На помосте оказалось тесновато от придворных, стремящихся туда
подняться, к тому же из учтивости им пришлось посторониться от папийца,
герцога и королевы, а вельможи в задних рядах едва не оступились на головы
теснящейся на площади толпы, когда раздался крик, что "колдунью" ведут.
Из замка один за другим выходили тритцанские стражи в темных доспехах
с алебардами. По сравнению с ними фигурка в серебряных доспехах казалась
особенно маленькой и беззащитной.
Однако Надежанна шла спокойно и гордо, вскинув голову в "боевом шлеме"
с открытым забралом, через которое виднелось ее прекрасное, как всем
казалось, отрешенное лицо.
В толпе шептались, осеняя себя символами скалийской религии.
Надежанна решительно поднялась по новеньким ступенькам к подножию
устремленного в небо столба.
Толпа волновалась, подгоняемая тритцанскими стражами и размахивающим
рукавами красного балахона Гарантом Полного Успокоения, требуя одобрения
предстоящего "аутодафе" со священной казнью.
Послышались отдельные выкрики, обидные для Надежанны. И оскорбляли ее
те, кого она только что освободила из-под иноземного гнета!
"Неужели люди в массе своей столь неблагодарны? - с горечью думала
Надя. - Даже в ином кристалле Вселенной".
Она уже встала на деревянную площадку и прислонилась спиной к столбу.
Палач в красном балахоне грубо схватил ее за руки и заломил их назад, чтобы
связать за столбом поданной "помощником" в латах веревкой. Никто не
заметил, что "помощник" опустил прозрачное забрало на своем боевом шлеме.
Гарант Полного Успокоения поправил съезжавший набок капюшон, спустился
с лестницы, чтобы, не доверяя никому важнейший ритуал казни, самому поджечь
хворост поднесенным ему факелом. При этом он шептал полагающуюся молитву
всевышнему, которому передавал душу грешницы.
Сушняк сразу полыхнул пламенем. Огненные языки взвились, потом повалил
черный дым, наполовину скрыв привязанную к столбу серебристую фигурку.
Обыкновенно жертвы в этот миг начинали кричать. Но на площади лишь
слышался треск разгорающихся дров.
В толпе кто-то рыдал, кто-то раздраженно шикал или изрыгал проклятия.
Все ждали, когда запахнет горелым мясом.
Пламя поднималось все выше. Но странно, оно продолжало доставать
только до пояса "ведьмы", словно та взбиралась по столбу, хоть была крепко
привязана к нему за оттянутые назад руки.
Потом движение осужденной ускорилось. Она, неведомо как, но все это
видели, без всяких собственных усилий поднималась, скользя вверх по
гладкому столбу, словно разгневанная земля не притягивала, а отталкивала ее
от себя.
На самом верху Надежанна задержалась, но уже в следующее мгновение,
взмахнув, как крыльями, чудом освободившимися руками, стала стремительно
подниматься к низким тучам.
Это совпало со сверкнувшей где-то близко молнией и раскатом позднего
осеннего грома.
Все, кто был на площади, упали на колени.
Только долговязый помощник палача продолжал серебряным столбом стоять
неподалеку от занявшегося огнем опустевшего деревянного столба.
Тритцанские воины сочли недостаточным стоять на коленях и, моля о
пощаде, распластались на камнях площади, уронив рядом свои алебарды.
Кто-то из них в страхе крикнул:
- Ведьма!
Надо отдать справедливость, что первым из всех пришел в себя папиец
св. Двора Кашоний. В его голове, подобно только что полыхнувшей в небе
молнии, сверкнула ужасная мысль, от которой, не стоя уже на коленях, он
упал бы навзничь.
Как отзовется Наместник всевышнего на Землии И Скалий на дерзкое
бегство "ведьмы" с места казни? Не заподозрит ли он соучастия в этом его,
Кашония, не признается ли этот несчастный Кашоний в "камере откровенности"
с ее адскими приспособлениями в том, что он будто бы и впрямь поддался
уговорам врага человеческого, самого Сатаны, и помог выручить ведьму?
И он решил немедленно провозгласить все чудом, сотворенным самим
всевышним. И Кашоний громко крикнул:
- Святая!
- Ведьма! - отозвался снизу голос лежащего от страха под помостом
тритцанского воина.
- Святая! - еще громче крикнул папиец.
- Святая! - присоединил к нему голос герцог Ноэльский, который не
прочь был "породниться" со "святой".
- Конечно, святая. Не ведьма, а благостная сестра наша, - радостно
воскликнула королева, вскакивая с колен и оправляя мантилью. - Поистине
велик корокованный ею на царство король!
Коленопреклоненный народ поднимался на ноги. Из конца в конец площади
прокатывался общий возглас:
- Святая!
О эта толпа! Как легко меняет она свое настроение, взгляды и действия.
Серебряное пятнышко вверху затянуло грозовой тучей, и оно исчезло.
Надя шла с открытым забралом гермошлема космического скафандра и
размышляла. Повторяет ли она судьбу своей героини Жанны д'Арк? По какой
причине невежественные люди, обрекшие ее на смерть, оставили ее в
скафандре, не догадываясь, что он огнеупорен и что при опущенном забрале
она не задохнется от дыма? А дальше? Не сочтут ли это колдовством, не
сожгут ли ее вторично уже в холщовой рубашке и в дурацком колпаке на
голове?
Но она все-таки решила сопротивляться до конца.
Перед тем как взойти на площадку у основания столба, опустила похожий
на забрало прозрачный щит гермошлема. И тотчас же включился шлемофон,
оглушив ее грохотом грозовых разрядов.
- Делай, как я! - услышала она низкий и такой родной, знакомый голос.
Никита! Он где-то близко! Не мог же он повторить здесь первую когда-то
услышанную от него еще в Москве фразу, если она не может увидеть его, чтобы
"сделать, как он"?
Очевидно, он не объясняет всего из-за радиошумов, из боязни, что она
не услышит и не поймет его. Надо видеть, видеть его!
Надя стала искать его глазами в толпе. Ведь при его росте он должен
возвышаться над всеми.
Но его не было.
Видны какие-то подмостки. На них алая мантия, рядом герцог и почему-то
неизвестно как попавшая туда девица де Триель.
Когда Надя увидела Никиту, вернее, серебряного рыцаря О Кихотия, то
ахнула от изумления. Не могла же она предположить, что он где-то рядом и
чуть ли не прислуживает толстому палачу в красном одеянии.
- Делай, как я! - настойчиво слышался в шлемофоне Никитин низкий
голос.
И тут Надя увидела, что серебряный рыцарь подпрыгивает, поджимая ноги.
- Чтобы как на балконе башни горного замка! - твердил он, не
уверенный, что она хорошо слышит его.
Палач не видел скачков своего "благородного помощника", потому что в
это время заламывал Надежанне руки, чтобы связать их сзади за столбом.
Никита подал ему веревку, и Гарант Полного Успокоения крепко завязал ее.
И тут Надя поняла все. Механизм, выбрасывающий свернутое крыло
дельтаплана, срабатывает, когда ноги теряют опору.
Дельтаплан! Любимый ее дельтаплан, которому она так многим обязана в
жизни на Земле, на Иноземле, сделал ее Надежанной д'Арки, воительницей. И
теперь он...
"Но как же руки? Они связаны, я не смогу управлять дельтапланом!".
В шлемофоне слышался ужасающий треск. Голос Никиты исчезал,
заглушаемый близкой грозой.
- Все предусмотрено! - только и могла разобрать Надя.
- Люблю тебя! Найди меня! Найди, милый! - крикнула она и спрыгнула с
площадки.
Мгновенной потери веса было достаточно, чтобы механизм скафандра
сработал, выстрелив вверх свернутым крылом дельтаплана.
Высоко над столбом оно развернулось прозрачным, невидимым снизу
треугольником, приняв на себя всю подъемную силу восходящих воздушных
струй, нагретых пылавшим костром.
Надя почувствовала, что ее неудержимо тянет вверх и она скользит по
тщательно обструганному столбу.
Заломленным рукам было нестерпимо больно.
На самом верху столба Наде показалось, что какая-то сила удерживает ее
связанные руки, и сердце замерло в ней.
Но в следующее мгновение она ощутила радостную свободу, взмахнула
освобожденными вдруг руками и привычно схватилась ими за стропы управления.
Веревка, связывавшая ее руки, действительно зацепилась за какое-то
препятствие.
Это был искусно вделанный в верхушку столба и расчетливо поставленный
под углом кинжал, отточенное лезвие которого легко перерезало специально
приготовленную Никитой веревку.
Надя видела под собой площадь с морем голов, золотые шпили собора, но
она не могла рассмотреть с высоты, как взбешенный палач сорвал со своего
низколобого заросшего лица колпак и бросил его в огонь. Потом снял с себя
красное одеяние и тоже отправил его вслед за колпаком.
Не почувствовала Надя, в отличие от всех, стоявших на площади, как
гадко запахло там жжеными тряпками. И не видела она уходящего с площади,
спотыкающегося от потрясения Гаранта Полного Успокоения. И не слышала она
общего крика:
- Святая!
Она видела полыхнувшую вдали молнию, а раскаты грома оглушали и словно
преследовали ее.
Но Надя уже овладела положением. Мастерство дельтапланеристки
вернулось к ней.
Сквозь окружающий облачный туман рассмотрела внизу изгибы реки Сонмы и
направилась к ней, чтобы использовать восходящие потоки воздуха по ее
берегам.
"Улететь как можно дальше", - твердила она себе.
Шлемофон, рассчитанный на короткие расстояния, безнадежно молчал,
передавая лишь треск грозовых разрядов.
Чтобы избавиться от них, Надя подняла забрало гермошлема, и в лицо ей
ударил свежий, пьянящий, наполненный волшебной силой воздух.
В Ремльском соборе папиец св. Двора Кашоний, сняв со своей алой мантии
черную ленту, торопливо служил торжественную мессу по поводу "Ремльского
чуда", произошедшего у всех на глазах, по воле всевышнего, прославив тем
его Наместника, Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия. Об этом
вдохновенно и предусмотрительно Кашоний возвестил с амвона.
Герцог Ноэльский распорядился отметить небывалое событие достойным его
пиром в большом зале королевского замка, куда в сопровождении сияющей
красотой и довольством королевы охотно явился и сам король Кардий VII,
гордый тем, что коронован не кем иным, как святой Надежанной,
Освободительницей Френдляндии, и отныне будет грозно править своей страной
во славу твердой, как скала, папийской веры. К Мартию Лютому король послал
гонца с предложением примириться со скалийской церковью во имя их недавней
соратницы, а отныне признанной этой церковью святой Надежанны.
Гроза прошла, дождь стих, но все вокруг сделал влажным. Воздух стал
особенным, напоенным озоном, бодрящим, как вино, которое вдыхают, а не
пьют.
Уходящая туча висела над лесом, закрыв горизонт.
На стерне сжатого поля между лесом и берегом реки, поросшим
кустарником, лежала в своем космическом скафандре Надя.
Протянув руку, она старалась ладонью уколоться о жесткие стебли
жнивья, чтобы очнуться, прийти в себя.
Ей казалось, что только во сне могли привидеться ей склоненные к ней
женские лица сказочной красоты со жгучими глазами и ободряющей улыбкой.
И, как во сне, слышались ей голоса этих "шамаханских цариц",
твердящих:
- Ничего, манге! Позволь, манге! Пойдешь с нами, ласковая. Укроем в
кибитке. Дадим юбки пестрые, широкие. Гадать научим, петь с нами станешь,
танцевать. Ох, ладно будет!
Неверящими глазами смотрела Надя на пестрые наряды окружающих ее
людей, огнеглазых красавиц и смуглых бородачей со смоляными кудрями до
плеч. Неужели такие люди могут предать ее за золото тритцам или слугам
Кашония?
С участием сердечно улыбалась ей старая женщина с морщинистым, отлитым
как бы из темной бронзы лицом.
Все говорили, перебивая друг друга, и Надя не могла произнести ни
слова.
Увидев, что стоявший в стороне смуглый мужчина с проседью в бороде и
смоляных кудрях носит в ухе бронзовую серьгу, она, как по наитию, сказала:
- Гневий Народный!
- О! Гневий! Наш Гневий! - загалдели вокруг, - Знаешь, манге, нашего
Гневия?
Надя кивнула.
Она еще никак не могла решиться довериться этим людям.
Но тут выступил бородач с серьгой.
- Если ты та, которой верил Гневий, хотя и "небесная", то в наших
кибитках среди раменок тебя никто не узнает, - и он важно кивнул в сторону
леса.
- Пойдем, манге, вставай! - настаивали женщины. - У нас настоящей
раменкой станешь, красавица!
- Как же я? - неуверенно произнесла Надя, поднимаясь.
Потом эти люди заговорили на каком-то своем, непонятном языке, а одна
из девушек пошла вперед, повела плечами и заставила их так призывно
трепетать, что Надя будто перенеслась к себе домой за неисчислимые парсеки.
Она встала и бодро зашагала вместе со своими новыми знакомцами к лесу. "До
чего же тождественны кристаллы Вселенной!" - думала она.
Самые молодые и любопытные из ее провожатых осторожно прикасались к ее
серебряным "доспехам" и выразительно щелкали языками.
- Наши одежды носить будешь, манге. Твое платье сбережем, дорогая,
покойна будь. Юбки дадим тебе, ласковая, самые широкие, самые яркие, -
обещали ей старшие.
Начинался лес.
Сквозь первые деревья виднелись кибитки с полукруглым верхом.
Глава вторая
ВЕЛИКОЕ ЧУДО
Безумие страшнее отсутствия ума.
По Сократу.
В воздухе еще пахло грозой и горьковатой гарью потухшего костра, когда
папиец св. Двора вышел из собора. Он отслужил в нем малую мессу в честь
новой святой, рассчитывая смирить тем гнев толпы, готовой расправиться с
церковным судьей, пославшим Деву на костер.
Кашоний, подбирая полы огненной мантии, со вздохом забрался в карету.
Шестерка запряженных попарно цугом лошадей рванула с места. Огромные колеса
двинулись, с грохотом разбрызгивая свежие лужи и давя хрустящий оброненный
подводами хворост для костра.
Кашоний сидел, сжавшись в алый комочек. Он мысленно представлял себе
пронизывающий, обладающий сказочной силой взгляд папия и слышал его
нарочито негромкий голос, от которого стыла кровь и люди теряли сознание.
- Как ты мог, лукавый судья, меч церкви, признать посланную самим
Сатаной ведьму святой? Как осмелился осквернить Ремльской собор мессой,
пусть и малой, в честь нечестивой?
Чем ответить И Скалию? Что разъяренная толпа могла растерзать судью за
вынесенный им единственно возможный приговор - костер за "колдовские"
военные успехи? Не сделай он этого, возмездие И Скалия не замедлило бы.
Недаром не доверяющий никому папий перед отъездом Кашония бросил сестру его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг