книгой академика Майского.
Верный боец революции, старый большевик, он не миновал ложного обвинения.
В тягостные для жены Ивана Михайловича дни мало кто решался позвонить
Агнии Александровне домой. Убежденный в невиновности Ивана Михайловича, я
в числе немногих звонил ей. Надо ли говорить, как я обрадовался звонку
Майского вскоре после его возвращения домой! Он попросил зайти. Я поспешил
на улицу Горького, в дом, что напротив Моссовета. Майский, бодрый и
веселый, встретил меня загадочной улыбкой.
- Я вот тут диктовал... Стенографистка кое-что расшифровала для вас...
Я не совсем понимал, что имеет в виду Майский. Тогда он напомнил о своем
увлечении фантастикой и приключениями.
- Я обязан вам тем, что выдержал, - неожиданно сказал он.
Оказывается, находясь под следствием, в одиночном заключении, в
промежутках между допросами он вспомнил о моих прочитанных романах и...
решил мысленно перенестись в мир, рожденный собственным воображением.
Принялся "писать в уме" роман. Запоминал главу за главой (как стихи!),
раздраженно отрываясь для "дачи показаний" от своего невидимого и никому
не известного занятия.
И так без пера и бумаги он сочинил роман "Близкое-далекое" и сразу же по
возвращении домой продиктовал его стенографистке. А теперь вручает
рукопись мне, "виновнику" (по его словам) рождения этого романа.
С жадным интересом читал я о приключениях и путешествии советского
дипломата во время войны. Майскому самому пришлось тогда добираться из СССР
в Англию в обход фронтов, через Иран и вокруг Африки. Роман, в основу
которого автор положил увиденное, был написан живо и правдиво.
Хотелось представить себе, как возникало это удивительное произведение,
запечатленное лишь в памяти! Я мысленно видел автора среди созданных его
воображением героев, с которыми он "общался" в промежутках между беседами
со следователем, полностью отключаясь от действительности, не мучаясь
сомнениями, одиночеством, бессонницей. Ведь ничто так не поглощает
человека, как созданный его воображением мир!
Справедливости ради надо сказать, что следствие по спровоцированному
против академика Майского делу закончилось полным снятием с него всех
обвинений еще до XX съезда нашей партии.
Я передал рукопись со своей рецензией в Издательство детской литературы, и
книга вскоре вышла большим тиражом, имела заслуженный успех. Дружба с
И.М.Майским сохранилась у меня до конца его дней. Бережно храню стопку
книг Ивана Михайловича с теплыми авторскими надписями, одна из которых
особенно дорога мне. Кроме того, с благодарностью вспоминаю его точные
советы по поводу острых политических ситуаций, возникавших в моих романах.
9. ПУТИ ВОПЛОЩЕНИЯ
"Пунктир воспоминаний" не будет полным, если не упомянуть о том, что было
для меня, писателя-фантаста, более чем хобби, как бы второй стороной моей
жизни, - изобретательство, музыку, шахматы.
В начале пятидесятых годов вместе с Героем Советского Союза летчиком
Мазуруком и еще некоторыми деятелями мы обратились в директивные органы с
предложением создать Всесоюзное общество изобретателей. Спустя несколько
лет оно было создано. Его органом стал журнал "Изобретатель и
рационализатор". Меня ввели в его редакционную коллегию, где я и состою
уже почти четверть века. Избирался делегатом всесоюзных съездов
изобретателей и не раз членом Центрального совета ВОИР. В последние же
годы вернулся и к самому изобретательству, задумав вместе с прославленным
кардиохирургом профессором Сергеем Семеновичем Григоровым и другими
соратниками "подкожную электростанцию" - устройство для самоподзарядки
кардиостимуляторов сердца, аппаратов, спасающих людей от неизлечимой
поперечной блокады. Источником энергии мини-электростанций служит сам
пациент, его непроизвольные движения. Наш крохотный приборчик помещался
вместо батареек в имплантируемый в организм больного кардиостимулятор.
Источник питания не потребуется периодически менять, обходясь без
повторных хирургических операций. Комитет по изобретениям и открытиям
выдал нам уже шесть авторских свидетельств на различные технические
решения этой задачи. В числе соавторов назову З.Л.Персица, старого
соратника со времен Нью-йоркской выставки и НИИ-627, а также двух моих
сыновей, опытного инженера капитана первого ранга Олега и только что
закончившего МЭИ с отличием Никиту.
Любовью с детства к музыке я обязан дружбе с известным композитором,
народным артистом РСФСР Антонио Спадавеккиа. Мы создали с ним (его музыка,
мои либретто) три одноактные оперы, посвященные завоеванию космоса. Он же
оркестровал для ансамбля и мою балладу "Рыбачка" - единственное мое
произведение, которое исполнялось на эстраде популярной артисткой
В.Е.Новиковой. Моим учителем композиции был профессор Московской
консерватории, автор учебника по композиции И.И.Дубовский, тщетно
пытавшийся помочь мне завершить фортепьянный концерт. Лишь одна его часть
в исполнении лауреатов международных конкурсов В.Полторацкого и А.Суханова записана на пленку в Московской консерватории.
Пожалуй, более успешно выступил я на поприще композиции... шахматной,
которая близка и искусству и изобретательству. В пятидесятых годах стал
мастером спорта СССР и международным арбитром по шахматной композиции. А в
середине семидесятых годов - международным мастером. Пятнадцать лет
возглавлял Центральную комиссию по шахматной композиции СССР, десять лет
был вице-президентом постоянной комиссии по шахматной композиции ФИДЕ. В
1956 году в Будапеште вместе с видным советским ученым, профессором
А.П.Гуляевым принимал участие в ее создании. В 1964 году завоевал на
шахматной олимпиаде золотую олимпийскую медаль за этюд, вызвавший
международную полемику.
Шахматный этюд всегда привлекал меня трудностью создания, тем более что
здесь я видел возможность воплощения самых невероятных идей. Потому над
некоторыми произведениями я работал с перерывами по нескольку десятков
лет. Словом, старался поймать на шахматной доске "синюю птицу", найти
"шахматное чудо", воплотить в жизнь "немыслимый парадокс". И когда это
удавалось, был счастлив. Целью своей считал утверждение торжества мысли
над грубой силой. В шахматах можно все! Надо лишь найти, добиться,
изобрести. На это и уходят годы усилий, которые вознаграждают сами,
независимо от возможных оценок труда. И, конечно же, каждое подобное
произведение поднимается на уровень изобретения. И я рискнул выступить в
не существовавшем до того литературном жанре, где шахматный этюд становится
органической частью художественного, фантастического произведения или
реалистического рассказа. В результате появилась книга "Дар Каиссы"
("Физкультура и спорт", 1975). В основу повести с тем же названием
положена мысль использовать рассеянную солнечную энергию, чтобы помочь
человечеству выйти из энергетического кризиса. Герой повести, изобретатель
и шахматный композитор, черпает технические идеи из создаваемых им этюдов
и, наоборот, составляет этюды под влиянием собственных изобретательских
идей. В рассказах же этюд определял и сюжет и образы героев.
Грандиозное для всего мира событие, запуск Страной Советов первого в мире
искусственного спутника Земли, определило мои писательские замыслы на
многие годы. Девятый вал интереса к космическим проблемам вынес на гребень
волны и научную фантастику.
Задолго до вступления человека в космос я попытался в повестях и
публицистических выступлениях представить, как это произойдет. И опять
катализатором оказалось кино. Оно побудило к созданию повестей "Лунная
дорога" и "Планета бурь" ("Внуки Марса"), переиздававшихся потом и у нас и
за рубежом. На экраны вышел лишь фильм "Планета бурь", имевший прокатный
успех, но не прозвучавший так, как того хотелось бы (Леннаучфильм,
режиссер П.В.Клушанцев).
Писатель, хоть и фантаст, не может прикрыться крылом фантазии от жизни
своей страны. Потому я немало выступал в центральной печати: писал не
только о космосе, но и о механизации сельского хозяйства. Эти выступления
собраны в книгах очерков "Машины полей коммунизма", "Богатыри полей",
"Земля зовет", "Ступени грядущего", выпущенных "Молодой гвардией" и
Госполитиздатом.
Но главным в жизни оставалась фантастика, которая требовала четкого
представления о ней, ее задачах и возможностях. Очевидно, что она не
существует сама по себе, отдельно, фантастика - неотъемлемая часть
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. Она многообразна и представляет собой ВИД
литературы, подчиненный ее основным законам. К ней в полной мере
относятся слова Буало: "Невероятное растрогать не способно. Пусть правда
выглядит правдоподобно!" Стоит вдуматься в это высказывание. Читатель
должен поверить писателю независимо от того, преподносит ли тот вымысел
или правду. Все должно быть одинаково достоверно.
Но как же отнести это высказывание к фантастике? Ведь "невероятное",
казалось бы, заложено в ней самой! Неискушенные фантасты подчас
старательно преподносят читателю невероятное, предполагая, что именно в
этом и состоит фантастичность. Заблуждение! Фантастику надо делать не
только фантастичной, но прежде всего художественной, "реалистической по
форме", достоверной, научной! Надо суметь убедить читателя в
правдоподобности самого невероятного! Вспомните, как умело подводил Уэллс
читателя к возможности сделать предмет невидимым, как окружал он своих
попавших в необычные ситуации героев правдоподобными деталями, заставляя
читателя верить и всему остальному. Уэллс понимал, что "невероятное" само
по себе не дойдет до читательского сердца. Твердо знали это и Жюль Верн, и
Иван Ефремов. Потому-то всех этих столь разных писателей объединяет общее
стремление раскрывать читателю светлые дали, а не тянуть его в сумрак
тупиков. Мало поместить героев в звездолет, отправить на другую планету,
ввергнуть в фантасмагорические ситуации. Необходимо, чтобы герои ощущались
живыми людьми, стали нам близкими, узнавались по манере речи, чертам
характера, а главное, чтобы своими действиями утверждали веру в будущее,
звали читателя за собой, а не сеяли ужас опустошения на пороге или во
время конца цивилизации. Плохими образцами для подражания служат нам
примеры западной фантастики, которой одно время чрезмерно увлекались наши
издатели. Ведь многие западные произведения фантастики - это "литература
отвлечения от действительности", кое для кого на Западе горькой или
наскучившей. Не следует тянуться в хвосте западной фантастики. В нашей
литературе нет места безответственным фантасмагориям или "фантастике ради
фантастики", где один критерий: чем страннее, тем лучше. Не пугать надо
читателей ужасами, а открывать новые горизонты. Герои, носители идей, а
также и сами идеи должны увлекать, звать за собой. Конечно, героев можно
ставить в необычную, но обязательно ВОЗМОЖНУЮ обстановку прежде всего ради
того, чтобы отразить современные искания ученых и изобретателей. Потому
нелепыми выглядят призывы отказаться в научной фантастике от научности,
техницизма, правдоподобия! В наш век научно-технической революции нельзя
считать главным направлением научной фантастики показ "маленького
человека", пользующегося достижениями НТР, а то и напуганного ими. Нет, не
чарли-чаплинские герои грядущего расцвета науки и техники должны вести за
собой нашего молодого читателя, а творцы техники, прививающие любовь к
ней, увлекающие технической романтикой. Позорно называть возможные
достижения техники в фантастической литературе "техническими
побрякушками", воспитывать в читателе высокомерное отношение к достижениям
цивилизации, которые якобы должны быть уделом "технарей", этих смердов
техники. Логичными для таких взглядов, но столь же вредными, как и
безнадежными, выглядят призывы списать в архив будто бы устаревшего Жюля
Верна, на котором воспитаны многие поколения творцов нового. Показ
воплощения технических идей останется для научной фантастики одной из ее
благородных задач.
Ставить подобные задачи перед научной фантастикой - это отнюдь не означает
отрицать право на существование сказки, даже современной научной или
технической сказки. Но при этом следует помнить, что "СКАЗКА - ЛОЖЬ, ДА В
НЕЙ НАМЕК, ДОБРЫМ МОЛОДЦАМ УРОК". Вот в этом "уроке добрым молодцам" и
заложен смысл всякого фантастического произведения, в том числе и
сказочного.
Теперь такой взгляд кажется простым и неоспоримым. Но как трудно было к
нему прийти во время многолетней работы, исканий, споров, ошибок и
находок, понять, что фантаст не имеет права ссылаться на "специфику
жанра", рассчитывать на литературные скидки. Уместно провести параллель
между высказываниями о детской литературе и фантастике. Если первая такая
же литература, как и для взрослых, только "еще лучше", то вторая тоже
такая же, но вдобавок еще научная и фантастическая, не только отражающая
жизнь, но и видящая тенденции развития науки, техники, общества! И не
может быть художественной научной фантастики без художественности. И не
могут в литературе существовать некие "сеттльменты", где действуют другие
законы и где произведения надлежит судить по особым статьям. Литература
многообразна, но законы ее едины!
10. ОГОНЬ ИДЕЙ, ГИПОТЕЗ ЖЖЕНЬЕ
Недавно мне позвонили из Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, сообщая,
что при подготовке книги о первом в мире космонавте Юрии Гагарине в его
архиве обнаружили статью из "Правды" (она опубликована за несколько лет до
полета первого космонавта Земли). Статья начиналась так:
"В таинственный мир космоса, беспредельный простор миллионов световых лет,
к сверкающим центрам атомного кипения материи, к звездам, живущим и
рождающимся, гигантским и карликовым, двойным, белым, желтым, голубым,
ослепительным или черным, в мир феерических комет и задумчивых лун,
планет, цветущих или обледенелых, в бездонный космос, мир миров, стремится
теперь уже не только взглядом человек...
Силы тяготения собрали миллионы миллионов звезд в правильные объемные,
сплющенные в одной плоскости геометрические фигуры, напоминающие
колоссальные диски галактических дискоболов. Смотря ясной ночью на Млечный
Путь, мы видим изнутри обод такого звездного диска нашей Галактики через
всю его толщу. Наблюдая в сильнейший телескоп далекую спиральную
туманность в созвездии Волосы Вероники, мы рассматриваем извне обод, но
только другого стоящего к нам ребром диска чужого, бесконечно далекого
звездного мира. Множество таких галактических дисков различимы в небе под
самыми разными углами, в том числе и сбоку. Тогда отчетливо вырисовывается
огненное колесо со спиральными спицами, поражая строгой единообразностью
звездных миров...
Силы тяготения заставляют частицы материи сближаться. Неотвратимо
сгущаются туманности космической пыли, и внезапно загораются новые звезды.
Извечные катаклизмы вселенной накаляют до миллионов градусов колоссальные
массы вещества, пронизывают бездонные пространства потоками космических
лучей, порождают неисчислимые формы материи, создают условия для ее
совершенствования, венчаясь тайной тайн космоса - жизнью, в которой
Природа познала сама себя!..
Даже если исходить из условий, близких к земным, жизнь может существовать
на великом множестве миров бесконечных галактик. Ведь образование
солнечной системы отнюдь не исключение. Планеты, несомненно, существуют у
многих звезд. Жизнь, возникнув в самых простейших формах, неуклонно
развивается, стремясь к высшему совершенству - мыслящему существу.
Оно всесильно, мыслящее существо, и где-нибудь на планетной песчинке близ
светлой точки спирального острова в созвездии Волосы Вероники "оно" так же
оглядывает мир иных вселенных, как оглядывает их с Земли человек..."
Эта моя статья была аккуратно вырезана Гагариным и хранилась под рукой во
время его службы в Военно-Воздушном Флоте на Севере. Я не знал этого,
когда встретился с ним, милым, светлым человеком, в телецентре, идя на
диспут о "пришельцах из космоса". В руках у меня была книга французского
ученого Анри Лота с фотографией на всю страницу наскального изображения
многотысячелетней давности в скалах Сефара в Тассили (Сахара). Многие
помнят загадочную фигуру в балахоне (вроде водолазного скафандра) с
герметическим шлемом. Кто мог послужить прототипом наивному художнику
каменного века?
Я показал наскальное изображение Гагарину и спросил:
- Похоже на вас в космосе?
Юрий Алексеевич улыбнулся своей светящейся улыбкой и ответил:
- И похоже и непохоже!
Так и должно быть, порешили мы с ним, если предположить, что одеяние
служило одной и той же цели и у первого космонавта Земли, и у неведомого
прототипа древнего наскального портрета, но исполнение разное, поскольку
мы, быть может, имеем дело с иной цивилизацией! В память об этом разговоре
на столь фантастическую тему Юрий Алексеевич оставил мне в книге Анри Лота
свой автограф, который я храню как память и о первом космонавте Земли, и о
его возможном предшественнике с другой планеты.
Предшественник, пришелец с чужой планеты! Опять гипотеза, опубликованная в
8, 9, 10-м номерах журнала "Смена" за 1961 год!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг