнь, жестокое отношение окружающих людей... Да!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг