среди жилых домов, небольших храмов, внутренних галерей, двориков и
крепостных стен. Особенной пышностью отличался прекрасный храм в честь
Нингал, супруги бога Нанна. Герай, округлив от восхищения рот, долго
созерцал его великолепные пилястры, синюю глазурь облицовки, мягкие,
воздушные формы.
На первой террасе зиккурата великан африканец остановился и, махнув рукой
вверх, пояснил:
- Ступай один! Иди-Нарум там, в храме. Возьми знак и повесь на грудь.
Он подал ваятелю серебряную дощечку с печатью в виде трехглавого змея.
Долго поднимался Герай по широким ступеням лестницы, крылья которой были
сложены из розового песчаника и украшены сидящими львами из светло-серого
камня. Он шел как во сне, ибо Этеменигура казалась волшебным садом. На
террасах в искусственных бассейнах сверкали чашечки белоснежного лотоса. В
нишах росла жимолость, наполняя воздух благоуханием. Часто попадались
решетчатые навесы, увитые плющом и крупноцветной чемерицей. И все время
Герая сопровождал мелодичный шум льющейся с зиккурата воды: по стокам и
каменным желобам она со звоном и журчанием низвергалась в Евфрат через
щели-бойницы в толстых стенах Этеменигуры.
До вершины оставалось не очень далеко, когда он вступил в богатый покой.
Здесь недвижными изваяниями застыли воины - "быки" - с мечами и дротиками.
Они молча проводили Герая настороженными взглядами, но и только: знак на
груди открывал дорогу... В прохладном сумраке Герай различал то барельеф,
высеченный искусной рукой на черном граните, то панель красного дерева.
Залюбовавшись этими шедеврами, он не услышал, как к нему подошла женщина с
браслетами на точеных руках. Смоляные локоны струились по шее и плечам.
Сверкало ожерелье, в волосах, словно капли росы, сияли топазы. Надменно
глядя на ваятеля, она спросила низким голосом:
- Кто ты и откуда? На жителя Благодатной страны ты не похож.
Герай на мгновение потерял дар речи - так хороша была эта незнакомка в
своем расшитом золотом шерстяном платье. Волосы ее были украшены широкими
золотыми лентами, листьями и бело-голубыми лепестками из стекла. Но лучше
всяких нарядов были ее глаза - спокойные, задумчивые, редкого
сине-зеленого цвета. Ваятель кратко рассказал о себе. И пока он говорил,
женщина не сводила с него взгляда. Гераю чудилось: эти глаза ободряют его,
лучатся теплотой. "Э, наваждение!.. Со страху кажется", - подумал он.
Когда Герай умолк, женщина сказала:
- Я запомнила тебя. И найду, когда понадобится, - и, царственно
повернувшись, исчезла в сумраке.
Он отыскал Иди-Нарума в просторной нише, вырубленной в стене храма. На
скамье черного дерева, обтянутой темно-красной бараньей кожей, сидел
грузный мужчина с крупной головой. В резких чертах лица виделось что-то
хищное, но этому странно противоречили высокий лоб и затаенная печаль в
жгучих темных глазах. А рот соответствовал представлению о "тигре
зиккурата". От всего облика Иди-Нарума веяло мощью. "Лишь такие и
властвуют в гнезде скорпионов, именуемом Этеменигурой", - подумал ваятель,
сгибаясь в поклоне.
Иди-Нарум смерил его взглядом, низким баритоном спросил:
- Кто ты? Приблизься.
Герай сделал шаг, снова поклонился:
- Мое имя - Герай. Вот письмо от Исма-Эля, - и протянул глиняную табличку.
Иди-Нарум, разобрав клинопись, поднял глаза:
- Здоров ли твой господин Исма-Эль? Я помню его совсем молодым, когда он
гостил в Уре. Это были дни и моей молодости...
- Он здоров, мудрейший, и правит сильным городом.
Подумав, Иди-Нарум спросил:
- Почему Исма-Эль прислал тебя ко мне, а не к царю Благодатной страны?
- Этого не ведаю, мудрый господин. Думаю, чтобы служить тебе и набираться
знаний.
Тот усмехнулся, довольный ответом, хотя глаза оставались холодными.
- Но что ты умеешь? Что можешь?
- Я владею искусством оживлять мертвый камень, слоновую кость и нефрит.
Вождь Исма-Эль доверил мне украшать святилище богини Луны. Мне ведомы
также секреты врачевания. Я хорошо знаю созвездия.
Иди-Нарум насмешливо улыбнулся:
- Излишняя скромность не обременяет тебя, ваятель.
- Я говорю правду, - повторил Герай.
- Ладно, посмотрим. Ступай к жрецу Тирсу. Будешь жить при храме.
Прошло немало лун, прежде чем Герай завоевал расположение Иди-Нарума.
Особенно поразил он царского племянника умением лечить гнойные нарывы,
которые мучили Иди-Нарума. Этим искусством Герай был обязан предкам -
жителям предгорий Копетдага. Они были знатоками целебных настоев. Вскоре о
лекаре из-за Моря Каспов узнал царь-жрец Ура, и Герай стал придворным
врачом и "другом царя".
Царь-жрец дозволил Гераю заниматься любимым делом - ваянием. Около
полугода он даже провел в Уруке, где украшал гробницы правителей шумерской
династии. У царских мастеров учился искусству возводить храмы и зиккураты.
Главный зодчий так доложил царю:
- Пришелец из-за Моря Каспов достоин украшать Этеменигуру, великий
господин! Ибо превзошел моих учеников и скоро превзойдет меня.
- Так пусть и займется этим, - изрек царь. - Этеменигуру и храм богини
Нингал следует украшать и обновлять вечно!
Исма-Элю царь Благодатной страны сообщил: "Привет тебе, друг и почитатель
Иди-Нарума! Я доволен твоим подарком. Герай - превосходный врач и
ваятель". Специальный гонец доставил письмо в Уркат.
А Герай узнал о царской "милости" таинственным путем. Однажды, когда он
дремал в своей каморке при храме, из-за полога вдруг протянулась чья-то
рука и вложила ему в пальцы клинописную табличку. Он открыл глаза и
прочел: "Скоро я позову тебя. Радуйся: царь навсегда оставляет тебя на
Этеменигуре". Герай вскочил, откинул полог - никого не было. "Кто передал
табличку? Неужели от нее?! Почему она так заботится обо мне?" Его охватил
страх перед теми, кто ведет на Этеменигуре полную тайн жизнь. Внутренний
голос предостерегал Герая: "Забудь о гордой красавице! Не стремись к ней.
Помни, кто ты. Это опасно!"
Слава о талантливом ваятеле Герае вышла за пределы Благодатной страны, о
нем узнали в Стране фараонов, Библе, чьи послы даже просили царя Ура
отдать им мастера. И Герай с тревогой думал: "Это может случиться каждый
день. Что делать? Как выбраться из Ура?" Не видя возможности бежать, он
постепенно впадал в отчаяние...
И вдруг нежданно объявился Октем! Много лун прошло с тех пор, как они
расстались, - и вот будто из воздуха возник он перед Гераем, сидевшим в
нише.
- Вах-хов, друг Октем!? Ты ли это? Я рад, рад... - забормотал ваятель,
обняв Октема. И ощутил каменную упругость его мышц. Откуда было знать
Гераю, что искусственный белок много крепче природного?
- И я рад видеть тебя, - ласково отозвался Октем. Пристально всматриваясь
в лицо ваятеля, спросил: - Что-то гнетет тебя, друг. Чем ты встревожен?
- Беда, Октем... - тихо сказал Герай. Откинув полог, он удостоверился, что
никто их не подслушивает. Жрецы молились вдали, у алтаря Энки. - Царь Ура
решил навечно оставить меня на Этеменигуре. Не видать мне родных гор и
песков!
Октем долго молчал, думал. Потом обронил загадочно:
- Бытие полно неизвестного. Уверен, что смогу помочь тебе.
- Это возможно?! - обрадованно воскликнул Герай.
- Положись на меня. А пока работай, постигай Этеменигуру. Искусство ее
мастеров не уступает зодчеству Страны фараонов. А ведь там созданы
стобашенный Мемфис, вечные, как само время, пирамиды, храмы и дворцы
нильской долины... - Октем замолчал, обдумывая какую-то мысль, повторил: -
Бытие таит неожиданности.
Через несколько лун террасы зиккурата огласились криками жрецов:
- Плачьте, сыны Благодатной страны! Умер великий царь! Бог Энки позвал его
к себе! Горе нам, живущим!
Весть настигла Октема на полпути в Урук, где он намеревался исследовать
систему орошения. И ему пришлось повернуть обратно. Уж он-то хорошо знал,
чем грозит кончина царя многим обитателям Этеменигуры, в том числе и
Гераю. "Бытие парадоксально, - размышлял он, бешено работая веслом, так
что лодка, несшая его по Евфрату, подскакивала на волнах. - Да, конечно,
Энки любит божественного царя Ура. Но тут не обошлось без жрецов,
приказчиков Энки. Даю голову на отсечение: столь внезапно помог умереть
царю-богу его племянник Иди-Нарум. Как же спасти Герая? Что придумать?"
Ваятель стоял в нише, на четвертой террасе, обсаженной финиковыми
пальмами, и неотрывно смотрел вниз, на придворных. Под звуки арф они
поднимались с первой террасы на третью, к ложу царя.
За толстыми стенами теменоса бурлил, волновался священный Ур. Близился
вечер. Горячий ветер из пустынь за Идиглату-Тигром упал. С улиц возле
Этеменигуры слышались скорбные голоса. Толпы горожан, воздевая руки,
разноголосо кричали:
- Зачем ушел ты от нас, великий царь?!
- Что делать нам, остающимся жить?
Знатных особ рабы несли к Этеменигуре в паланкинах. Ваятель различал
цветные накидки из шерсти, отделанные пурпуром розоватого, фиолетового,
синеватого отлива, одежду, усыпанную драгоценностями.
Послышались тяжелые шаги, неожиданно появился Иди-Нарум, взял Герая за
плечо:
- Скройся, покинь Ур! Скоро выйдет луна, начнется погребальный пир. И
тогда будет поздно!
Иди-Нарум дышал часто, шумно. Видно было, что он почти бежал, спешил
предупредить Герая. Властное лицо его было угрюмым, озабоченным.
- Почему поздно? - машинально спросил Герай.
- После восхода луны отсюда не уйти. Все лестницы перекроют воины царя, -
ответил Иди-Нарум.
- А ты, господин? Разве ты...
- Да, я остаюсь. Обо мне не печалься. - Иди-Нарум скривил губы в
загадочной усмешке. - Тебе приуготовано умереть! - он с силой сжал плечо
Герая. - Ты - "друг царя", значит, должен последовать за ним, в обитель
Энки... Беги с Этеменигуры, пока есть время! Через два дня возвратишься ко
мне, ибо я ценю твои знания! Вот знак... - царский племянник протянул ему
золотую печатку.
Герай отвел его руку, спросил:
- Ты, господин, родственник царя. Значит, тоже уйдешь за ним?
- Я служу не царю, а богу Энки! - пренебрежительно сказал Иди-Нарум. - Это
я могу заставить всех, кому надлежит, выпить напиток смерти.
- Но и тебе надлежит уйти в конце концов вслед за царем. Разве не так?
Иди-Нарум молчал, сжимая в руке печатку. Он думал о заветном:
"Вот пришел мой день. Мне удалось отправить дядю-царя к Энки. Тонкий яд с
засахаренным миндалем... А впереди самое трудное: как сохранить жизнь
царице Инниру, чья красота будоражит кровь и разум? Ведь она обещала стать
моей женой!.." Перед ним стояло ее прекрасное лицо, в ушах звенел
вкрадчивый низкий голос: "Мы будем править вместе". Иди-Нарум покачал
головой: "Нелегко спасти тебя, Инниру, от чаши забвения. Жрец-виночерпий
не мой человек. Не пойму, кому он служит. Я не успел еще убрать его".
И теперь он мучительно размышлял, глядя на рощу у подножия Этеменигуры.
Там работали сотни полуголых рабов, спешно возводивших царское погребение
- несколько обширных камер в грунте, наклонные коридоры, ниши. Глухо
стучали кирки, вздымая красную пыль; мелькали руки, мотыги, заступы. Едва
рабы заканчивали камеру или коридор, как служанки в ярко-красных платьях
торопливо застилали влажные полы цветными циновками. Надсмотрщики торопили
изнемогших рабов, ибо мертвый царь тоже спешил.
Наблюдая за толпой знати и придворных у ложа царя, Герай с презрением
думал: "Что они чувствуют, что у них на душе в этот час? Вот они богато
жили, сладко ели и пили, мучали рабов и бедняков, принуждая возводить
холмы-зиккураты, храмы и дворцы. А теперь покорно уйдут в небытие, испив
на тризне чашу забвения! Глупцы. Или смерть для вас - праздник?" Сын
вольных просторов, он не понимал, точнее, не принимал мрачных обычаев
Благодатной страны, осуждал робких людей Двуречья. Как можно сносить такое
зло и не сделать даже попытки подняться на борьбу за свободу?
Он покосился на Иди-Нарума: "А ты, почтенный, не так глуп, как бараны в
пышных одеждах, что служат царям. Ты-то покорно не выпьешь напиток
забвения. Ты хочешь жить, чтобы стать царем вместо дяди? И даже мечтаешь
взять в жены Инниру... Ту самую госпожу, что я встретил в первый день. Она
и со мной вела темную игру. Нет, надо узнать, чем все это кончится".
- Я остаюсь на Этеменигуре, - твердо сказал Герай. Иди-Нарум притянул его
к себе, жестко спросил:
- Ты жаждешь смерти?
- Я чту волю царя и обычай, - с усмешкой ответил ваятель.
Иди-Нарум в досаде хлопнул себя по бедрам и, повернувшись лицом к востоку,
где висела на небе огромная медная луна, простер к ней руку:
- О боги! Он просто глупец!
Внизу торжественно зазвенели арфы, им вторили флейты. Мерно забухали
бубны, гнусаво запели рога. Вдоль лестницы, ведущей к ложу царя, зажглись
светильники и факелы. Придворные подняли ложе на плечи, и оно поплыло в
воздухе, мерцая инкрустациями из лазурита и золота. Хор жрецов пел:
О господин, уходишь ты в обитель Энки!
Лев Благодатной страны, зачем покинул ты Ур?
Сгибаясь под тяжестью царского ложа, придворные ступали медленно,
осторожно. Ваятель шагнул к лестнице, чтобы влиться в живой поток,
ползущий по широким ступеням, - туда, где в свете факелов сверкали золото
и серебро украшений, полированная медь шлемов, копья, бусинки ожерелий...
Иди-Нарум преградил ваятелю путь.
- Куда собрался, безумный? Остановись! Нет, я заставлю тебя слушаться. Мои
люди завяжут тебя в мешке и кинут в болото - к змеям и пиявкам. Нет, это
будет не сладкая смерть на тризне, когда не знаешь, что пьешь: яд или
снотворный напиток!
- Зачем бежать? - хмуро сказал Герай, не глядя на Иди-Нарума. - Видеть
погребение царя Благодатной страны выпадает не каждому простому смертному.
Я остаюсь. Но твои люди дадут мне вино, а не напиток забвения.
Они спускались на вторую террасу, и Герай про себя улыбался:
"Да, ты хитер, Иди-Нарум, но я тоже не прост. Царица Инниру не станет
твоей". Он исподлобья глянул на царского племянника. Герай вспомнил тот
сумрачный покой, где впервые увидел Инниру. Она подобна цветку лотоса в
водах Евфрата, она как солнце и луна! Мог ли он, сын простого скотовода,
мечтать о ней? Быть с Инниру - счастье. Но как забыть родину? Ему часто
снились зеленые воды Моря Каспов, родные степи и горы. А тут, на
Этеменигуре, он чувствовал себя как в темнице. Герай не знал, что Инниру
помогла Иди-Наруму спровадить своего супруга к Энки. Племянник царя мечтал
сделать ее своей женой и обещал избавить от чаши забвения. Но... коварная
Инниру подкупила виночерпия, чтоб он дал Иди-Наруму вместо вина напиток
смерти. И тогда она сама становилась властительницей Благодатной страны.
Лучи восходящего солнца коснулись храма на вершине зиккурата, и ваятель
забыл обо всем. В который раз он залюбовался Этеменигурой. Наклонные
стены, приподнятые края террас, мягкие изгибы, выпуклые стороны основания
гигантской пирамиды - все рождало иллюзию, будто храм на вершине достигает
неба и бог Энки может спускаться к молящимся прямо по лазурной тверди
небосвода.
Тесно прижавшись плечом к Октему, ваятель сидел в ряду "друзей царя" - в
главной камере погребения. Он все еще не верил, что друг снова с ним, что
он здесь. Октем появился ночью, примерно за час до разговора Герая с
Иди-Нарумом. Во мраке кельи ваятеля Октем будто возник из воздуха, так что
Герай в испуге вскочил на ноги. Октем был в тунике жреца, каких много
сновало по зиккурату. "Ты вернулся, друг? - прошептал Герай. - На
Этеменигуре настали плохие времена. Ты говорил верно: бытие таит
неожиданности. Внезапно умер царь! Или ты знаешь об этом?" - "Да, мне все
известно, друг. Знаю и то, что тебе грозит смерть. Я помогу тебе". - "А
как?" Октем молвил загадочно: "Увидишь! Только слушайся меня. А теперь
иди. Скоро начнется... Я тоже буду там".
Иди-Нарум успел сообщить ваятелю: "Подойдешь к виночерпию. Он в жреческой
тунике с черной каймой. Пей без страха! В кубке будет вино, не напиток
забвения. Но ты сделай вид, что упал замертво. Потом мои жрецы вынесут
тебя из погребения".
...В наклонную галерею вступила пышная процессия арфисток, певиц,
танцовщиц, придворных дам, служанок. За ними - военачальники и
телохранители царя, сановники. Рабы вели ослов и быков, которые тянули
повозки и колесницы. Слуги внесли в главную камеру погребения утварь и
сундучки.
Воины в полном снаряжении заняли свои посты у гробницы царя. Из полумрака
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг