перебираясь через груды глины от обвалившихся стен.
На одном из перекрестков мы увидели диск из слоновой кости, на котором
были изображены два столкнувшихся лбами слона. Все вокруг дышало покоем, и
луна то освещала нас, то скрывалась за рыжими домами, овеянными тайной
исчезнувших жизней. Город казался таким мертвым, что я не вздрогнул, даже
когда мы наткнулись па львов.
Львица спала лежа на боку, а два львенка уснули прильнув к ее соскам. Я
думаю, только их запах - запах диких зверей - пробудил во мне слабое
воспоминание о давнем ужасе. Однако я смотрел на это зрелище так же
спокойно, как на развертывавшиеся передо мной ряды стен. Но Нгала,
скользнув между мной и Джимом, схватил нас обоих за руки. Я почувствовал,
что он весь напрягся, с трудом подавляя страх, бившийся в черной тюрьме
его тела; казалось, он вдруг лишился дара речи. Джим оттолкнул его руку и
пошел прямо к зверю. Львица вскочила, вырвав соски у львят, и секунду мы
видели белую струйку молока, к которой смешно тянулись маленькие розовые
язычки. Однако в нашем положении не было ничего смешного. Шерсть на
загривке львицы встала дыбом, и она приготовилась к прыжку. Но Джим
продолжал приближаться к ней с невероятным спокойствием, и я увидел, как
она присела и поджала хвост. Она оскалила зубы и рычала, а ее рыжая шерсть
волнами поднималась на спине и на боках. Совершенно спокойно Джим протянул
руку и погладил львицу по морде; львица сразу успокоилась, закрыла глаза и
начала нежно мурлыкать.
Чтобы по-настоящему понять то, что произошло в этом мертвом древнем
городе, нужно хоть раз увидеть льва не за решеткой клетки, нужно знать,
какова бывает ярость львицы, захваченной в ее логовище, когда она кормит
своих детенышей. Я ошеломленно слушал мурлыканье, громкое, словно храп
мужчины, и не мог оторвать глаз от сцены, развертывавшейся передо мной в
бледном свете луны. Еще и сейчас перед моим взором стоит Джим,
наклонившийся над томно раскинувшейся львицей, а львята продолжают сосать,
дергая ев кожу лапами величиной с мой кулак.
Пальцы Нгалы сжали мою руку, и он сделал мне знак головой. Мы на
цыпочках проскользнули мимо львиного логова, не отрывая глаз от Джима, и
он тоже все время смотрел на нас. На его губах застыла непонятная улыбка,
и я заметил, что радужные отсветы, которые я видел вокруг гриба под
деревом, теперь окружают его еле видимые в темноте плечи. Я не знаю, как
он избавился от укрощенной хищницы, но во всяном случае он почти тут же
присоединился к нам. Нгала повернулся и повел нас дальше. Мы не произнесли
ни одного слова.
Я размышлял, не придал ли и мне яд гриба, хотя я проглотил его очень
немного, те же замечательные свойства, какие только что выказал Джим.
Мы шли по глинистым улицам, направляясь к какому-то месту, которое,
по-видимому, было хорошо знакомо Нгале. Это его предки построили город из
красной глины, и воспоминания о нем сохранились в старинных легендах -
совсем недавно мы сравнивали эти легенды с реальными результатами раскопок.
Именно там лежала драгоценная цель наших поисков.
Но я не поклялся бы, что Джим не преследует и еще какие-то одному ему
известные цели. Я уже упоминал, что был почти уверен в принадлежности
Нгалы к политическому движению, чья подпольная деятельность все время
чувствовалась в этих краях, и доверие, которое питал к нему Джим, казалось
мне подозрительным. Я спрашивал себя, о чем, собственно, просил он Нгалу,
почему ему пришлось так настаивать и почему Нгала проявил такое упорство.
- Куда мы идем? - спросил я.
- Уже тут, - ответил Нгала.
Узенькая улочка расширилась в небольшое подобие площади, густо заросшей
кустарником. На ней высилось большое овальное здание. По чудом уцелевшей
притолоке над его входной дверью тянулся сложный узор из ослепительных
зигзагов. Когда я пригляделся к ним внимательнее, мне показалось, что они
шевелятся.
- Ждать... - прошептал Нгала.
Я остановился рядом с замершим в неподвижности Джимом и смотрел, как
чернокожий вошел в здание и почти тотчас же вернулся с красным тамтамом в
руках.
С первого взгляда я узнал узор, украшавший инструмент. Этот тамтам был
музейной ценностью - возраст его превышал четыреста лет. С неба на нас
смотрел кровавый глаз луны - гигантская небесная копия древнего
инструмента.
- Люди лнага, - сказал чернокожий с неожиданной торжественностью. -
Смотреть прямо глаза Нгала.
И он ударил по тамтаму открытой ладонью, пробудив так долго дремавший в
нем голос. Его голова была высоко поднята, и я вдруг заметил, что
отражаюсь в его широко раскрытых глазах весь целиком. Секунду я колебался,
словно какой-то внутренний голос предупреждал меня, что я не должен слепо
повиноваться.
Но любопытство было сильнее, и я устремил пристальный взгляд на мое
собственное крошечное лицо, плававшее в темном блеске зрачка Нгалы. Думаю,
что Джим сделал то же.
Руки Нгалы ритмично были по тамтаму. Но ритм этот постепенно менялся.
Сначала он был медленным и монотонным, словно ладони лишь с трудом
высвобождали звуки, запертые в старинном гулком ящике, но потом незаметно
начал ускоряться и лишился монотонности. Каждый звук, вырывавшийся из
древнего тамтама, потрясал меня - я даже не подозревал, что из столь
примитивного инструмента можно извлекать такое богатство оттенков. Я много
раз слышал лучших ударников самых знаменитых джазов мира, и все же от
ритмичных ударов Нгалы у меня захватывало дух, словно каждый звук был
ступенькой, на которую я невольно поднимался (или спускался - я никак не
мог этого понять), ощущая, что последнее эхо этих звуков отражается от
двери - от самой таинственной двери, какую я встречал в жизни. Но новый
удар опять вел меня к новой ступеньке, а далекая дверь, казалось,
отодвигалась все дальше и дальше. Никогда еще мне не приходилось
подвергаться такой странной проверке, захватывающей все мое существо. И в
том же самом ритме мое отражение в зрачке Нгалы расплывалось и снова
становилось четким, словно я раскачивался в каком-то неведомом
пространстве, словно вся моя суть была сведена на нет или словно какая-то
неведомая сила на краткий миг уносила меня с этой поросшей кустарником
площадки, но я вновь и вновь возвращался сюда - возвращался усилием воли,
однако новые раскаты тамтама поетепенно делали ее все слабее и слабее.
Мягко и незаметно я утрачивал связь со всем, что меня окружало. Я
чувствовал, что захвачен вихрем, в котором растворяются и исчезают и мое
имя, и моя индивидуальность, во мгле которого все сливается и стирается.
Луна, медленно плывшая над нами, уже склонялась к западу, и тени
сгустились, придавая глиняным руинам вид почти непереносимой тяжести. Я
думаю, Нгала не случайно встал так, чтобы луна освещала его лицо сбоку.
Хотя мои глаза не отрывались от его зрачка, я отчетливо ощущал свое
нисхождение (теперь я уже не сомневался, что медленно, но непрерывно
спускаюсь по темным ступеням вниз) и понимал, что постепенно погружаюсь
все глубже и глубже в область тьмы, совершенно не похожей на обычную
темноту. Раскаты барабана стали трагическими: в них звучали вопли и сухие
взрывы треска, которые можно было принять за ружейные выстрелы.
Это и на самом деле были ружейные выстрелы!
Зрачок Нгалы еще больше расширился, в сгущающейся темноте он стал как
бы странным экраном, на нем зашевелились неясные тени. И внезапно мое
отражение, плававшее там, словно в тумане, стало четким.
Все мое лицо было в саже, рубашка висела лохмотьями, я держал в руке
дымящийся пистолет и что-то кричал невидимым людям. Треск ружей не
умолкал, и я удивился, что не слышу собственного голоса. Я видел отблески
огромного пожара, освещающие кучу копошащихся черных тел. Потом с ревом и
выстрелами ворвались те, кому я выкрикивал приказания. Я видел их
раскрытые рты, но ничего не слышал, хотя различал каждую деталь: налитые
кровью лица, движения, даже струйки дыма. Внезапно передо мной, заслонив
эту картину, возник черный гигант, потрясающий копьем.
Я разрядил мой пистолет в его широкую грудь, туда, где болтались
ожерелья из львиных клыков. Словно в замедленной киносъемке, я видел, как
лицо воина исказила предсмертная мука, как его рот открылся в последнем
крике. Но у меня не было времени смотреть, как он падает, потому что я
кинулся вперед. Мои люди окружили город (я знал, что они его окружили) и
теперь сжимали кольцо.
Я узнал то овальное здание, перед которым стоял, и унизительная паника
залила меня, как океанская волна. Эта паника прогнала оцепенение и
заставила меня стряхнуть колдовство столь неожиданно развернувшегося
передо мной жестокого фильма, бросившись в безумную борьбу с наваждением
призрачных образов.
Нет, я не стал жертвой кошмарного сна. Просто я снова был в том же
самом месте, куда некоторым образом уже приходил в иную эпоху. Ибо я уже
понял, что человек, на моих глазах уничтожавший город, в который привел
нас Нгала, - не кто иной, как капитан фрегата '(и работорговец) Ной
Уоррен, отец моего деда Стюарта. И вокруг меня происходило то, что
когда-то уже случилось на самом деле. Я ощущал запах дыма;' казалось,
стоит мне только протянуть руку, и я почувствую под пальцами черную кожу
юной девушки, которую Сэм бросил к моим ногам.. Я знал, что это самый
молодой матрос в моей команде: перед отплытием его мать начертила пальцем
невидимый крест у него на лбу и со слезами просила меня позаботиться,
чтобы с ним ничего не случилось. Я пытался вырваться из страшного видения,
стать самим собой, потому что я-то не имел ко всему этому никакого
отношения; и все же я по-прежнему видел, как я смеюсь и хлопаю Сэма по
плечу. Я хотел крикнуть (Ною? Нгале?): "Довольно!
Хватит!", но сам не слышал своего голоса, так же как не слышал и голоса
человека, который говорил Сэму что-то, что заставляло его смеяться. Тем
временем на площадь выводили все новых и новых негров. Кое-кто тащил
великолепные слоновьи бивни. Сэм исчез и вернулся с двумя слитками золота.
Другие мои люди срывали золотые браслеты с запястий и лодыжек чернокожих,
которых ждали цепи и долгий путь к фрегату.
Я больше не мог, я больше не в силах был смотреть на это! Я сделал
отчаянное усилие, чтобы оторвать взгляд от зрачка Нгалы, и почувствовал,
как режущая боль насквозь пронзила мой мозг. Жуткие образы заколыхались, и
на секунду мне показалось, что я чувствую под ногами грубую плотную землю.
Потом я услышал глухое громыхание, похожее на долгое эхо страшного
землетрясения. Но это был топот длинной колонны пленников, которых мои
люди гнали, как стадо. Я знал, что босые ноги не могут вызывать такого
гула. И я опять начал ожесточенно бороться, чтобы вернуться в свое
истинное "я", несмотря па весь ужас ожидания боли, пронзившей меня за
мгновение до этого, несмотря на жуткое ощущение, что кровь уходит из моих
жил до последней капли. Напряжение было чудовищным. Я закусил губы,
услышал собственное всхлипывание и против воли закрыл глаза.
Стена тьмы отделила меня от кошмарных видений, словно я перенесся в
область несуществующего, в мир девственной тишины, которому неведомы ни
человек, ни пожирающие его страсти. На миг меня охватило ни с чем не
сравнимое ощущение покоя (может быть, оно длилось не только миг, но после
предшествовавшего напряжения мне необходима была полная разрядка, и это
ощущение покоя показалось мне слишком коротким), а потом я снова услышал
топот колонны. Однако, открыв глаза, я увидел в черном зрачке Нгалы только
самого себя. Его руки извлекали из тамтама глухое гудение, звучавшее все
тише и тише, словно замирающее эхо.
"Знает ли он?"
Вопрос этот властно ворвался в мой мозг, вновь всколыхнув едва
улегшиеся пласты страха и стыда.
Мои пальцы сжались, словно я кого-то душил. Но с первого же взгляда я
понял, что Нгала не переживал с нами этого странного экскурса в историю
его предков. Начинала разгораться заря, и в ее слабом розовом отсвете кожа
негра блестела влагой, словно он только что искупался. Его щеки ввалились
от огромной усталости - но только от усталости. Он безостановочно бил по
тамтаму, из последних сил поддерживая ту хрупкую лестницу звуков, которая
низвела меня в ад.
Но сам он не перешагнул этого порога, потому что не был человеком лнага.
Я уверен, что мои сожженные губы растянулись в страдальческой улыбке.
Нгала, все еще оглушенный, рассеянно улыбнулся мне в ответ. Собственно
говоря, я украл у него эту улыбку, и все же она принесла, мне чувство
блаженного успокоения. И как ни странно, именно в эту минуту - только в
эту минуту - я вспомнил о Джиме.
Когда я обернулся к нему, весь мой ужас и стыд, казалось, исчезнувшие
из моей души, вновь обожгли мне щеки.
Он лежал на земле ничком, как огромная неподвижная кукла.
- Джим! - крикнул я с еще не вполне осознанной надеждой.
Нгала не успел оправиться от утомления, вызванного многими часами
усилий, а потому я подбежал к Джиму первым. Я быстро перевернул его на
спину.
И тут же отступил на шаг, потому что его снова ставшие серыми глаза
смотрели на меня с неумолимой суровостью, словно выкрикивая беспощадное
обвинение.
- Это не я...
Но я не договорил. Еще не произнеся этих трех слов, вырванных у меня
ужасом, я понял, что с такой стеклянной неподвижностью могут смотреть
только глаза мертвого. Я обернулся к подошедшему Нгале и сказал:
- Закрой ему глаза.
Ни за что на свете не хотел бы я вновь прочесть в них это немое
обвинение!
- Я говорить, говорить...
Все опять обрело привычный вид. Я вспомнил, что Джим съел почти весь
гриб, и, значит, эти картины должны были действовать на него с еще более
страшной силой, чем на меня, что он, возможно, даже мог различать слова,
издевательства, мольбу, ускользавшие от моего слуха. Может быть, он не
испытал той минуты спасительной слабости, которая вынудила меня закрыть
глаза, чтобы вырваться из этого жестокого мира, воскресшего; чтобы мучить
нас. Я слишком хорошо знал и его самого, и его убеждения, я понимал, как
должно было потрясти его это ужасное уничтожение города, а главное -
трагическая невозможность вмешаться. А может быть, он тоже заметил, как
похож на меня главный герой развернувшейся перед нами драмы? Легенды о
моем прадеде Ное вошли в фольклор Джорджии... Как суров был неподвижный
взгляд Джима! Скорее всего он умер от боли и ненависти...
- Белый человек видеть что? - причитал Нгала. - Что прогнать жизнь
человека лнага?
Тяжелые веки навсегда скрыли глаза Джима.
- Да ничего, - быстро сказал я. - Как и я, он видел только тени. Но у
него было больное сердце.
Бедный Джим!
Последние слова я добавил, потому что увидел полные слез глаза
чернокожего - мое слишком уж заметное равнодушие могло бы его удивить. Но
уже много, очень много лет я не чувствовал себя таким свободным.
Становилось жарко, в я начинал ощущать голод.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 12.11.2002 15:51
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг